Not Gonna Get Us

— Они жили долго и счастливо и умерли в один день. — Так ты таким видишь конец нашей истории? — Аня усмехнулась. — Ага, если ты не прекратишь отвлекаться и смотреть куда угодно, но не на дорогу. — Саша, расслабься. Я профи. — Я профи, — Саша передразнила ее интонацию. — Что-то не видно. — Боже, это сельская дорога. Прямая и ровная. Не разводи панику. — Я и не развожу, но меня напрягает твоя скорость. — Мне стоит ехать быстрее? — Аня повернулась, с улыбкой поймав шокированный взгляд своего единственного пассажира. — Издеваешься?! — Папа доверяет мне. Мы с ним уже не раз так катались. Доверься и ты моему водительскому чутью. — Чутью? Кто-то недавно жаловался, что не чувствует габариты. — Боже, мы просто едем прямо. Потом я развернусь, и мы поедем назад. Терпеть осталось недолго. — Ехать некуда, но ей хоть куда. Половина пятого утра… — Господи, Саша. — Держи руль двумя руками! — Мне одной удобнее. Желание водителя — закон. — Ой все, молчу. Трогательная серьёзность, с которой Саша отнеслась к их дневному предприятию, умиляла. Это была всего лишь очередная вылазка на машине в радиусе пары километров от дома — одна из нескольких на памяти Ани. Желание взять с собой на этот раз Сашу было чем-то, само собой разумеющимся. Ане нравилось представлять, что за окном не соседские коттеджи, а очертания Москвы, и это не учебная поездка в практических целях, а рутинная часть дня, в которой они с Сашей, скажем, уже давно живущие вместе, едут с учебы в какую-нибудь кофейню перед супермаркетом и возвращением домой. Это по-странному вдохновляло. — А мой мальчик едет на девятке… — Ты решила сама побыть радио? — помня недавние реакции, Аня не решилась повернуть голову вновь. — Допустим. Я плохо пою? — Нет. Запах парфюма Саши (она всегда наносила приличную порцию духов на волосы) застыл в душном воздухе, смешавшись с запахом скошенной травы, когда Аня открыла окно справа и позволила огненным прядям свободно танцевать где-то рядом со своим лицом. Атмосфера была впечатляюще летней. Родители, должно быть, отдыхали на террасе или смотрели телевизор. Светлане нравилось расслабляться после работы под незамысловатые сериалы Первого канала, и папа скоро перенял эту привычку. Они сидели себе, болтали о каких-нибудь взрослых вещах и даже не подозревали, что Аня была влюблена в Сашу, а Саша была влюблена в неё, и сейчас, сидя за рулём и держа путь в глушь, Аня хотела свободной рукой взять руку Саши и держать ее до возвращения. Может дело было в запахе, в воздухе или в предчувствии лета и короткого промежутка свободы? Что-то извне определенно волновало ее, заставляло глупо тянуть улыбку и бросать на Сашу короткие, почти ничего не значившие взгляды и чувствовать лёгкость в груди, какая обычно бывала после какой-нибудь тяжёлой, но хорошо проведённой тренировки. Удовлетворение и спокойствие, но при этом предчувствие каких-то сюрпризов — вот, что ощущала Аня в последнее время. И особенность момента — конкретно сейчас. Будто сама природа поддерживала эту ее влюблённость, сменяя картинки пейзажа, одну красивее другой. Все соотносилось с ее мыслями, со всем, откликалось в Ане, заставляя реагировать и подмечать все, будто ее эмоциональный спектр вдруг расширили до каких-то неясных пределов или будто этих пределов вообще больше не было, и теперь внутри неё сидело что-то тягучее и беспокойное размером с весь мир, и каждый, даже случайный, взгляд на Сашу был напоминанием об этом. — Мне кажется, можно уже проворачивать назад. — Ещё рано. Мы едем до леса. Ты всегда такая нетерпеливая? — Допустим, — когда Саша нервничала, то забавно тянула слова. — Почему ты решила пойти учиться на права? — Почему? Ну, чтобы водить, наверное? — Это то понятно, а почему? Я думала, тебя устраивает быть пассажиром. Пока везут, можно посмотреть бесконечные отметки в инсте и все такое, лол. — О боже, ну нет, — Аня закатила глаза. В последнее время Саша часто подкалывала на тему ее «известности». — Пассажиром быть скучно. Я хочу водить, ну, чтобы быть независимой в плане передвижения. Захотела куда-то — взяла и поехала. Это же круто? — Круто и так похоже на тебя, — Саша улыбнулась. — Стремление быть во всем независимой? — Типа того, да. — Это плохо? — Я такого не говорила. — Я и не говорю, что ты так говорила, — Аня усмехнулась и сменила руку на руле, вытерев чуть вспотевшую свободную о штанину. — Это очень хорошо. Ты прям взрослая у нас. — Мамочка, ага. — Ну, в паре всегда кто-то взрослый, а кто-то ребёнок, нет? Забавляло, что с течением времени Саша перестала возмущаться с номинации «мамочка», которую Аня приписывала себе исключительно шутки ради. Больше всего на свете ей не хотелось быть чьей-то «мамочкой» всерьёз. — То есть ты смирилась с тем, что ты ребёнок? — Не знаю, но иногда я себя чувствую конкретным ребёнком. Типа когда ты готовишь что-то сложное или, не знаю, решаешь какие-то глобальные штуки, колесишь по миру в одиночку, а я в это время сижу и ломаю голову над егэ и жду, когда мама принесёт мне обед в комнату. — Воу. При тебе я ещё по миру не колесила, — Аня нахмурилась. Кое-что беспокоило. Она заметила, что Светлана начала сравнивать их с Сашей и часто ставить ее в пример. Модель типично родительская, но одно дело, когда речь шла о «дочери маминой подруги», а другое — о ком-то, кто сидел за стенкой в соседней комнате и слышал обрывки диалога, раздражаясь на Светлану за неуместную предсказуемость. Под ее влиянием, наверное, Саша снова вскользь начала сосредотачиваться на разнице их опыта. Это напрягало. Немного. — Но будешь, — Аня не смогла распознать интонацию Саши, но, кажется, ответ прозвучал с оттенком грусти. — Ты тоже. — И как же? — Вместе со мной? — Реально? — А почему нет? — А в каком статусе? — Саша смотрела на нее, не моргая. — Не знаю. В статусе близкого человека. — Понятненько, — она отвернулась к окну. Некоторые темы оставались в обработке. Не говорить о них совсем было нельзя, но и обсуждать их напрямую было очень сложно. Они обе ждали друг от друга конкретики и четких формулировок (пожалуй, в чём-то — особенно Саша), но их ситуация вряд ли предполагала подобное. Аня понимала это и втайне надеялась, что Саша понимала тоже. — У нас с папой есть одна штука. — Штука? — Саша повернулась обратно, и взгляд ее просиял. — Список подарков, которые я должна сделать себе к тридцати годам. Мы составили его вместе где-то год назад. — Реальный список на бумаге? — Типа того, да, — Аня медленно развернула машину под несколько тихих вздохов справа. — И что в нем? — Разные книжки, умение водить машину, иностранные языки, которые хорошо было бы выучить, задача разобраться с инвестициями, чтобы мои деньги работали на меня, путешествия, ну, для кругозора. Все такое прочее. Короче нематериальное. — Звучит очень необычно. Полезный список. — Ещё бы. Машину немного потряхивало от колеи, но Аня вела уверенно. За рулём она преображалась и смотрела на себя как бы со стороны: ей нравилось ощущать свою сосредоточенность на моменте вождения, нравилось видеть свои руки на руле, гладить его, выпрямлять ладонь на поворотах и смотреться в зеркала. Нравилось полностью владеть ситуацией и всем телом чувствовать вибрацию подчинявшейся ей машины. Она взглянула на ладонь Саши. Пальцы мерно отстукивали какой-то ритм (должно быть, очередной бит из тик-тока). Мысль о том, что Аня, в каком-то смысле, имела право на эту ладонь, будоражила. Она мягко накрыла ее своей, как бы между делом, не отрываясь от дороги, и Саша посмотрела на неё как-то изумленно. Любопытно. Они пережили столько тактильных взаимодействий, даже тех, о которых можно вспоминать только зажмурившись, в одиночестве и темноте, и все же до сих пор такие приглушённые жесты, маркирующие их близость, как этот, были удивлением. Ане казалось, что именно они и сближали их больше всего. Ей казалось, что она всю жизнь будет греть руки о эпизоды, связанные с Сашей, пусть они даже ещё не стали воспоминанием (Аня бы не хотела, чтобы так случилось). Реальность, разделённая с Сашей, почему-то воспринималась как самая стабильная и прочная, та, к которой все время мысленно хотелось возвращаться и на фоне которой происходило все остальное. Не то чтобы в иерархии приоритетов сначала шла Саша, а потом все остальное, но Саша стала таким же важным компонентом, как, скажем, спорт. В восприятии Ани никто ещё не поднимался на такую ступень до неё, и это определённо что-то значило. Точнее — это значило всё. При всей видимой понятливости Саши была в ней какая-то потаённая холодность, непроницаемость, когда она, к примеру, задумавшись, с серьёзным видом оглядывала обстановку, медленно перемещая застывший взгляд, будто укоряя в чем-нибудь каждый предмет в поле своего зрения. Так было и сейчас. Ее тёплая ладонь была все ещё под рукой Ани, немного вспотела и от того казалась подчёркнуто живой, но глаза Саши теперь смотрели на горизонт отрешенно и как-то пусто. Впереди начали показываться дома. Ане хотелось спросить: «о чем ты думаешь?». Часто хотелось. — О чем задумалась? — Что хочу жить в городе, — Саша произнесла ответ глухо и неторопливо. — Почему? — Аня была готова ехать медленнее, чтобы продлить их возможность побыть наедине. — Просто когда вижу все эти деревья там, поля и прочие штуки, мне как-то неспокойно. Может от того, что все такое широкое и просторное, такое тихое. Будто и тебе надо сидеть и молча наблюдать. Не знаю, наблюдать всю эту красоту и свои мысли тоже, — Саша нахмурилась, будто слова были произнесены не ею, а кем-то другим, и она пыталась проверить их на достоверность. — Если честно, я именно за это и ценю место, где мы живем. — Ну это ты. Ты вот такая, не знаю какая короче, но ты вписываешься, — она сопроводила реплику небрежным взмахом свободной руки. — А у меня сразу в мыслях начинается какая-то суета, и я не могу ни на что отвлечься. Ни на шум с улицы, ни на прохожих. Ни на что. И, знаешь, ещё будто в голове что-то такое, что не может там поместиться, а я сижу и не знаю, куда это деть и как вытащить. Короче какую-то ерунду сказала, извини. — Брось, вовсе не ерунду, — Аня легонько похлопала по руке Саши. — Правда, я даже не знаю, что тебе ответить. У меня никогда не было паники перед… Ну, содержимым моей черепной коробки. — Может я просто тупая? — Что? — Ну, может думать — это просто не мое? Я не знаю ещё людей, которых бы пугали собственные мысли и все такое. Наоборот всем они нравятся. А у меня часто какой-то напряг, — Саша пожала плечами. — Более того, я иногда специально в телефоне зависаю, чтобы не думать лишний раз. — Во-первых, ты вовсе не тупая. Во-вторых, наверное, не все мысли в принципе доставляют тебе дискомфорт, а какие-то конкретные, нет? Саша уставилась на Аню, чуть нахмурившись. Теперь солнце было с ее стороны, и весь ее облик был нежно обтянут светом, который заставлял ее пряди гореть так, что при взгляде на них хотелось то ли зажмуриться, то ли смотреть, не отрываясь. — Да, скорее конкретные. — О чем? — Думаю, это очевидно, — Саша опустила глаза и протяжно вздохнула. — Не то чтобы. Я редко могу угадать, что творится у тебя в голове, — Аня усмехнулась, скрывая подступившее напряжение. — Вообще всегда по-разному бывает. Конкретно сейчас — мысли о будущем. Об учебе там, например. О том, что мне делать дальше, — Саша выдержала паузу. — С тобой в том числе. — А что со мной делать? — Как мы… Ну, как мы будем дальше? После школы, скажем. И в целом. — В целом? — во рту пересохло, и Аня сделала глоток из заранее открытой спортивной бутылочки с водой. — Ну по жизни. Не знаю. — Честно? — ей хотелось повернуться и посмотреть Саше прямо в глаза, но страх увидеть в них что-то тревожное заставлял продолжать держать свои на уровне дороги. — Я сама не знаю. Как-нибудь выкрутимся. Будем решать проблемы по мере их поступления. Сначала сдадим экзамены, а там посмотрим. — Экзамены, — Саша глухо стукнулась спиной о кресло. — Боже, как они меня достали. — Но они же ещё даже не наступили, — Аня мысленно согласилась, выдавив грустную, как ей показалось, улыбку. — Все равно. Ты не представляешь, как я боюсь всех подвести. Это ужас какой-то. — Поверь, представляю. Я и сама порой об этом думаю, но страх всегда парализует и вообще не помогает ситуации. Да и, эм, кого мы можем подвести? Разве что самих себя. — Родителей, учителей. Но в первую очередь родителей. — Подведём — переживут. Хотя я не думаю, что такое случится. Мы же готовимся. — Особенно ты, — Саша обреченно вздохнула. — Ты тоже, Саша. В последнее время ты прямо усиленнее стала заниматься. Это же здорово! — Это ужасно. В моей голове не задерживается ни-че-го. — Не ври. — Не вру. Я говорю, я точно всех подведу. Это полный трэш. Мне русичка сказала на днях, что я не вывезу. — Боже, — Аня закатила глаза. — Тоже мне авторитетное мнение. Откуда ей знать? Да даже если так. Ну, все рано или поздно лажают, все кого-то подводят. Но человека же определяет вовсе не это. — А что тогда определяет? — Определяет то, что человек с этим делает, как справляется, как ведёт себя в следующий момент. Не знаю, — Аня смахнула упавшую на лицо прядку. — Если ты опустишь руки и поверишь, что, как ты сказала, не вывезешь, ну значит русичка эта правду сказала и зря в тебя верили те, кто всегда был рядом. — Типа тебя? — Типа меня. Ты умная и способная. Тебе все по плечу, если приложишь усилия. Ну, это же всегда так работает. Да и потерпеть осталось немножко уже. — Ты умная и способная. А я глупая и… — Эй. Аня плавно остановила машину и с серьёзным, немного разочарованным видом повернулась к Саше. — Ты чего? — Зачем ты так говоришь? — она убрала ладонь с ее руки и скрестила обе на груди. — Как? — Что я умная и способная, а ты глупая и… И какая ещё? — Не знаю какая. Безнадёжная. Ане хотелось больно ткнуть Сашу в бок или встряхнуть ее за плечи, как-то отрезвить. Было так обидно, будто ее саму назвали глупой и безнадёжной, но нет, даже острее, сильнее была эта обида от сказанного Сашей о себе. От этого дурацкого сравнения, которое почему-то вдруг стало важно Саше, словно ей нарочно захотелось оказаться в проигрышном положении и подчёркивать его непонятно зачем. Словно теперь ответственность была на Ане, высвечивавшей своей мнимой безукоризненностью промахи Саши, которые тоже были только мнимыми, в первую очередь для неё самой. Словно «ум и способности» Ани Саша ставила ей в укор, мол, зачем ты такая, если я такой быть не могу. И Саша, очевидно, искренне верила в это, и от этого было больнее всего. Да, больнее — почему-то Аня на мгновение испытала именно боль. — Зачем ты так говоришь? Ты обесцениваешь мои слова и вообще… Зачем так говорить о себе? — Потому что я так думаю, — Саша развела руками, и это пустяковое действие вызвало в Ане прилив раздражения. — Ты не можешь так думать. У Ани никогда не было права или опции говорить, что она глупая и безнадёжная. Она могла считать так в моменты неудач на тренировках, но это было лишь мимолётным вспышками, которые никогда не задерживались в сознании надолго, потому что работа была беспрерывной, и куда важнее оказывалось просто делать, а не плоско рефлексировать по поводу того, что что-то не получается. Ее успехи говорили сами за себя. Если бы сейчас, будучи, скажем, чемпионкой мира, Аня в порыве слабости назвала себя безнадёжной или бездарной, то это бы воспринималось как очевидный бред. Она всегда трезво оценивала свои возможности и способности, зная, что она действительно хороша в том, что делает. Или что может быть хороша в чём-то другом, учитывая какую-то природную, изначально вшитую в неё ответственность за происходящее и готовность стараться для результата, на который она рассчитывала. Но Саше — Саше почему-то разрешалось говорить так о себе и считать это истиной. Внезапное понимание, что почему-то так все-таки сложилось, тоже уязвило Аню, заставляло ее испытывать эмоции, которые она вовсе не хотела бы ощущать. По крайней мере не сейчас и не с Сашей. — Могу. — Ну, это слишком легко, — Аня покачала головой. — Легко? — Говоря, что ты глупая и безнадёжная, — она изобразила кавычки. — Ты снимаешь с себя ответственность. Типа ну да, я такая и все тут, ничего не поделаешь. Значит тебе легче пойти по пути наименьшего сопротивления и верить в это, чем постараться сделать что-то, чтобы изменить своё мнение. Поступками. — Не надо меня анализировать, — Саша понизила голос. Это было провокацией? Аня не знала, нарочно ли сказала именно то, что сказала. Может это случилось на автомате и было одним из инструментов влияния на Сашу, которая порой считывала атаку на чувство собственного достоинства гораздо легче мягких попыток поддержки. Потому что первое мгновенно давало эффект, а второе просто растворялось в воздухе или же отскакивало от непоколебимой уверенности Саши в провале. Аня просто выразила свою мысль, может и не в самый удачный момент, но зато, в отвлечённом смысле, весьма правдивую. Тем не менее примерять эту мысль конкретно к Саше не хотелось. Но она уже это сделала, и это — это тоже вызвало раздражение Ани уже на саму себя. — Это и не анализ, а просто очевидный вывод. — Такие очевидные выводы лучше оставлять при себе, — Саша казалась уязвлённой. — Так это правда? — Что именно? — То, что я сейчас сказала. — Нет, — она поморщилась. — Я просто так думаю, но из этого не следует, что я снимаю с себя ответственность и так далее. Это просто мысль. Я ничего такого не подразумеваю. — Но так выглядит со стороны, — Аня приподняла одну бровь. — Мало ли как это выглядит со стороны. Я этого не имею в виду. Не надо пытаться меня разоблачать. — Почему ты считаешь себя безнадёжной? У тебя даже не было возможности проверить так ли это. — Просто. Просто считаю и все. Почему мне нельзя так думать? Что в этом такого? — Ничего такого. Просто я никак не могу с этим смириться, — Аня нахмурилась. — Ну это твои проблемы значит, если не можешь. Ане снова сделалось больно от того, какой модус приобрёл их диалог. Ей хотелось сказать Саше разве ты не понимаешь, что очень дорога мне, и от того мне сложно принять, что ты принижаешь свою ценность? Как ты можешь мне так отвечать? Хотелось. Но вместо этого она сказала другое. — Ну и зачем грубить? — Я вовсе не грубила. — Конечно. Мои проблемы, ага. Спасибо. — Да блин, — Саша на мгновение зажмурилась и прижала пальцы к глазам. — Забей. — Ещё лучше. Просто класс. — Аня. — Саша. — Хватит придираться к словам. — Придираться? В каком месте я придиралась? — дышать стало тяжело. Аня сделала ещё один глоток из бутылки. — В таком. — В каком? — Да я что ни скажу, ты сразу так реагируешь, блин, будто я тебя посылаю на три буквы, а не просто отвечаю. — Просто отвечаешь? То есть ты считаешь, что это ок — говорить мне «забей» или «ну это твои проблемы»? — Аня передразнила интонацию Саши, с нервным предвкушением ожидая реакции, которая последовала почти моментально. — Да, я считаю, что это ок. Как хочу, так и говорю. — Вот как. Просто невероятно. — Да чего ты от меня хочешь? — Чтобы ты извинилась. Ты разозлилась и хочешь разозлить меня, сказав грубость, которую я вообще никак в свою сторону не заслужила, — Аня громко поставила бутылку на место. — Я теперь ещё и виновата, зашибись. — Боже, ты вообще меня слышишь? — Слышу. Я не за сотни километров, а в одной машине с тобой, — Саша постепенно начинала краснеть. — Что-то незаметно. Значит слышишь, но не слушаешь. — Хватит уже меня во всем упрекать. — Да я ни в чем тебя не упрекаю. Я изначально пыталась тебя поддержать вообще-то, но, видимо, это безнадежно, — Аня снова изобразила кавычки. — Значит плохо пыталась. И хватит передразнивать. У Ани возникло чувство, что она с разбега ударяется о стену в надежде, что на ее месте появится дверь. Обида, смутной природы злость и возмущение переполняли ее, и ей захотелось выйти из машины и побежать в случайном направлении, чтобы сбросить с себя все эти эмоции. — Ты сейчас ещё глубже себя закапываешь, — слова теперь давались ей с трудом. — Ну и отлично. Давай ещё высади меня. — Не говори глупостей. — Да я уже, — Саша отмахнулась. — Что ни скажу, выходят одни глупости. — Господи, Саша. — Ну что? Тебе же так кажется? — Я тебе уже все сказала. — Супер. Значит разговор окончен. Сама выйду, чтоб не бесить ещё больше, — Саша принялась нервно отстёгивать ремень. Ситуация настолько вышла из-под контроля, что Ане захотелось плакать. — Прекрати, — она попыталась помешать, но Саша оттолкнула ее руки. Это обожгло. — Не надо меня трогать. — Саша, успокойся. — Я все испортила, так? Ты хотела как лучше, а я все запорола, — наверное, ей доставляло болезненное удовольствие говорить Ане подобное. — Значит пойду пешком и подумаю о своём поведении. — Боже, лучше бы ты нормально извинилась, а не устраивала сцену, — Аня хотела сказать совсем другое, но слова вышли сами собой. — Ну уж простите, что я такая ужасная и вдобавок драмаквин, — Саша открыла дверцу и выбралась наружу. — Сядь в машину. Мы почти приехали, — кровь стучала в висках и горячо приливала к щекам, вызывая желание обхватить лицо ладонями. — Вот и славно. Меньше идти придётся. — Саша, блин. Аня будто с усилием врезалась во что-то физически твердое. Саша не поддавалась. Она была как железо или кремень. Упёртая и непробиваемая. — Езжай давай. Быстро, как ты любишь. — Блять, — Аня не удержалась от ругательства. — Ты добилась своего. Мое терпение кончилось. — Удивлена, что только сейчас, — Саша громко захлопнула дверь, и она вздрогнула. — Да пошла ты к черту! — Этим и займусь, только пойду к дому. Но может и черта по пути встречу! — кажется, Саша пнула колесо. — Какая же ты дура! — Аня переключила передачу и медленно нажала на газ. — Поверь, я и так знаю! Адьос! — Твою же мать. Ну как можно… — Уж точно не твою! — Замолчи сейчас же! — Сама замолчи! Никогда ещё Ане не приходилось переживать что-то настолько обескураживающее и возмутительное. Ее руки тряслись и ослабли, костяшки побелели от того, как сильно пальцы сжимали руль. Ей хотелось, как в фильмах, начать бить по нему ладонями, выкрикивая какие-нибудь освобождающие психику грубости. Аня не ожидала, что этот конфликт (или что это было вообще такое и почему?) настолько ее заденет. Она взглянула в боковое зеркало на удаляющийся силуэт Саши и отвела глаза. Смотреть на неё было неприятно. Более того, какое-то время видеть ее теперь и вовсе не было желания. Было тяжело испытывать злость и обиду, несправедливость (ведь Аня хотела как лучше!) и от того хотелось на время защититься от источника, вызвавшего эти чувства. Но, так как источник этот был Сашей, человеком близким и любимым, возникало какое-то ощущение ловушки, и Аня злилась на себя и на неё за эту, казалось бы, бытовую коммуникативную неудачу. Иногда мгновенные сонастройки их настроения утомляли ее, и она не знала, как избавиться от мыслей и эмоций, которые оказывались не к месту, как сейчас. А главное — главное так и не было произнесено. Ещё в начале совместной поездки Аня собиралась предложить Саше идею, которая, как она думала, могла бы удачно облегчить их будущее положение как… Пары? Они были парой, да. И обе несли ответственность за чувства друг друга. Но, пока Саша была раздражённой и от того грубой, Аня не собиралась что-то предпринимать. Только не первой. . . . Чудеса исчезновения. К моменту возвращения Саши домой Ани в нем уже не было. Надо же. — А куда это Аня делась? — Саша устало плюхнулась на диван рядом с мамой и вытянула ноги в облегчении. — Аня твоя на месте, я смотрю, вообще не сидит. Папа ее повёз куда-то. На тренировку, наверное. — Она не моя, — Саша поморщилась. — Боже, Санек, ну так говорят обычно. Да и как посмотреть. Вон сколько времени вместе проводите, поди уже лучшие подружки с ней? — мама улыбнулась, подвинувшись ближе. Лучшие подружки, ага. Если бы, блин. Саша выучила расписание Ани наизусть. Сегодня никакой тренировки у неё не было и быть не могло. Она бы предупредила с утра, ведь в Хрустальный их не вызывали по срочному делу сиюминутно, а уведомляли заранее. Но мама, конечно, об этом знать не могла. Саша вытерла мокрые после ванной руки о штанины, вызывая у неё приступ возмущения. — Боже, ну а полотенца в доме для чего? Что ты как маленькая, ну в самом деле. — Ой все, мам. Это просто вода. Сейчас высохнет. — На людях, надеюсь, так не делаешь? — Не делаю, — Саша отмахнулась и с убитым видом поплелась в комнату. Она проверила ленты во всех скачанных соцсетях, посмотрела два ролика на ютубе с котиками и собаками (обычно они оказывали успокаивающий эффект, но сегодня все шло по какой-то идиотской модели «психуй на все, что видишь»), разогрела и съела остатки вчерашнего ужина, перебрала шкаф и с разбегу прыгнула на кровать, растянувшись на матрасе в позе морской звезды. Возникшая ассоциация с Патриком намекнула на идею посмотреть пару серий Губки Боба. Саше нравился этот мультфильм. В допотопные времена она бежала со школы в первую смену домой со всех ног, чтобы успеть вовремя включить Никелодеон — или какой там канал его показывал? Неважно. Нужно было отвлечься, но было больше не на что. Кроме, конечно, приветственно раскрытых учебников и справочников по ЕГЭ, но от одного взгляда на них к горлу подступала тошнота, а глаза застилала внезапная сонливость. Аня испарилась без предупреждения. В их диалоге в телеграме властвовало перекати-поле. Саша долго и упорно вглядывалась в ее аватарку и, несколько минут, потраченных на самобичевание, спустя все-таки решилась написать сообщение. 16:29 Саша: Ты где? Шёл, наверное, десятый круг по комнате, когда экран зажегся новым уведомлением из чатов. Саша схватила телефон так резко, что он выпал из рук и с глухим грохотом стукнулся об пол. Благо, силиконовый чехол обеспечил его неуязвимость. Она вздрогнула. 16:35 Аня: Уехала по делам. По делам? И что это за дела такие? В Саше возникло неприятное, зудящее чувство, служившее напоминанием, что Аня, вообще-то, была самодостаточным отдельным человеком со своей жизнью и своими «делами», которыми она без зазрения совести могла заниматься в обычное и кризисное время, отвлекаясь, пока Саша сидела, как маленькая девочка, в пустой и тихой комнате, и потолок наваливался на неё тяжёлыми воспоминаниями о недавней ссоре, а стены шептали всяческие оскорбления и обрывки их дурацкого, приведшего к этой ссоре диалога. Это было мучительно. 16:38 Саша: Понятно Черт. Ладно. По переписке всегда проще. 16:40 Саша: Прости, пожалуйста, что я вышла из себя Саша: Я очень устала переживать по поводу экзаменов, ещё мама в последнее время на взводе и по любой мелочи докапывается Саша: В общем, меня все достало, и я сорвалась на тебя. Просто у меня как-то опустились руки Саша: Знаю, ты хотела меня поддержать, спасибо за твои слова Саша: Я бы очень хотела в них поверить, но сейчас когда кругом такой трэш и все чего-то требуют и ждут, это оказалось сложно, и я ответила на них не так, как стоило бы и как мне вообще хотелось Саша: Это все меня не оправдывает, но что-то объясняет Саша: Надеюсь, ты поймёшь. Прости, Аня Саша отбросила телефон и закрыла лицо руками. Теперь оставалось только ждать, ждать ответа, вердикта, приговора, стыдить себя и надеяться, что все поправимо (возможно, преувеличение, но сейчас ей казалось так). Саше казалось, что она все испортила, потому что, когда все слишком хорошо, любой неприятный пустяк кажется фатальным, ведущим к концу, обязательно концу, не иначе. Потому что до этого все выражалось и схватывалось само, без усилий, и вдруг — строчка вышла кривой, куски их не совпали, стали топорщиться и выглядеть раздражающе и нелепо. Нелепо так ссориться: в машине, в прекрасный солнечный день после прекрасных и светлых разговоров о пустяках, самых лучших и по-настоящему значимых. И вдруг Саша увела их в другую сторону своими идиотскими нервами, заставила тон Ани, обычно такой ровный, мягкий, в чём-то будто материнский, вибрировать от возмущения и обиды, справедливой обиды, и от того, что Аню не в чем было упрекнуть, ведь она все такая же открытая, идущая навстречу, готовая протянуть руку (или накрыть рукой руку Саши), хотелось злиться ещё больше, хотелось задеть ее лишь от того, насколько Саша злилась на саму себя, и теперь эту кривую строчку можно было распороть только разговором, ожидать который оставалось только с ужасом и трепетом. Саша ждала ответа, но его все не было. Аня прочла сообщение и молчала. Наверное, нарочно. Наверное, она злорадствовала и закатывала глаза по ту сторону экрана, чтобы в следующую секунду так же, но с лёгкостью, отбросить телефон и вернуться к «своим делам». Саше порой хотелось, чтобы Аня вела себя определенным и понятным для неё образом, чтобы всегда удавалось знать, чего можно ждать от неё в каждый следующий момент. И так и было — до этой идиотской ссоры в идиотской машине в идиотскую жару. Аня говорила просто и ясно, смеялась, брала за руку, поцелуями порхала по лицу, и всегда Саша знала, что дальше — ее непрерывная, тихая нежность, ее сияющие взгляды, ее сдержанная улыбка при родителях за столом, обращённая к ней, ее ночные визиты под предлогом «позаниматься ЕГЭ», заканчивавшиеся долгими объятиями (и редко — чем-то большим, потому что было страшно и рискованно), ее слова, бесконечные слова обо всем, такие тяжелые от смысла или пустые, звенящие и забавные, если они о пустяках, и Саша знала, что это не изменится, и ей не хотелось, чтобы это изменилось. А теперь — что теперь? Непроницаемость, догадки и молчание в мессенджере, которое можно было наполнить чем угодно. И это после таких сообщений от Саши! Это было жестоко. Саша чувствовала себя маленькой и слабой. Привычный и близкий образ Ани, его очертания, заслонились и деформировались недавним конфликтом. Она расхаживала по комнате, и все предметы, знакомость которых ее обычно ободряла (полароидные снимки на стене, фотография собак, колеблющиеся от воздуха занавески, оставленная Аней толстовка — список мог быть бесконечным), все они казались отчуждёнными, глухими, как безжизненный Марс, который никогда не населяли люди. А Аня — Аня была теперь человеком, застёгнутым на все пуговицы. И все лишь потому, что они поссорились, а теперь она не отвечала. Все было чужим, холодным и тоскливым, несмотря на май, солнце и приятный землистый запах с улицы, какой бывает перед летом, когда влажно и тепло. Сама комната, застывшая в своей неподвижности и пустоте, навязывала Саше тревогу ожидания. Ждать чего-то — значит находиться в пустоте, выпадать из реальности на какое-то время, быть выключенным для мира, потому что ожидание — это провал, помехи на экране, это пустое время, которое нельзя ничем заполнить, в которое нельзя ничем заняться, в котором ты вынужден находиться без своего на то согласия, и срок твоего в нем заточения определяется другим человеком, как высшей формой власти над тобой, и это мучительно. 16:57 Аня: В момент разговора я была в недоумении. Теперь поняла тебя. Аня: Спасибо, что написала мне это. Аня: Поговорим как вернусь домой. И все. И это все. У Ани дела, требующие непрерывного участия, двоякая интонация сообщений, в которой угадывались то ли принятие и мягкость, то ли строгость и холодность, и эти дурацкие точки, которые втыкались прямо в глаза и добавляли мрачности (не всегда, но именно сейчас, в такой сложный и пограничный момент). Ане хорошо удавались как буквы, так и слова, и все же она решила, что играть они будут на ее освоенной и любимой территории — территории разговора вслух. Или на поле. На том поле, на котором мяч Саши в метафорическом смысле заранее сдулся. И это было ужасно. Саша не находила себе места. Мама дала какие-то поручения, они прибрались на кухне, и все, чего касалась рука Саши, было холодным и чужим (край столешницы, приборы, новая скатерть с постеленной наверх клеенкой), полым внутри, и ей казалось, что у неё какая-то дереализация, будто между ней и действительностью стеклянная стена, которую не пробить, вдобавок мутная и такая же холодная. Наверное, это ненормально — так переживать из-за такого пустяка. Аня же написала, что они поговорят. А пока человек хочет с тобой говорить, он от тебя не отказывается. С другой стороны, как это могло быть пустяком? Все казалось значительным и важным, судьбоносным. Наверное, это ненормально, но для человека влюблённого именно пустяки и мелочные реакции и составляли основу всего. Это были не нагромождения, отвлекающие от смысла, а сам смысл — первичный и значительный. Влюблённость требовала бесконечной заботы о любом пустяке, любом самом незначительном происшествии, на которое человек посторонний бы лишь цокнул или закатил глаза, приписывая несчастным вроде Саши избитый статус королевы драмы, и был бы не прав. В таких ситуациях позиции Ани соответствовал некий Олимп, где все решалось и откуда все снисходило до Саши, потому что только она могла прекратить эту цепочку переживаний и положить ей конец, только в ее власти было избавить Сашу от стыда и мук совести и неопределенности. Вот уже приехал и Станислав, а Ани все не было, и Саша не выходила из комнаты после сделанной наспех уборки. Аня вернулась только вечером, лёгкая, наверняка пахнущая ветром, и когда их взгляды столкнулись в дверном проёме ее комнаты (Саша услышала ее шаги и заранее вышла на порог своей), лицо ее изменилось, она вся как-то оправилась и выпрямилась, и была в ней какая-то строгость, которая, если не пугала, то заставляла испытывать дискомфорт. Саше казалось, что ее станут отчитывать. Аня молча скрылась в темном прямоугольнике и закрыла за собой дверь. Щелчок замка ударил по ушам, и Саша прикрыла свою и села на кровать, обхватив руками колени. Она не знала, сколько времени провела в таком положении. Вечность спустя кто-то постучался и осторожно вошёл. Было темно и волнительно. Это была Аня. — Привет, — она прокашлялась. — Включу свет? — Оставь так, — голос Саши хрипел, и она прокашлялась. — Как дела? — Пойдёт. Аня мягко опустилась в компьютерное кресло. Так. Значит рядом сидеть не хочет. Ладно. — А что ты делала в итоге? — Ездила на встречу с командой «Найки». — Не знала, что у тебя сегодня была запланирована с ними встреча, — Саша вздохнула, не поднимая взгляда. — Она уже давно висела в графике, сказали приезжать в любое время. Я освободилась и решила поехать сегодня. — И как прошло? — Неплохо. Даже очень хорошо. Мне подарили кастомную форму и кроссовки. — Вещи, сделанные специально для тебя? Ну. Ничего. Себе. Кто вообще раньше удостаивался такой чести от главного гиганта на рынке? — Да. Специально для меня. — Вау, это… Это круто. Очень круто. Покажешь? — Сашу хотелось завалить Аню вопросами о подробностях встречи, но ситуация вряд ли позволяла так открыто выражать интерес, и она сдержалась, звуча почти тускло. — Да. Чуть позже покажу. Повисла пауза. Саша боялась, что Аня будет злорадствовать, но тон ее голоса был на удивление спокойным и не предвещавшим ничего угрожающего. — Слушай, Саша… — М? — Перепалка в машине была дурацкой. Мне не хотелось ругаться с тобой. — Будто мне хотелось, — Саша мысленно ударила себя по лбу. Ей стоило выразиться иначе, мягче, но что-то помешало. — Я понимаю, что тебе сейчас непросто, — Аня продолжила, к облегчению, проигнорировав ее интонацию. — Собственно, как и мне. Мы же в одной лодке, да? — В лодке, которая тонет. Да что же это такое. Черт. — Пока ещё не тонет, — Аня отмахнулась. — Прости меня тоже, что нагрубила и повысила голос. Я не хотела, но это была типа защитная реакция. Твои слова очень задели меня. — Извини. Правда. — Все нормально. Просто хотела сказать, что, когда ты ведёшь себя так… Ну, как было в машине, я перестаю тебя узнавать. Чувствовать, что ли. И мне становится дискомфортно и… — И что? — И как-то страшно, — Аня понизила голос, почти шептала. Так. — Почему? Я тебя пугаю? — Нет, не то чтобы. Ты меня не пугаешь, — она выдержала паузу. — Меня просто пугает такая ситуация недопонимания. Я сразу становлюсь какой-то жёсткой, обижаюсь и хочу закрыться. Но мне не хочется быть такой с тобой. Я понимаю, что конфликты случаются. Или такие глупые ссоры. Это ок. Но я человек эмоциональный… — Правда? — Не перебивай, пожалуйста, — Аня скрестила руки на груди. — Прости. Я слушаю. — Я не умею сразу отпускать. И обида может оставаться, даже когда все уже типа хорошо. Но мне это обычно очень мешает, поэтому я стараюсь как бы дистанцироваться и могу быть холодной. Ну, у меня так было с мамой. О. — Оу. — Ну да, как-то так, — Аня пожала плечами, — Это разобщает меня с людьми. Ну вот с ней так получилось. И это не сразу происходит, а накапливается, и я в итоге просто забиваю. Если есть какие-то сложные эмоции, и мне кажется, что они не к месту, мне легче их игнорировать. И человека, который их вызывает, тоже. Как бы он ни был мне дорог. Оно само так происходит просто. Вот. — Ох, — Саша прикрыла лицо рукой, моргая часто и взволнованно. — Ну, это… Это грустно. Не то, что это тебе свойственно, в смысле, а просто что так бывает. Ну вот у меня не так. Я быстро отхожу обычно и все забываю или стараюсь. И у меня тут в глобальном смысле пример это папа. — Ты не в обиде на него сейчас? — Нет. То есть была долгое время, — она сжала край одеяла в кулаке. — Но потом просто поняла, что мне без него сложно. Ну, что он все-таки мой папа, и я его люблю и тому подобное. Хотя мы ругались, конечно, и сильно. Просто я не могу так. Не могу совсем забить и делать вид, что мне нормально. Если человек мне нужен, я все равно буду к нему тянуться. Даже если он сделал мне очень неприятно. Хотелось сказать «больно», но Саша не стала. — Поняла. Это правильно, наверное. С близкими людьми гордость неуместна. — Но ты гордая с ними? — Бываю, — Аня кивнула. — Часто. А если меня что-то не устраивает, я ещё не всегда могу сразу об этом сказать. Просто молчу, а потом отстраняюсь, и люди такие «в чем дело?», а я такая «сорри, я пошла». Короче я не хочу, чтобы так вышло и с тобой. Поэтому стараюсь говорить сразу. И, если что, я не пытаюсь усилить в тебе чувство вины или что-то такое. Просто предупреждаю о своих возможных реакциях. — И вот это точно правильно. Спасибо, что сказала. — Да не за что, — Аня улыбнулась, но как-то грустно. — Экзамены — это полный отстой, тут ничего не поделаешь, но повторюсь, я уверена, что ты справишься. Я всегда рядом и готова тебе помочь если что. — Спасибо. Взаимно. — А ваши ссоры с мамой, ну… — Что? — Мне жаль, что они происходят. Должно быть, она очень переживает за тебя. Просто выражает это… Не самым лучшим образом. — Самым худшим, — Саша вздохнула. — Вот будто нарочно. Ну и во мне дело тоже, конечно. Я просто хочу пережить этот месяц и все. — А потом будешь белой и пушистой? — Ничего не обещаю. Они обе хихикнули, и Саше окончательно стало спокойно. — Вот и посмотрим. — Ещё, знаешь, блин, так стремно перед твоим папой. — Почему? — Ну он иногда видит все это или слышит. И думает, наверное, что я реально лентяйка, эгоистка и кто там ещё… — Боже, нет, — Аня отмахнулась. — Вовсе он так не думает. Он все понимает. — Как вам с ним удаётся не ссориться? Он вообще кажется не давит на тебя. Это так круто. — Ну, он просто знает, что со мной это не работает. Когда меня стыдят или отчитывают по пустякам, это вообще не мотивирует исправляться. Наоборот. Поэтому он старается просто говорить мне спокойно, если его что-то не устраивает или если он хочет дать совет. Твёрдые истины приходят через мягкий тон. — Воу, твоя цитата? — Не, не моя. Кто-то умнее так сказал когда-то. Мне она нравится, — Аня подмигнула. Какое-то время они сидели в комфортной тишине. Аня постукивала пальцами по острым коленкам и смотрела прямо на Сашу, не отводя взгляда, и Саша решилась поднять свой. — Аня? — Что? — Можешь меня обнять? — Да, конечно. Саша легла и, подвинувшись, позволила Ане пристроиться рядом. Она была как всегда тёплой, нежной, с вкусным запахом духов и улицы, такой знакомой и близкой, будто и не было этой дурацкой ссоры, этих неуместных колкостей, потому что такие, как Аня, заслуживали только самого светлого и самого доброго в свою сторону. Она была в майке, и Саша погладила предплечья, спустившись к рукам и изумилась тому, какой гладкой, нетронутой, без шрамов и шероховатостей, была ее кожа. Словно Аня жила на свете не весь срок своего совершеннолетия, а только недавно появилась: ее сделали по подобию какой-нибудь принцессы и выпустили в мир, и она досталась Саше лишь чудом, волшебством, как в какой-нибудь детской сказке. Она сжала одну ладонь в кулак, кожей чувствуя тупой конец сломанного на тренировке ногтя и мозоли от турника. Саша была другой: грубее, жёстче, и если Аню создали вручную с тщательностью искусного мастера, вылепили, как из глины, то Сашу высекли из камня, широкими, редкими движениями, то здесь, то там оставляя какие-то необработанные места. Так казалось. Но их обеих ваяла жизнь. Уже по-своему. И Саша мечтала, чтобы меньшая часть ее ударов пришлась на Аню, а большая — на неё. Боже. Когда она успела стать такой поэтичной? — Мы умрем где-то посреди ночи, но я люблю тебя очень, и я люблю тебя очень, мне очень жаль, что мы умрем… — Что ещё за признание такое, Саша? — Аня, хихикнув, мягко толкнула ее в бок. — И снова в духе твоего любимого тик-тока. — А, то есть тебя не смутила строчка про то, что мы умрем? — Сейчас ещё не ночь. — Но скоро будет, — Саша уставилась на потолок. — Снова сюжет про «жили долго и счастливо и умерли в один день»? — Сюжет про то, что я не знаю, как мы переживём этот месяц и остальные тоже. — Кстати, — Аня приподнялась на локтях, и ее волосы защекотали плечо. — Я хотела с тобой кое-что обсудить. Это касается поступления. Ты только не напрягайся сразу, ладно? — Ладно, — Саша вздохнула. — Что такое? — Я недавно подумала… Короче мне пришла в голову идея, что мы обе могли бы поступить в физкультурный, например. Учились бы вместе. А главное… — Что? — Мы могли бы жить вместе. Ну, снять квартиру для удобства. Не вечность же нам гонять с водителем, да и ты тоскуешь по городу. Мне кажется, родители бы одобрили такое предложение без проблем. У Саши захватило дух, будто кто-то столкнул ее с высоты, обрекая на непредвиденный полёт. Ее мозг метался в попытках осознать услышанное. Это — это звучало как что-то вполне себе безопасное. Воображение тут же принялось подкидывать идиллические сцены: вот они с Аней уезжают после пар на каком-нибудь новеньком авто, покупают продукты, приходят домой и готовят ужин, и никто не одёргивает Сашу, говоря, как лучше готовить соус или в каком порядке смешивать ингредиенты для салата. Они едят, потом смотрят какое-нибудь дурацкое шоу на ютубе (только после приёма пищи — во время Аня не позволит), вместе принимают душ (нет, не душ, ванну с пеной и бомбочками), ложатся на кровать, болтают о пустяках, делятся впечатлениями от одногруппников и преподавателей, словом, живут обычную, рутинную и нормальную жизнь, как пара, не отличающаяся от миллиона других пар в Москве, а потом… — Саша? Так что, как тебе мысль? — голос с оттенком тревоги вернул ее к реальности. — Ты что-то зависла. Все нормально? — Мне нравится. — Правда? — Аня прищурилась, будто пытаясь высмотреть ложь. — Да. Мне нравится. И нам даже необязательно учиться в одном месте. Ну, вдруг я не пройду туда же, куда ты хочешь. — Конечно, — она взбудораженно закивала головой. — Но даже не потому что не пройдёшь, ведь ты куда угодно пройдёшь, а в том смысле, что тебе может быть захочется в какой-то другой универ, и это здорово. Я поддержу любой твой выбор. Ну, к слову. Саша просто не верила в происходящее. Аня — Аня была идеальна. Зрелая, рассудительная, дальновидная и такая, такая… Трэш. Как же она влюбилась. — Спасибо. — За что? — Просто за все? Не знаю. За эту классную идею и за понимание. Терпение. Я ценю все это. — Я рада, — Аня не моргала. — Будем жить долго и счастливо в квартирке где-нибудь в центре Москвы? — Я не потяну центр, — Саша усмехнулась. — Я потяну. — Ну нет. То есть, — она зажмурилась. — Давай финансовый момент позже обсудим. Не хотелось портить момент новой порцией комплексов и беспокойств. — Конечно. Да, ты права. Позже. Аня с видимым облегчением легла обратно, ласкаясь, как кошка. Ее грудь мерно вздымалась от спокойного дыхания. Вообще, Саше почему-то очень нравилось смотреть, как Аня дышит. Было в этом что-то ошеломляющее: в живой, настоящей, тёплой Ане, которая лежала рядом и просто дышала. В этом было все. Ее телефон вдруг довольно громко завибрировал на столе. Аня одним резким движением прервала объятие и, в два шага дойдя до него, всмотрелась в экран. Создалось впечатление, что она знала, что ей кто-то напишет, что она ждала. Саша напряглась. Или это было просто уведомление о каких-нибудь лайках в инстаграме? Вот так — звуком противной вибрации — реальная жизнь вошла в их тихий мирок, и он содрогнулся, когда Аня медленно развернулась к ней и с растерянностью, ясно читавшейся на лице, прошептала: — Мама возвращается в Москву.