Save me

Первое, что ощущает Дазай проснувшись – раскалывающаяся голова. Кажется, вчера он снова переборщил, да? Осаму хотел было поднять голову, чтоб посмотреть на рыжего парня и в очередной раз пробормотать неловкие, прикрытые смешками извинения, но Накахары на кровати вдруг не оказалось. Значит, извинения подождут. С трудом встав с кровати Осаму бредёт в ванную, наскоро умываясь и затем шагая на кухню, в надежде найти там либо Чую, либо что-нибудь съедобное. Обнаружив немного хлопьев парень садится за стол, принимаясь за еду и впервые за утро беря в руки телефон. Пробегается глазами по уведомлениям, после заходит в сообщения, и... Утро резко перестаёт быть добрым. Перечитывает текст несколько раз, после ещё пару секунд глядя в тупую подпись снизу: "Отправка сообщений ограничена". Спасибо, что между мной и наркотой ты снова выбрал второе. На этом всё. Смехотворно коротко и безэмоцианально для слов, способных перевернуть мир в два счёта. Ещё смешней казался тот факт, что Осаму и ответить на него не сможет. Дазай был уверен в том, что Чуя не догадывается, он делал для этого всё и сейчас не мог принять тот факт, что... да ему было откровенно плевать на то, что Накахара узнал, он не мог принять того, что это конец. Потому что Чуя не мог бросить его вот так. Он хороший, он всегда пытался с ним поговорить, неужели на этот раз что-то пошло не так? Может, ему просто нужно время? В таком случае Дазай не торопится. Но Накахара не объявился ни вечером, ни глубокой ночью. Шатен боялся спать, боялся пить, боялся упустить долгожданный звук ключей и хлопок двери. Но он не дождался. Осаму не спал всю ночь. В голову лезли все воспоминания подряд: то, как вечером они лежали под одним одеялом, смотря очередной хоррор, то и дело вздрагивая и прижимаясь ближе. Помнит, как на утро они проснулись почти одновременно, чуин заливистый хохот с очередной тупой шутки Дазая. А ещё Осаму помнит бешеный взгляд Накахары, вытаскивающего своего пьяного парня с окна за ноги. Все и всегда смеялись с зачастую неуместных суицидальных шуток шатена. Чуя – не исключение. После того вечера он больше не смеялся. И правда, даже его шутки про гимнастику для шеи порой могли внести пусть черного, но юмора в диалог. До тех пор, пока ты своими глазами не увидишь этого человека синеющим в петле. Осаму заранее понимал, что эти отношения не навсегда – он просто не мог позволить себе так мучить Чую. Он плевать хотел на свои чувства, когда размышлял об этом, но сейчас, когда это произошло... Дазай не знает, что делать дальше. Накахара так и не поговорил с ним, и Осаму продолжал теплить в себе надежду на то, что он вернётся. Его Чуя ведь всегда был так зависим от него, что произошло на этот раз? Неужели проснувшиеся к двадцати годам зачатки самоуважения? Смешно. Осаму почти не поднимался с кровати, не ел, спал лишь когда вырубало. А еще так и не проронил даже слезы. Смеялся про себя, заглушая вину от невозможности проявить чувства даже наедине с собой. Сколько дней прошло? Может, недель? Дазай понятия не имеет. И когда в очередной раз он откроет телефон в неумирающей надежде неясно на что, Осаму вспомнит их разговор о его зависмостях. Чуя тогда уверял, что Дазай сильный, что вместе они справятся со всем. "Какой же ты, блять, лицемер" – ударяет по стене Осаму, разбивая костяшки и злясь неясно на кого. То ли на Чую, потому что тот его предал. То ли на себя, потому что сильным он не был вовсе. Никогда не был. Сильные люди не должны бегать от страхов, они их не бояться. Зато прятаться, лишь бы реальности в глаза не смотреть, он научился ещё с детства. Хотелось плакать, но плакать он не мог. Зато мог злиться и ненавидеть Чую. Как он вообще смел пытаться залезть ему в душу, если сбежал при первой же возможности? Придурок. Сколько таких людей у него было до этого? Пять, десять? Никто из них не задерживался ни в квартире, ни в сердце, но от чего-то на этот раз пустота ощущается особенно остро. В один день он вновь зайдет в их переписку, глядя на тупую надпись внизу экрана. И на этот раз мысль о том, что это – всё, слишком прочно застрянет в голове. Он не ел несколько дней, но выпьет пол-литра залпом, тут же передвигаясь к коридору и шаря по карманам курток. Таблетки будут запиты вином, что так бережно хранил Чуя. "Ебаный лицемер" – снова думает Дазай, пытаясь встать. Мысли о том, что это – конец, не исчезают вовсе, и в голове будто голоса раз за разом твердят о том, что дальше ничего не будет. О том, что он обязан закончить это здесь и сейчас. Когда он дважды свалится, не в силах встать, взгляд упадёт на ту самую бутылку вина. Мимолетный смешок проскользнет на лице, когда глядя на осколок в своей руке он подумает о том, что сделал бы с ним парень за разбитую бутылку. Но Осаму уже откровенно поебать – если Накахара собирался вернуться за своим сокровищем, пусть заодно заберёт его тело. После пары продольных полос он наконец выдыхает, откидывая голову. Кажется, сейчас его спокойствие не мог потревожить никто. Главное, что спасать и беспокоться теперь тоже было некому. Но когда эхом будут раздаваться звуки выломанной двери и чьих-то злых, отчаянных криков, Дазай поймёт, что лицемером все это время был не Чуя. Поймёт, что предал себя и Накахару самостоятельно, когда коньячные глаза сквозь туман уловят любовь светлых глаз, которая всегда целила парня. Сейчас от неё становилось лишь больней.