Привет, я тот, кто...

      Андрею давно кажется, что судьба поступила как-то вызывающе немудро, разметив людей парными татуировками. Примерно с тех самых пор, как такая татуировка проступила на руке у него самого. Это же всё ужасно усложняет — бегать, рассматривать чужие предплечья, пытаться сложить из двух осколков одну цельную фразу, причём обязательно правильную. Как люди вообще с этим справляются? И почему нельзя просто любить друг друга, не накручивая дополнительных условий?       Ему объясняют, что судьба мудра. Что татуировки проступают не случайно, и что парная обязательно придёт, нужно только её не пропустить. Он хмыкает и не особо верит. Фатализм какой-то, и звучит как сказка. Тем более, у самого Андрея отрывок фразы какой-то длинный, и дурацкий, и если татуировки все такие, то вряд ли у кого-то найдётся что-то столь же длинное и дурацкое, чтобы два осколка гармонично сложились в один. Вера в это, и без того слабая, постепенно гаснет с течением времени: Андрей несколько раз встречает очень милых, славных, привлекательных людей, настолько, что он искренне готов влюбиться, целоваться по пустым подъездам, убегать от дождя, укрываясь одной на двоих курткой, и делать вообще всё розовое и сентиментальное, что только в голову придёт, лишь бы да. Раз или два он действительно успевает почувствовать под рёбрами что-то, похожее на хрупкий трепет любви. Потом на свет обязательно являются проклятые татуировки. И никогда не совпадают, ставя точку на том, что, по сути, ещё и начаться-то не успело. Андрей ненавидит витиеватую фразу на своём предплечье. Ему кажется, она нанесена на кожу в издевательство и второй её половинки попросту не существует.       Тотальную катастрофу в личной жизни сглаживают спортивные успехи, иначе жизнь была бы совсем отстоем. Андрей карабкается вверх как по лестнице, от достижения к достижению. В юниорах катание покоряется ему полностью: Андрей триумфально выигрывает юниорский чемпионат мира и на следующий год уже готов закреплять успех во взрослых стартах. Сначала всё идёт многообещающе: ворваться в сезон с ноги и обыграть вообще всех и сразу не удаётся, но тем не менее, претендовать на медали и даже добираться до них получается. Андрей совсем чуть-чуть промахивается мимо пьедестала на чемпионате России, остановившись на четвёртом месте, потом уверенно берёт серебро на сочинском этапе Кубка. Даже выигрывает произвольную у Миши Коляды, и это вдохновляющая новость и отвал всего: ясно, что Миша — первый номер сборной, а теперь ещё ясно, что с ним можно бороться, что затея не безнадёжная. Андрей всерьёз задумывается о своих шансах выбить пока вакантную вторую путёвку на чемпионат мира. Как будто бы звучит выполнимо.       Потом на казанском этапе всё начинает катиться в тартарары, потому что именно там Андрей впервые так серьёзно сшибается лбом с Женей Семененко.       Женя до этого вроде тоже катался, а вроде и не пойми где был, на соревнованиях они особо раньше не пересекались, а в спорах за медали, так тем более. Теперь же, очевидно, Женя настроен спорить насмерть. Андрей впервые замечает его, ворвавшегося на тренировки так, словно он убивать готов, настолько отчётливо и ярко. У Жени, оказывается, красивые руки, а его линия рта — самое восхитительное, что Андрей видел в жизни: решительная и вместе с тем ускользающе хрупкая из-за тонкой-тонкой, исчезающей верхней губы, словно выписанной нежным мазком беличьей кисточки. Заглядываясь на Женин потрясающе очерченный рот, Андрей позорно разваливает короткую. В отместку за это он выносит Женю в произволке с отрывом почти в пятнадцать баллов; этого хватает, чтобы гнаться и заскочить на пьедестал, но недостаточно для того, чтобы догнать. Андрей остаётся с серебром, и потеснить Женю с первой строчки ему не удаётся.       На пьедестале они стоят рядом, на соседних ступеньках. Андрей думает, что серебро — это тоже неплохая заявка, думает, что мог добраться на этом этапе и до золота, а ещё он не в силах сдержать любопытства.       — Где же ты раньше был? — заинтригованно спрашивает он у Жени. — Выскочил невесть откуда, как чёрт из табакерки, выиграл этап… Откуда ты такой взялся?       Женя доброжелательно улыбается ему с верхней ступеньки подиума.       — Фиг бы я тут стоял, если бы ты не подарил мне короткую, — откровенно говорит он. — Как бы ещё я мог у тебя выиграть? У тебя и у твоих изумительных прокатов?       Улыбка у него разбегается по всему лицу, как круги по воде, тянет тёплые лучики мимических морщин от углов глаз к вискам и согревает зелёные радужки. Андрей пялится и взгляд отвести не может.       Позже он замечает, что у Жени забинтована рука, там, где должна быть татуировка, и это неприятный укол напоминания: ах да, нечего даже и выдумывать себе что-то. Потом опять придёт время для половинок фраз, которые не совпадут. Даже жаль: Женя славный. Он сочетает в себе стальную сосредоточенность на льду и ласковое солнечное тепло за пределами катка, переключаясь как по щелчку. Это завораживает. Андрей запрещает себе думать об этом.       Соблюдать собственный запрет оказывается ужасно сложным, потому что вечером Женя нарисовывается у Андрея под дверью и приглашает пройтись по городу.       — Когда ещё в Казани окажемся. Может, не пригласят никогда больше, — говорит он и решительно морщит аккуратный курносый нос. Андрей долго смотрит на него и тревожно думает, взвешивая в голове «за» и «против».       — Тебе интересно прогуляться по Казани или прогуляться со мной? — ляпает он наконец. Если Женя сейчас скажет, что просто ищет компанию, чтобы пройтись по городу, это отрезвит и напомнит, что выдумывать не стоит.       Но Женя, как быстро выясняется, в виду имел все эти отрезвляющие ограничения.       — Меня интересует совмещённый вариант. Я хочу прогуляться по Казани с тобой, — заявляет он. И снова тепло улыбается, и линия верхней губы опять ускользающе тонкая и чарующая. Андрей заворожённо соглашается.       Они шатаются по Казанскому Арбату, то и дело пересчитывают оставшиеся деньги, пытаясь не потратить сразу всё, и рассматривают памятники, которые и памятниками-то в привычном смысле слова не назвать. Андрей просто рассматривает, Женя делает фотки на телефон, судя по количеству и подробности — как будто не для инсты даже, а для отчёта какого-то.       — Тебе не кажется, что от крупного плана коня в пальто можно, извиняюсь за каламбур, кони двинуть? — задорно спрашивает он и тычет камерой статуе почти в самые зубы. Андрей охотно смеётся: видок у коня, и правда, ещё тот. Есть от чего опешить неподготовленному человеку.       Потом Женя тащит Андрея к очередному зверообразному памятнику, на этот раз — в виде вальяжно развалившегося огромного кота.       — Казанский кот. Считай, местный хотэй. Можно почесать ему пузо на удачу. Чтобы выиграть финал Кубка и всё такое, — объясняет он. Андрей самую малость осмысливает эту концепцию.       — Просто на удачу или и желание загадать тоже можно? — уточняет он. Женя склоняет голову набок и улыбается — так он и сам на кота похож. На Чеширского.       — Конечно, желание загадать можно. Кто ж тебе запретит, — уверенно говорит Женя. И со смешком добавляет: — Не уверен, правда, что Казанский кот работает с адресными желаниями. Но попробовать точно можно.       Андрей в итоге от «адресного желания» отказывается и просто чешет холодное кошачье пузо «на удачу». Женя повторяет за ним, но как-то более вдумчиво; у него как будто желание есть.       — Что загадал? — спрашивает Андрей, когда они идут дальше по улице. И запоздало спохватывается: ах да, нельзя говорить, иначе не сбудется. Женя в ответ дёргает плечом.       — Да так. Помолился на вероятности, — расплывчато говорит он. Андрей даже не делает вид, что понимает.       Они продолжают шататься по городу и понемногу тратить деньги. Андрей из любопытства покупает плитку чак-чака и заявляет, что нужно её сгрызть немедленно и прямо тут, потому что в отеле налетят сороки любопытные и растащат. Женя в ответ замечает, что грызть всухомятку — удовольствие сомнительное, и заводит Андрея в ближайшее кафе, где заказывает им обоим кофе. Они сидят вместе, отламывают от плитки крошащиеся кусочки, запивают горячим кофе и рассматривают фотки у Жени на телефоне, сталкиваясь локтями. На фотках очень много видов города и совсем нет самого Жени. Андрей обращает на это внимание и натыкается на непонимающий взгляд.       — Конечно. Я же за камерой, — говорит Женя. Так, словно объясняет очень-очень простую вещь.       Андрей вопросительно смотрит, не понимая проблемы.       — Селфи? — предлагает он.       Женя пожимает плечами: — Не умею.       Андрей до этого искренне полагал, что в современном мире не существует подростка, который активно пользуется смартфоном и при этом не умеет делать селфи — а вот, поди ж ты. Сидит, хлопает невозможными глазами.       — Я тебя научу, — обещает Андрей. — Тут наверняка полно отличных видов, на фоне которых можно себя щёлкнуть.       По карте они находят, что совсем недалеко есть умеренно эпическая пешеходная набережная и, покончив с кофе, отправляются туда. На набережной действительно полно отличных видов. Великолепный полигон для того, чтобы учиться делать селфи. Андрей и Женя много фоткаются плечом к плечу, а потом и в обнимку. Первые несколько раз Андрей держит телефон сам, показывая, как наводить камеру, потом поправляет руки Жени, напряжённые и неловкие с непривычки, а под конец вообще уже не вмешивается, только с готовностью улыбается, пока Женя сам ловит подходящие ракурсы. У него отлично получается для человека, который ещё сегодня же вечером шёл в глухой отказ и уверял, что вообще не умеет.       Андрей чувствует себя мотыльком, летящим прямо на огонь. Он знает, чем в этом проклятом, без нужды усложённом парными татуировками мире кончаются попытки сближения. Фраза на предплечьях не сложится, никогда не складывается, потом опять будет тяжело и больно. Это нечестно, что сейчас ему так хорошо, когда он обнимает Женю, позируя для фото, и подбородок так уютно ложится на чужое плечо. Хочется плакать и целоваться, вопреки всем законам «истинной любви». Катастрофа, да и только.       Женя сам целует его в щёку под фонарём вместо очередного селфи. У Андрея подкашиваются колени; от прикосновения губ его прошивает сладкий ток. Он вздрагивает и отшатывается, а с языка срывается испуганное: — Не надо!       Лицо Жени мрачнеет, но глаза он не прячет и как будто не собирается сдаваться.       — Почему? — упрямо спрашивает он. — Тебе ведь тоже хочется. Я же вижу, как ты на меня смотришь. Разве я не прав? — И рот он опять сжимает в такую решительную линию, что у Андрея сердце заходится. Как вообще можно его не хотеть?       Но боль, которая непременно последует за этим увлечением — Андрей не верит, что в этот раз будет по-другому, он интуитивно чувствует, что и с Женей избежать боли не получится, — пугает сильнее.       — Даже если я хочу, какая разница? — горько спрашивает Андрей. — Потом начнутся проблемы с татуировками, я чувствую. Наши половинки не совпадут, твоя половинка совпадёт с половинкой у кого-то другого, нам придётся расстаться, мне придётся тебя уступить кому-то другому… Я уже знаю, как это бывает. Не хочу проходить через такое же ещё раз.       Женя мотает головой. Настойчиво уверяет: — Большая разница, Андрюш. Это всё меняет, если ты хочешь, — и вдруг почти яростно говорит: — Не плевать ли на них вообще, на эти татуировки?       Звучит так, будто за эти слова Женьку должно тут же убить молнией на месте. Андрей торопливо зажимает ему рот ладонью. Молнии нет, но слова как будто очень кощунственные. И пугает то, что подмывает на них откликнуться, подхватить яростное плевать и разрешить себе тянуться к тому, к кому тянет, потому что это сокрушительно перекликается с тем, что Андрей чувствует и сам.       Но не просто же так существуют эти чёртовы татуировки. Вряд ли их можно перехитрить, просто проигнорировав.       — Не надо об этом. Пожалуйста, — просит Андрей. И насильно переключает разговор: — Уже поздно. Давай возвращаться.       На обратном пути Женя не оставляет попыток возобновить беседу, снова и снова стараясь подобрать нейтральную тему. Андрей отвечает односложно: он боится неосторожным словом обнадёжить Женю. Но это как будто мало помогает. Женя, похоже, намерен добиваться взаимности так долго, как только понадобится. Уже возле отеля он прямо спрашивает: — Ты на меня сердишься?       Андрей качает головой.       — Не сержусь, — честно говорит он. — Даже, думаю, понимаю тебя. Но не хочу этого всего начинать. У нас ничего не получится, я чувствую, причём по не зависящим от нас причинам.       Женя медленно кивает. У него по-прежнему упрямое-упрямое лицо — лицо человека, который не понимает, зачем сдаваться. На следующий день, когда все уже разъезжаются, он ловит Андрея за рукав и вкладывает ему в ладонь полоску бумаги.       — Это мой номер телефона, — говорит он, решительно краснея кончиком носа. — На случай, если ты всё-таки захочешь передумать.       Андрей полагает, что не захочет. Но и бумажку с номером не выкидывает.       В ожидании финала Кубка он тренируется, а между тренировками чаще рассматривает свою татуировку на предплечье. В ней есть слова любить без сожаления — Андрей старается не думать о том, что, может быть, это намёк от судьбы. Получается плохо. Номер Жени Андрей перебивает к себе в телефон, потому что рано или поздно бумажка потеряется. Но написать или позвонить по этому номеру он так и не решается. Зато находит инсту Жени, пролистывает последние посты, чтобы отыскать фото из Казани. Щербатые зубы коня в пальто есть, совместных фото на набережной нет. Андрей чувствует неприятный укол в груди, когда думает, что Женя, может быть, и вовсе удалил эти селфи с обнимашками. Чушь. Не мог он оставить надежду так быстро, это как будто на него не похоже.       Хотя Андрей, конечно, ещё слишком мало знает Женю для того, чтобы понимать, что на него похоже, а что — нет.       Они неизбежно сталкиваются снова на финале Кубка. Видно, что у Жени опять перебинтована рука поверх татуировки. Андрей не понимает, что это значит, но едва ли что-то хорошее. Всю тренировку он сбивается взглядом на выступающие из-под рукава бинты и под конец не выдерживает.       — Что с твоей рукой? — спрашивает он, догоняя Женю после тренировки. — Травма? Или это что-то с татуировкой?       Женя одёргивает рукав. И впервые отводит взгляд.       — Ничего серьёзного, — говорит он. И невесело усмехается: — Какая, в сущности, разница, да?       Андрей тревожится за него. В короткой выясняется, что тревожиться надо за себя: короткую Женя выигрывает. И у Андрея, и у всех остальных. Забинтованная рука ему как будто совсем не мешает.       — Поздравляю, — говорит ему Андрей после короткой, когда они возвращаются в отель. И в то же время ощущает неплохую надежду на медаль. Зазор в один балл — это совсем не то же самое, что почти двадцать казанских баллов. Это можно и нужно отыгрывать.       Женя, судя по всему, думает параллельным курсом.       — Что, уже представляешь, как будешь уничтожать меня в произвольной? — улыбается он. — Что ж, жги. Это, в конце концов, справедливо. Ты ещё в Казани должен был меня обыгрывать.       В целом, баллы за тот этап с учётом всех потерь Андрея в короткой говорят о том же самом. Но Андрей всё равно вежливо смущается и возражает: — Ты преувеличиваешь.       — Ничуть, — твёрдо говорит Женя. Его улыбка становится ещё ярче, и ею, кажется, можно осветить небольшой город. — Потому что твои прокаты — это произведение искусства. Я, конечно, в искусстве разбираюсь не слишком, но даже мне под силу отличить Мону Лизу от зелёной кляксы и шедевр от рядового рисунка. Так вот, ты — шедевр.       Андрей пунцовеет от такой прямоты.       — Поэтому я тебе понравился? — тихо спрашивает он. — Только поэтому, или… есть что-то ещё?       Женя удивлённо вздёргивает брови.       — Ты ведь понимаешь, что если я сейчас начну озвучивать все причины и переживать их в деталях — это, скорее всего, неизбежно закончится тем, что я снова полезу целоваться? — уточняет он без тени стеснения. — А ты, как мы уже выяснили, против.       — Выяснили, — эхом отзывается Андрей. И торопливо находит предлог удрать: Женя его тревожит. Глазами своими ясными, ртом восхитительным, верностью непрошибаемой. Хочется рискнуть, поверить в него, в то, что можно, ухватившись за него, переупрямить судьбу с её законом родственных душ. Если забивать голову такими мыслями — а голова упорно забивается вопреки попыткам отвлечься, — можно произвольную программу нормально не прокатать.       Андрей и не прокатывает.       Он ошибается, и ошибки безжалостно отбрасывают его от подиума. Результат таков, что Андрей может рассчитывать хоть на какую-то медаль только в том случае, если следом за ним и Женя провалит свою произвольную. Андрей не может пожелать ему провала: это даже в теории звучит мерзко и больно. Он болеет за Женю, задерживая дыхание на каждом прыжке, — и Женя, точный в прокате до последнего жеста, выгрызает золотую медаль. Андрей думает, что нужно будет зайти поздравить его после пресски, что Женя большой молодец. Что он сильнее. И с последней мыслью в груди снова загорается хрупкая надежда.       Андрей решается зайти к Жене только уже поздно вечером. Женя отзывается на стук не сразу — а когда открывает дверь, за его спиной в комнате виден почти собранный чемодан.       — Завтра уезжаем с самого утра, — поясняет Женя, проследив вопросительный взгляд Андрея. — Мне практически одну только зубную щётку упаковать осталось, да и всё. — И он отступает от порога, пропуская Андрея в комнату: — Да ты проходи, не топчись в коридоре. Ты ведь хотел что-то?       — Хотел. Сказать «поздравляю». И что рад за тебя, — сообщает Андрей. Он заходит в Женину комнату с любопытством, но уже толком нечего разглядывать, потому что и впрямь почти всё, кроме самого Жени, упаковано в чемодан.       Женя в ответ издаёт какой-то странный звук. То ли кашель, то ли что.       — Знаешь, мне даже как-то неловко, — говорит он, растирая забинтованное предплечье. — То есть, конечно, я очень рад стоять на пьедестале с золотой медалью на шее и всё такое. Но при этом я понимаю, что потенциально ты сильнее, и ещё другие ребята — тоже. Просто вы почему-то позволяете мне выиграть. Вот и всё.       — Ополоумел? — вырывается из Андрея; он краснеет и спешит смягчить первое грубое слово. — Я хочу сказать, ты почему-то так звучишь так, словно выигрываешь вообще на пустом месте. А это же не так! Ты вообще видел свою техническую базу? Она же большая, и большая весьма, ты многих просто голой техникой запинываешь. А умение не ошибаться, когда важно? Оно же золотое! Я бы за него, не знаю, левую руку отдал. Это не мы «позволяем тебе выигрывать», это ты сам приходишь и берёшь, потому что тебе есть чем.       Женя смотрит с рассеянной полуулыбкой. У него едва заметно розовеют щёки.       — Ух, — тихо говорит он. — Знаешь, это было очень горячо сказано. Так и тянет искать подтекст и глубинный смысл.       — Не надо искать подтекста, — качает головой Андрей и взволнованно теребит себя за рукав. — Я сам, так скажу. У меня к тебе просьба.       Женя кивает.       — Исполню всё, что в моих силах, — говорит он тепло-тепло.       А у Андрея всё равно холодеет в груди, когда он тянется к Жениной забинтованной руке.       — Я хотел попросить тебя, — мнётся он и ведёт кончиками пальцев дрожащую линию над светлой кожей, вдоль самой кромки бинта. — Жень… давай просто сделаем вид, что наши татуировки совпали? Сложились в цельную фразу? Не будем проверять, а просто будем жить так, как будто да?       У Жени на лице — радость напополам с недоверием.       — Ты решил передумать?       Формально, он всё говорит правильно. Но по факту, слова выходят какие-то… неживые.       — Не говори это так, будто ты временная затычка, — протестует Андрей и крепче хватается за запястье Жени. — Я хочу довериться тебе. Правда. Ты прав, мне действительно хочется. К тебе. Это странно, что меня тянет к тебе в том числе потому, что у тебя потрясающий красивый рот, который я на свою голову заметил в Казани? Не знаю, может быть. Уже неважно. Я хочу быть с тобой рядом. Мне страшно, что однажды может прийти кто-то с правильной татуировкой и заявить права на тебя или на меня, я не знаю, что мы тогда будем делать. Но я хочу верить, что мы что-то придумаем, что мы не позволим…       Женя обнимает его, и Андрей охотно замолкает, уткнувшись лицом ему в шею. Слова кажутся ужасно неловкими, угловатыми какими-то, и намного проще их не говорить, а просто прижаться к Жене. Схватиться за него, дышать им. Положиться на него и верить, что всё кончится благополучно.       — Никому тебя не отдам, если только ты сам не захочешь уйти, — жарко обещает Женя над ухом. И припечатывает: — Люблю тебя. И к чёрту татуировки.       Скажи это ещё раз, думает Андрей, цепляясь за него крепче, повторяй это как можно чаще, потому что я тоже хочу этому научиться. Хочу принять это от тебя как знамя, как боевой клич, и с ним идти вперёд, не боясь и не сожалея, потому что твоя рука в моей руке и это зависит только от нас, потому что мы выбрали это сами. Он думает много, и бестолково, и по-сентиментальному глупо, но вслух произносит только: — Во сколько ты уезжаешь?       Во сколько бы ни уехал — это всё равно будет слишком рано, это нечестно, что Андрею придётся с ним расставаться сейчас, когда он только-только решился наконец Женю обрести.       — В пять утра автобус, — признаётся Женя. И гладит Андрея по спине, пытаясь подбодрить: — Ничего, сезон скоро закончится. Перестанем вразнобой кататься по разным стартам и ещё увидимся. Да и потом, у тебя мой номер есть. Значит, знаешь, как до меня дотянуться в любое время.       — Запиши мой номер тоже, — настойчиво просит Андрей. — Сейчас, сразу запиши, я хочу, чтобы он у тебя был. Можно, я побуду с тобой? Пока ты ещё не уехал?       — Что за вопрос, — говорит Женя, так ласково, что от одних только слов хочется растаять и сдаться сразу на всех фронтах. — Конечно, можно. Я буду только рад.       Он позволяет Андрею завладеть его смартфоном. Андрей вбивает свой номер в телефонную книжку, а потом без спросу лезет в галерею. Женя наблюдает за ним с мягкой улыбкой, никак не пресекая. Андрей судорожно листает фотки, пока не находит — вот они, казанские. И вот их серия селфи в обнимку. Заметно укоротившаяся — Женя, очевидно, снёс самые неудачные кадры, — но она всё ещё есть.       — Почему ты их не выложил? — спрашивает Андрей и показывает Жене экран, давая понять, о чём речь. — Я видел твою инсту. Ты не стал выкладывать наши совместные фото?       Женя небрежно пожимает плечами.       — Я не был уверен, что можно. Ты же мне, в конце концов, не разрешал, — ровно отвечает он. И откровенно добавляет: — Мне, знаешь, было намного важнее, что они в принципе есть. Я сам на них смотрел, когда… а похвастаться ими в инсте — это глубоко второстепенное и не так уж важно.       — Когда — что? — почти требует Андрей, цепляясь за оброненный Женей осколок фразы. — Когда ты думал обо мне? Да?       Женя легко-легко, едва прикасаясь кончиками пальцев, гладит его по щеке.       — Когда думал, что дело моё безнадёжное и у меня нет шансов, — шепчет он. — Тогда я смотрел на эти фото и думал: нам же может быть хорошо, было же. Надо только понять, как это вернуть.       Андрей вжимается щекой в ласкающую ладонь. И позволяет обнять себя за пояс, а потом и поцеловать, когда Женя к нему тянется. Поцелуй почему-то выходит горчащим, с привкусом слёз. Андрей не уверен, кто из них плачет; потом до него доходит, что это у него из глаз течёт в три ручья, а Женя расцеловывает его мокрые щёки и повторяет Андрюша, не плачь, я с тобой, всегда буду с тобой, только попроси, я люблю тебя.       Они заваливаются на застеленное покрывало, сминая его. Андрей прячет заплаканное лицо у Жени на плече, пока Женя гладит его по спине и волосам и снова крепко-крепко обнимает. Так жаль, что нельзя физически не отпускать его, что к пяти утра в любом случае придётся разомкнуть руки и остаться одному. Андрей ненавидит и эту мысль, и неумолимо надвигающееся утро, и автобус, который должен приехать за Женей.       — Мы должны были начать встречаться как-то радостнее, — выдыхает он Жене в грудь. — Прости, что меня так… размазало. Мы обязательно сделаем второй дубль. С радостными поцелуями.       Женя целует его в макушку.       — О, я подожду, — заверяет он. — Меня, в принципе, устроило бы и так, если бы не количество пролитых тобой слёз. Андрюша, ну что мне сделать, чтобы тебе полегчало?       — Ты всё отлично делаешь, продолжай, — уверяет Андрей. Он неловко улыбается Жене в грудь и уверен, что Женя это чувствует. — Я, наверное, от счастья? Точно. От счастья. До сих пор немножко не верю, что вот ты есть и ты пренебрегаешь концепцией родственных душ.       Женя вздыхает, и его руки крепче обвивают Андрея.       — Не знаю, кто были твои бывшие, но уже заочно хочу их придушить. Как же они тебе голову замусорили, — заявляет он. — И ещё умудрились тебя разлюбить из-за того только, что у тебя, видите ли, не то слово на руке! Тебя! Конечно, ты теперь не веришь. Но я с тобой так не поступлю, Андрюша, обещаю. Меня к тебе тянет, а не к татушечке у тебя на руке.       После таких признаний отпускать его ещё невыносимее. Но Андрей вынужденно отпускает — впрочем, порядком задержав Женю. Он втайне надеется, что автобус как-нибудь уедет без него, придётся менять билеты, продлевать отель и Женя ещё задержится. Ничего подобного, к сожалению, не происходит. Максимум, чего Андрей, вероятно, добивается — вероятного нагоняя для Жени.       Но теперь у него есть номер телефона, на который разрешено звонить и писать в любое время дня и ночи, а ещё горячее обещание не покидать. С этим и впрямь можно привыкать быть счастливым.