Лето рыдает цветом

      Я испытывал некоторое смущение и даже трепет от мысли об уединении с Викой. Мне казалось, что за ним может стоять нечто большее, чем просто дружеская беседа и приятная компания.       По крайней мере для меня это уже стало чем-то большим. Я не до конца понимал, какие чувства испытываю к ней, но был уверен, что всё происходящее случалось не просто так.       Всякий раз, когда мы с ней общались, я улавливал какое-то особенное понимание с её стороны. Мне казалось, что она показывает его каждой мелочью своего поведения…       Если мы встречались взглядами, даже случайно, то потом очень неохотно расцепляли их. Её глаза сверкали мне своей доброй синевой, а я не мог не улыбаться им в ответ.       Ещё она умела действительно искренне соглашаться, кивая моим словам очень многозначительно и медленно. Общение с ней в целом ощущалось чем-то волшебным. Я думал, что никто на свете не умеет так разговаривать, как это делала Вика.       Бывало, она настолько увлекалась рассказывая мне о чём-то, что практически забывала дышать. В один момент она прерывала речь и принималась жадно глотать воздух. Меня забавляла и одновременно очень умиляла эта её черта.       Уже хотя бы поэтому я не мог спокойно общаться с ней! А теперь она вела меня сидеть в самом уединённом месте во всём заведении! Этого тоже было бы достаточно чтобы свести меня с ума любым резким поворотом этой напряженной истории. Однако в ней присутствовала и ещё одна деталь…       Она лежала в совсем недавнем прошлом. Вернее, даже не совсем лежала, ведь я судорожно копался в былом, постоянно выдёргивая эти волнующие воспоминания, ещё не успевшие окончательно осесть… Так в моей памяти хаотичным вихрем проносились зарисовки о нашей последней встрече с Викой… ***       В тот день я решил проехаться с ней на метро после ночной вечеринки. В половину седьмого утра мы поднимались по эскалатору со станции «Международная», как обычно, вовлечённые в оживлённую дискуссию. Тогда мне хотелось отвечать на каждую её фразу, лишь бы этот разговор не угасал. Но ступеньки не считались с моими желаниями и быстро складывались, скрываясь внутри механизмов подъемника.       Всего пара десятков шагов и мы уже вдыхали этот прохладный утренний воздух, теснящийся в стенах советского жилого района. На улице было пустынно. Казалось, только этот бледный рассвет не знал, что на дворе стояла суббота и не отсыпался в своей квартире после бурной ночи.       Вика, начала убеждать меня в том, что я зря с ней поднялся и что на несколько сэкономленных проездов в петербургской подземке я мог бы купить себе пива на целый вечер. Уже и не вспомню что я ей на это отвечал…       Когда мы обнялись на прощание я снова встретил этот её уже знакомый взгляд, выражавший что-то неописуемо родное и близкое. Только он казался гораздо глубже, чем когда бы то ни было прежде, а в том, как замерли её веки читалось даже некоторое удивление. Возможно, в зелени моих глаз она смогла рассмотреть тоже самое.       В то практически замершее мгновение я как будто почувствовал электричество на кончиках пальцев и перестал видеть что-либо, кроме её лица. И лишь истошные сокращения мышцы в груди напоминали мне о том, что это всё на самом деле.       Последнее, что мне удалось ухватить своим стремительно отказывающим восприятием это пронизывающую необходимость немедленно что-то сделать. Казалось, прямо сейчас нужно совершить единственно верный поступок – единственный который я хотел…       Я приблизился чтобы её поцеловать.       В ту самую долю секунды, когда её сухие губы ответным движением подались вперёд и коснулись моих, я провалился в забытье…       Следующее, что я помню это ощущение обмякшего тела и холода в руках. Вика смущённо улыбалась мне. Оказалось, что я уже долго держал её ладони. Они у неё всегда были очень холодными, а в это прохладное утро они казались прямо обжигающе ледяными.       Я стоял как вкопанный, изо всех сил стараясь осознать произошедшее. Мне не удавалось подобрать слов, хоть я даже не был уверен что они нужны. Всё казалось таким правильным и одновременно совершенно не понятным. Мне очень хотелось просто застыть с Викой в этом красивом моменте.       За пределами него меня не ждало ничего, кроме отрезвляющего одиночества и приземлённости, уже успевшей стать такой непривычной.       Жаль что всякому моменту суждено разрушиться…       И в отличие от меня, Вика это хорошо понимала. Она видела как я нерешительно перед ней замер. В её взгляде читалась просьба отпустить этот момент… – Увидимся, – нежно произнесла она, давая ему окончательно рассеяться. – До встречи! – негромко ответил я, отпустив её руки.       Вика подмигнула мне и, развернувшись, быстро зашагала по направлению к своему дому.       Где-то с минуту я стоял и смотрел ей вслед, после чего медленно двинулся обратно в метро.       У меня всё ещё перехватывало дыхание и капризничал сердечный ритм, но при этом в голове лишь звонким эхом плескалась пустота. Мне казалось, что в такие моменты оттуда должны кричать тысячи мыслей, но на деле я не слышал ни одной…       Сам этого не заметив, я пересёк турникет и встал на спускавшийся эскалатор. Он проносил меня сквозь главный элемент декора вестибюля – красивое мозаичное панно, с трёх сторон обрамлявшее начало наклонного хода вглубь станции.       Оно было выполнено в синих тонах, изображая людей в древних одеяниях, Вавилонскую башню, античные строения и небесные тела. А всю правую его часть занимал образ человека, очень напоминавшего Икара…       В целом смысл всей композиции был мне решительно непонятен, но сама по себе она радовала меня своим видом всякий раз, когда мне выдавалось уезжать с «Международной».       Тогда я рассматривал её особенно долго, задирая голову, пока последний уголок окончательно не скрылся из поля зрения. Наверное, это было просто отчаянной попыткой прийти в себя, цепляясь хоть за что-то выразительное. Однако зажечь свет в своём приглушенном сознании у меня никак не выходило...       Я всегда ненавидел состояние неопределённости. Для меня было крайне важно понимать все причинно-следственные связи событий и прогнозировать их будущее развитие.       При этом, в то время я не был склонен вести строго распланированную жизнь. Напротив, я потворствовал всяким спонтанностям и был готов на многое в поисках впечатлений. Но по их прошествию я неизбежно уходил в глубокие раздумья на тему случившегося.       В то утро я тоже был готов погрузиться в детальный анализ ситуации, но утомлённый бессонной ночью организм не соглашался дать мозгу на это энергии. Вероятно поэтому я и не мог расслышать голоса своих мыслей. Они лишь тихо шептали мне что-то неразборчивое, будучи не в силах говорить громче…       Уже добравшись до платформы, я захотел взглянуть на себя, для чего открыл фронтальную камеру на телефоне. С его экрана на меня посмотрела взлохмаченная голова с очень уставшими глазами и румяными щеками. Её губы и челюсти слегка шевелились, ощущая остатки недавнего поцелуя и стараясь запомнить его во всех деталях.       Я сфотографировал на память это молодое лицо, после чего полез в карман за наушниками…       Раз уж с моим внутренним миром связи не было я решил погрузиться в миры чужие. Заученными движениями пальцев по дисплею телефона я уже открывал плеер. К раннему летнему утру хорошо ассоциативно подходило звучание одного музыкального альбома, который нам с Викой очень нравился…       Поезд прибыл как раз к тому моменту как я прицелился в иконку первой композиции. Усевшись в конце первого вагона лицом к станции, я наблюдал за входящими и рассаживающимися попутчиками, коих было совсем немного.       Я был доволен тем, что никто из них не сел в поле моего зрения. Воцарившийся в ту минуту покой был пределом моих мечтаний. Поезд тронулся и наступил идеальный момент чтобы нажать на кнопку «PLAY»…       Первая мягкая нотка спрыгнула с гитарной струны и ушла в протяжный полёт, с каждым мгновением всё больше напоминая эмбиент. В ту же секунду вступила барабанная сбивка с простым ритмом, открывая путь для такого же скромного баса, звучавшего в общей картине почти психоделически, благодаря эффектам.       Но они жили в одиночку совсем недолго. Уже на восьмой секунде начался меланхоличный главный гитарный рифф. Он звучал с перегрузом, медленно отпуская душевные ноты в аккомпанемент певцу.       Лидер группы вступил одновременно с началом гитарного риффа. Перед текстом шел тихий и нежный распев первого звука, после чего его высокий голос выдал первые слова, делая паузу между каждой строкой…       «Ускользает       Я не знаю, где искать       Где среди домов в холоде       Где горит твоя молодость       Не переживай, не переживай, не переживай       Не смотри как       Ускользает…»       Я сильно не любил спать в метро. Однако у этой неспешной музыки и всестороннего измождения всё же получилось меня одолеть и сморить даже до окончания первой песни…       Только задержаться во сне я не смог. Было сложно отдыхать, зная, что чуть ослабив бдительность я рисковал проспать свою станцию. Поэтому я постоянно поднимал голову и озирался, пытаясь понять где сейчас двигается поезд…       В конечном итоге мне приходилось просыпаться и квёло покидать вагон. Я медленно волочился по переходам между станциями, чтобы добраться до своей ветки метро. Краткий сон выметал из сознания и без того жалкие обрывки прежних мыслей.       В этой полудрёме я уже не слышал музыку и даже не мог надолго разомкнуть веки. В этой полудрёме заблудились и все детали этой поездки, так и не добравшись до памяти. Из них задержались только ощущения тяжести бездумного тела и убаюкивающе долгого ожидания поезда…       В следующей сцене из моих воспоминаний яркие солнечные лучи пытались разрезать мой прищур, когда я выходил из метро. Мне приходилось прятаться от них в массивных тенях высоких домов или в небольших затенённых двориках. Таким образом, перемещаясь от укрытия к укрытию, от тени к тени я двигался домой.       На протяжении двух километров мимо меня проплывали обширные сети чужих жилищ. Сначала это были были большие и величественные дома сталинской застройки. Вскоре они сменились пятиэтажками шестидесятых годов, подобных той, в которой жил я. Дальше мне предстояло пересечь небольшой квартал, состоящий преимущественно из послевоенных «немецких домиков».       Думаю, они довершали этот концентрированный слепок истории отечественного жилого строительства. И то, что я в нём жил мне даже нравилось. Нравилось гораздо больше, чем людные исполины позднего советского периода и их ещё более тесные братья из современности…       Созерцая виды старых окон и угрюмо повисших дуг электрических проводов, я сам не заметил как вышел на свою улицу. На противоположной её стороне из-за деревьев показался торец и моего дома.       Я перебежал к нему дорогу в последнюю секунду зелёного сигнала светофора и замедлил шаг…       С моим сбитым режимом сна мне редко удавалось посмотреть на окрестности своего дома в белом свете ещё молодого летнего солнца.       Оно освещало грязно-бежевые стены пятиэтажной панельки, разлинованной черными швами. Как водится, строение практически ничем не отличалась от своих близнецов, живущих рядом. Однако, всё же у них не было кое чего, что имелось у нас.       Угловой стык моего дома с соседним был связан небольшой аркой. Она являлась чем-то вроде местной достопримечательности, поскольку сверху на ней располагалась большая мозаика. Она изображала узор разных оттенков, напоминавший движение морских волн и ветра. Композицию дополняли две каменные фигурки в виде летящих чаек.       Такое украшение жилых домов само по себе было редкостью, а тот факт, что оно до сих пор сохранилось придавал ему особенную ценность...       Я прошел под мозаикой и нырнул во двор.       Мой подъезд был вторым со стороны арки, поэтому я достаточно быстро добрался до его двери. Ловким касанием ключа о домофон я приказал ей открыться.       Чувствовалось как вместе прохладой из теней лестничной клетки сочился уют моей квартиры. Он капал с третьего этажа и приглашал меня скорее подниматься к нему.       Пришлось поспешить навстречу…       Оставив позади пять пролётов, я оказался на своём этаже. Окно в подъезде было открыто, а в воздухе висел висел запах табачного дыма. По видимому мы буквально на две минуты разминулись с соседом, выходившим курить…       Я встал перед тяжелой дверью своей квартиры и принялся ковырять ключом в старом замке. Он был не слишком податлив и пропускал внутрь лишь тех, кто знал в какой момент и в каком месте нужно на него надавить.       Отворив дверь и перешагнув через порог, я удивился легкости, с которой это сделал. Вопреки моим ожиданиям, я не валился с ног!       Мне было свойственно заочно утомляться в предвкушение дальней дороги. И каждый раз было приятным сюрпризом обнаружить себя в точке назначения, всё ещё держась в силах.       Вдобавок к этому прогулка под ясным небом даже смогла несколько разогнать мою сонливость…       В любом случае нельзя было терять времени! Я задвинул две массивных щеколды и принялся за повседневность…       Для начала я убрал наушники, молчавшие ещё с момента выхода из метро. Там, снаружи мне хотелось только ловить шум просыпающегося города, поэтому по пути я вынул их и повесил на шею.       Дальше я разулся и пошел в сторону ванной. По возвращению из любых мест мне всегда хотелось первым делом умыться.       Я открыл вентиль крана с синей меткой и направил под него руки. Помыв их с мылом, я обдал холодной водой и лицо. Дальше я потянулся к щётке и наскоро почистил зубы обжигающе мятной пастой. Закончив, я прополоскал рот и горло от её остатков и закрыл кран. На этом водные процедуры были окончены.       Разогнувшись, из зеркала на меня посмотрел знакомый человек. Мы были с ним очень похожи. Он поблёскивал дурными глазами и каплями воды на щеках, а я нежностью и приглушенным восторгом, который ещё не до конца осознавал.       Мы долго рассматривали друг друга. Мне хотелось узнать что он сейчас чувствует и чего ждёт от завтрашнего дня. Но, кажется, он и сам не понимал этого. Мне тоже в целом было нечего ему сказать, поэтому мы просто кивнули друг другу и синхронно разошлись…       На часах было почти восемь утра. Нужно было укладываться спать.       В своей комнате я смог только лениво раздеться, побросав одежду на спинку стула и разложить вещи из карманов по своим местам.       Оставалось пройти пять шагов – три чтобы задёрнуть шторы и два чтобы дойти от окна до кровати.       Моя незаправленная мятая постель была самым уютным местом, которое я только мог представить в тот момент.       После каждой бодрой ночи меня ждал лишь краткий и беспокойный сон без снов. Однако, всё же, это было гораздо лучше чем ничего, поэтому я радостно бросился в объятья своего одеяла.       Напоследок, я открыл в телефоне переписку с Викой. Там теплилось уведомление об трёх непрочитанных сообщениях. На экране светились слова:       «Пришла домой»       «Классный был вечер, спасибо)»       А последним сообщением она отправила эмодзи со спящим лицом. Оно пришло в семь с небольшим часов, а самой Вики не было в сети уже сорок минут…       Я набрал ей ответный текст:       «Уф, я только дошел и сразу грохнулся в кровать»       «Тебе тоже спасибо»       «Добрых снов)»       Я нажал на кнопку отправки в последний раз, после чего отключил интернет и убрал телефон под подушку. Цикл бодрствования был окончен... ***       С тех пор мы ни разу не обсуждали с Викой это событие. Мы просто продолжали нашу обычную переписку в соцсетях. Там в следующие дни мы вполне обыденно обменивались музыкой, смешными постами и пожеланиями спокойной ночи.       За болтовнёй на разные бытовые и не очень темы я никак не находил ответов на свои вопросы о случившемся. Я не мог спросить её об этом напрямую, поэтому занимался поисками намёков между строк. Но общение шло слишком привычно…       Вика казалась мне такой непринуждённой, как будто бы ничего не происходило. Возможно, в виртуальном пространстве слишком сложно отследить тонкие эмоции человека. А может быть она намеренно скрывала свои настоящие чувства. Или же их в ней и вовсе не было, а события того субботнего утра ничего не значили…       Об этом было сложно думать. Я не хотел строить догадок и домыслов, а выяснить всё наверняка можно было лишь дождавшись пока мы встретимся вновь. Поэтому, мне оставалось только держать в узде своё любопытство.       Я опасался сам звать её на новую встречу. Во-первых, прежде мы всегда виделись только втроём с Андреем, а во-вторых, приглашая её куда-то так скоро, я рисковал преждевременно намекнуть ей на свои эмоции…       Всё же эта неопределённость ужасно давила, но я терпел и старался пока разобраться в том, что сам думаю и ощущаю по этому поводу.       Так или иначе мне нельзя было говорить Вике ничего лишнего, дабы не выдать своего волнения. Поэтому я решил также, как и она надеть на себя маску беспечности…       И хоть за это время я и не смог найти ответов на свои вопросы, но кое-что другое мне всё же удалось отыскать. Вся эта ситуация поселила во мне удивительное вдохновение!       Именно в нём я и нуждался. Мой последний набросок на гитаре звучал потрясающе и следующим шагом было важно подарить ему такой же значимый текст. Но с этим у меня не задалось. В заметках на телефоне пылились только две с трудом выдавленные строчки и потенциальный романтичный сюжет...       Так было до поцелуя с Викой.       Теперь же захватывающее тепло разливалось по моей груди и рукам каждый раз, когда я вспоминал её объятья и нежные движения губ.       Наполненные чувством моменты прекращают быть в памяти просто содержанием, а постепенно обретают форму. Вот и моя фантазия взялась за воспоминания. Она начала добавлять к ним красок и подрисовывать яркие поэтичные образы.       Они изображали девушку, чьи рыжие локоны развевались по ветру. В причудливом танце они играли с высоким голубым небом и покрывались золотом, пропуская солнечные лучи. Другой образ показывал, как в надрыве стробоскопа переливались её глаза. С каждым всплеском света они пронзительно сверкали подобно лезвию ножа…       Фантазия практически диктовала мне, поэтому я скорее бросился воплощать её в текст.       За окном было темно. Я сидел с гитарой на коленях и стучал по клавиатуре компьютера. В тёплом свете настольной лампы быстро остывал мой чай. Я настолько отдался процессу, что почти на два часа забыл обо всём на свете.       Да и нельзя было позволять себе отвлекаться! Буквы так спешно собирались в предложения, а слова так метко выбирали себе рифмы, что я едва успевал их записывать…       Но вот, вскоре работа была окончена. Я выдохнул и приготовился впервые полностью сыграть новое творение. Правая рука подхватила замысловатый ритмический рисунок, а левая спешно заскакала по грифу. Я обронил первую строчку и дальше, как на духу затянул одну из самых красочных песен в своей жизни, сотрясая ночь звонкими квинтаккордами на гитаре.       Это было поразительно. Я играл её снова и снова, пока не понял, что этого мало. Вернее даже не мало, а наоборот много! Этой песни слишком много для меня одного!       Я включил камеру на телефоне и поставил его перед собой.       Запись пошла, и я начал петь как никогда прежде. Пел я плохо, совершенно не попадая в ноты и даже не пытаясь. Но важным было не это. Я пел искренне, выдыхая с каждым словом все эмоции, что я ощущал в эти дни…       Когда умолкла последняя струна я остановил съемку и сразу отправил это видео Вике. Мне не нужно было его пересматривать. Я не хотел знать, есть ли там промахи, ведь понимал, что второго шанса нет и что я не смогу снова выдать эти чувства в первозданном виде… ***       Вспомнив всё, что происходило после нашей последней встречи с Викой, я осознал, что это не может быть просто так. Спустя столько времени меня не переставал волновать момент с поцелуем! Он, как будто, расставил всё по полкам. Всё прежнее тепло и понимание внезапно обрели смысл. Я ведь даже песню об этом написал! А вспомнить как замерло моё сердце, когда я снова услышал её голос…       Тогда-то я и понял всё про себя – я влюбился в Вику.