Алфавит

Эл знал Вову 18 лет. 18 из 36 — это немало. А Вова знал Эла всю жизнь. То есть тоже 18 лет. Вообще Эл был другом детства Вовиного отца, умершего, когда мальчику было всего 6 лет. Элу тогда только-только исполнилось 24, но он пообещал Вовиной маме, что останется с ними и будет помогать. Сомнительное обещание конечно, но Эл его выполнил, хоть и по-своему. Иногда он думал, что он всего добился только ради того мелкого улыбающегося пацана, которого навещал каждый раз, когда бывал в Москве. Вова был похож на отца, а Эл скучал по человеку, с которым вырос. Эл учился, работал, строил свой бизнес, заходил на чай и подолгу о чём-то говорил с мамой. Потом Эл привёл к ним свою девушку и очень торжественно познакомил её с Вовиной мамой и самим Вовой. Ему тогда было 15, и Эл в очередной раз с болью понял, насколько он похож на отца. Элу не хватало его, а ещё не хватало уютного дома и семьи, счастья, любви. И Эл женился на своей красивой девушке, и теперь они приходили пить чай вдвоём, и мама Вовы вела долгие разговоры уже не с Элом, а с его женой, и смеялась, и давала какие-то советы, и качала головой каждый раз, когда Эл говорил о своих командировках, а потом, когда они уходили, она приходила к Вове и подолгу говорила о тех временах, когда она была беременна им или когда он был совсем маленьким. Вова всё понимал, и ему это не нравилось. Но жизнь никогда не останавливалась, поэтому через год маленький сын Эла казался Вове чем-то нормальным, неотъемлемым и, возможно, даже полезным, потому что когда малышу исполнилось 2 года, а Вове 18, Эл впервые взял отпуск, и после долгих разговоров за закрытой дверью всё было решено. Колесо Фортуны завертелось со страшной скоростью. Вова ехал на море вместе с Элом, его красивой женой и маленьким сыном. Люди плавятся, потому что температура 40. Эл чувствует, как ад разверзается под его ногами, потому что сын его друга детства окидывает его тёмными глазами и тянет вверх свою дурацкую майку-алкоголичку. Ничего не происходит, просто в соседней комнате жена пеленает ребёнка перед походом на пляж, просто они переодеваются в плавки, потому что "ну что вы там не видели", просто у Вовы длинные худые ноги, худые руки и торчащие позвонки, по которым хочется провести рукой, просто Эл даже спиной чувствует на себе его взгляд, который снимает с него кожу, оценивает, прибивает к полу, точно такие же глаза, как у его отца, точно такая же страшная сила, которая и теперь заставляет взрослого, широкоплечего Эла, который в два раза сильнее этого мальчишки, почти ребёнка, мелко дрожать, не снаружи, а где-то в районе рёбер и ниже, и выше, и в каждом нервном окончании. Эл скучает по своему другу детства, а за его спиной стоит его стопроцентная копия, и ему впервые становится страшно от их сходства. А затем за стеной тихо ругается жена на непослушного малыша, и Эла отпускает, Вова снова ребёнок, в доску свой пацан, малец, и вообще не так уж он и похож, и взгляд другой, и улыбка светлая детская. Эл уверяет себя, что ему показалось, что он перегрелся и устал из-за перелёта. Эл знает, что это не так. А потом всё просто идёт не по плану. Просто вечер, просто жена слишком устала, просто Вова идёт в его кожанке, потому что ночь, с моря дует холодный ветер, а в магазине какой-то пьяный мудак не устоял на ногах и облил Бухарова пивом, просто они перепутали стаканы и Эл понял, что ему достался квас, только когда чужой стакан был почти пуст, просто маленький пляж, на котором кроме них только чайки, просто Эл не уследил за ситуацией, просто Вова стоит перед ним на коленях и тянет вниз его дурацкие шорты с пальмами, он просто улыбается и чёрными своими безднами на него смотрит, будто ждёт приглашения, а Эл даже дышать не может, просто горячий рот, длинный язык и зрительный контакт, просто след от зубов на ребре ладони, чтобы так позорно не стонать, признавая, что ты трахаешь в рот едва совершеннолетнего сына своего друга детства, просто к чертям сбитое дыхание и пальцы в мягких волосах, просто Вова встаёт с колен и облизывается, как довольный кот, а Эл думает, что сошёл с ума, знает это наверняка. И тянет его к себе, целуя так, что отсос кажется невинным занятием по сравнению с тем, что происходит прямо здесь и сейчас. А в голове у Эла 9 класс, Вовин отец и его шуточное предложение научить Эла целоваться, они тогда действительно целуются, но совсем целомудренно, и он потом смеётся, а Эл смотрит обиженно. "Этот поцелуй — месть за тот раз", — думает Эл. "Больше никогда, это ошибка, как я вообще позволил этому произойти", — думает он на следующее утро и арендует машину. Они с Вовой едут по серпантину, и тот болтает без умолку обо всём подряд, обо всём, что не важно, что не касается вчерашней ночи, не касается их с Элом, не касается. А затем на самом крутом повороте он смотрит на Эла и всё в той же весёлой манере спрашивает: "Что будет, если ты сейчас выкрутишь руль?" "Мы слетим с горы и разобьёмся", — не глядя на него отвечает Эл, потому что знает, если Вова сейчас скажет ему выкрутить руль, он сделает это без раздумий. "И всё исчезнет, ты представляешь?" — мечтательно говорит Бухaров, а у Эла по спине бегут мурашки. "Не будет ни моря, ни гор, ни этого города, ни Москвы, ни мамы, ни даже нас с тобой", — Вова звучит как безумец, Эл думает, что он абсолютно такой же. Эл не думает, когда Вова стонет под ним и прогибается в спине, когда короткие ногти оставляют красные полосы на обгоревших плечах, когда на губах остаются короткие поцелуи, когда пальцы пересчитывают все позвонки, а затем сжимают бёдра, оставляя синие отметины, тут можно, тут не увидят. Они возвращаются и скомкано рассказывают о горе, смотровой площадке и невероятных видах, и жена верит и улыбается, и вечером они идут все вместе в кафе-мороженое, и Вова рассказывает что-то смешное и улыбается, и глаза у него блестят, и всё это так по-детски, так искренне, так хрупко, что никто никогда не поверит, что это ложь. Никто кроме Эла. Никто кроме Эла не видит, как в последнюю ночь их пребывания на море Вова танцует всё на том же тёмном пляже под тихую музыку из ближайшего кафе и улыбается ему, и почти беззвучно смеётся, и тянет его к себе танцевать, целоваться, лежать на песке и снова танцевать. А потом они прилетают в Москву, и мама Вовы поит их чаем и вздыхает, и говорит, что переживает, как Вова будет один в Питере, и Эл думает, что окончательно тронулся, а Вова смеётся и говорит, что поступил в Питер. Эл неискренне рад, потому что это конец сумасшествия под названием "Вова", но, наверное, это к лучшему. "Это к лучшему", — думает Эл пока стоит у подъезда и курит, женщины выставили его из квартиры, чтоб не дымил. А затем из подъезда выскакивает Вова, смотрит на него своими безднами, лишь на секунду останавливается, вытягивается, коротко касается его губ, как если бы учил его неправильно целоваться, и говорит всего три слова: "Будешь в Питере, заходи". Эл смотрит ему вслед и думает, что у Вовы даже походка такая же, как у его отца. Иногда Эл забывает, что перед ним Вова, а тот молчит о том, что Эл называет его другим именем. Эл видит в нём человека, умершего 12 лет назад, и думает, что выиграл у смерти. Иногда Вова жалеет, что они тогда не сорвались с горы и не исчезли. Вова знает, что сам виноват и что уже слишком поздно останавливаться. Вова знает, что проиграл, и не знает, сколько ещё протянет. Он слышит звонок, разрезающий тишину его маленькой съёмной квартиры, спрятанной на окраине Питера, и идёт открывать.