Во свете трех лун

Ярина опустила лоскут в густо пахнущую травами настойку и промокнула ссадины на коленях Савы. Мальчик старался делать вид, что ему не больно: хмуро терпел, лишь изредка с шипением втягивая воздух. — Тебе что поручили, — строго спросила Анна, — Гостинец соседке отнести! Всего-то делов: туда да обратно, — женщина положила на стол хлебную лопату и сложив руки на груди посмотрела на сына. — Неужто так трудно. Зачем ты вообще ввязался в это шалопайство? — Я не ввязывался. Мальчишки сами пристали: прыгни через яму, да прыгни. Да провалиться в подземье мне если вру! — Сава напряженно замер, упёршись взглядом в мать. — Надо было пройти мимо! — Ага… А потом скажут, струсил. — Пусть говорят что угодно. Благоразумие — это не трусость. — Мам, ну как ты не понимаешь, — настаивал Сава, — Отказаться никак нельзя. Если откажешься, будут считать слабаком! — Опять ты чужим умом думаешь. Ох, у меня же пироги в печи, — спохватилась хозяйка, — Потом договорим. Сава вытер ладони о рубаху и тяжело вздохнул. — Ну-ну, не огорчайся, — попыталась подбодрить мальчика Ярина. — Но я уже огорчён. Даже грибной пирог со шкварками не радует. Вот мамка сказала — чужим умом думаешь. Так может я родился с этим чужим умом. Вон, как Милка с родинкой под глазом. Я правда хочу быть хорошим: не огорчать родителей. Уж сколько раз обещал за ум взяться, всерьёз обещал. Но не выходит же. Стоит оказаться среди деревенских ребят… Разум словно нечистая заморачивает. Вот давеча придумали мы девчонок напугать. Те как раз коз с пастбища встречали. Мы в пролеске поджидаем: бегаем меж кустов на четвереньках, по-волчьи воем. Пастух к нам подкрался, да как гаркнет: — «Вот дурни, щас я вас хворостиной разуму выучу!» А Гришко, как закричит: — «Не пастух это, а лешак перекинутый, спасайтеся» И вот бежим мы от пастуха-то, который навроде лешак. И до того это весело, что от смеха аж дыханье спирает. А вечером, как матушка за проказу отчитала, подумалось мне — прав пастух. Дурни мы, как есть дурни. Даже стыдно стало. Решил опять за ум взяться. На целую седмицу в тот раз-то хватило, а потом мальчишки договорились крепость строить. Ну, чтобы там обороняться, сражаться. Я собирался только посмотреть. Совсем недолго. Но играть оказалось так захватывающе, что я забыл про занятия. Досталось потом от бати. Я ведь правда, не хотел пропускать. А оно вон как вышло. Иногда кажется, что у меня внутри два разных Савки живут. И какой настоящий, не разобрать. Ярина усмехнулась и погладила мальчика по голове. — Все настоящие. Вон, взять хоть пирог. Сколько туда всего надо, чтоб вкусно вышло. Так-то пирог, а тут душа человеческая. Чай, не может душа-то проще пирога быть. — И то правда, — согласился Савка, выхватил из начинки золотистую шкварку и аппетитно захрустел.

***

Вечером жара спала, но в избе, из-за протопленной днём печи, стояла духота. — Может на пруд сходим? — предложила Анна, — Освежимся. Заодно там и поужинаем. Дорога к пруду вела мимо фруктовых деревьев, чьи ветви гнулись под тяжестью жёлтых слив. По округе плыл аромат забродившего паданца. Плетёную изгородь, скрывающую купальню от чужих глаз, увивал плющ. От берега в воду вели мостки, так как дно у краёв было илистым. Спустившись в воду по деревянной лесенке с перилами, Анна оглянулась по сторонам, сняла одежду и окунулась. Следом за матерью, подняв кучу брызг, с визгом прыгнула Мила. — Вода как парное молоко, — выжимая косу восхитилась девушка, — Матушка Ярина, может и Вы окунётесь. — Окунусь, отчего же и нет. Накупавшись до приятной усталости в теле, женщины, обмотавшись в простыни, сидели у костра. Мила достала из корзины кусок пирога, малосольные огурчики, душистые розовые томаты и пучок зелени. — А давайте выпьем Медовухи с устаточку, — предложила Яра. Под хмельной напиток женщины затянули песню. Мила звонко выводила мелодию. Природа щедро одарила девушку талантом. Голос Анны вторил дочери, он не обладал силой, но был приятно глубоким и бархатистым. Слушая хозяек Ярина набивала холщовый мешочек. Она туго утрамбовала пальцами травы и тихо нашёптывала. Ведунья взяла ступку, положила в неё несколько пористых охристо-красных камушков и принялась осторожно растирать их. Камни крошились с монотонным хрустом. Ведунья раскачивалась в такт размеренным движения пестика и тихо напевала. В этой песне без слов чувствовалась сила, на особо низких нотах воздух начинал вибрировать. Ярина погружалась в себя. Сознание очищалось, мысли уходили оставляя разум чистым. Мир приглушил яркость, но нечто иное, скрытое раньше в тенях, проявилось отчётливей. Где-то, очень далеко, вспыхнул закат. Рыба плеснула водой на глади пруда. Упало яблоко с ветки. Ведунья ощущала окружающий мир лишь краем сознания. Сейчас она смотрела глубже, заглядывала за грани которые недоступны простым смертным. Ярина бросила ведьмовской мешочек на раскаленные угли костра. От влажных трав повалил густой горьковатый дым. В сумраке вечера он извивался призрачными лентами и тянулся к Миле. Взяв ступку, ведунья резким движением рассыпала над кострищем каменный порошок. В воздух с потрескиванием взметнулась россыпь искр, всполохи смешалась с дымом и тот тускло засиял в сумраке вечера. Ярина взглянула на Милиану. Та сидела на мостках болтая ногами в воде. В отблеске костра, простоволосая девушка, в длинной тонкой сорочке и венке из папоротника, напоминала речного духа. Ярина пристально всматривалась в серебристый туман, окутывающий хрупкий стан. Махнув рукой, ведунья произнесла заклятье и сияющий силуэт девушки отразился от водной глади. Отражение души рябило волнами, но ведунья не увидела чужого вмешательства: ни того, что делают по злому умыслу, ни того, что терзает душу от случайно брошенного недоброго взгляда или слова. Однако, что-то смущало её. Нечто затаилось в самой глубине призрачного двойника девушки. Спрятанное, укутанное слоями памяти, мыслей, запретов. Пока ОНО дремлет, лишь слегка нарушая спокойствие. Но стоит потревожить, как в попытке вырваться натворит бед. Подобно древним великанам, что пробудившись крушили горы, заставляя моря смывать города.

***

Домой пришли затемно, мужчины уже спали. — Мила, — позвала Анна, — Поди бельё развесь на улице. — Присядь хозяйка, поговорим, — позвала ведунья, похлопав по лавке рядом с собой. Анна села, расправив передник. — Вот что тебе скажу, — начала ведунья, — Нет на дочери твоей ни сглаза, ни порчи. Как озеро в бурю душа её — тревожна, беспокойна. Не знаю уж, что тому виной. Да только в прошлом оно случилось и теперь наружу рвется. На лице Анны отразилось понимание, а в глазах промелькнула такая острая боль, что на Ярину лавиной обрушились чужие эмоции: жгучая ненависть, боль, страх. Ведунья закрыла разум, желая смыть с лица липкую испарину чужих чувств. — Не знаю, что тебя терзает, а в себе такое носить сохрани Боги. Все нутро разъест. Сколько не крепись, а наружу вылезет. Конечно, завсегда поплакать можно, полегчает. Да надолго ли? Может облегчишь душу, знаешь ведь — что ведающей расскажешь, то с ней в могилу уйдет. — Чужая-то тайна, матушка Ярина. Права не имею её раскрыть. — Это я могу понять и уважаю твой выбор. Ты, хозяйка, спать ложись. Завтра поговорим. Порывшись в сумке, Ярина достала настойку, накапала её в стакан с водой и протянула Анне. — Выпей, это пустырник. А я на улицу выйду. Воздухом подышать. Южная ночь была ясной, пронзённой стрекотом цикад, обволакивающе теплой и влажной. Ведунья глубоко вздохнула и присела. — Пусти меня! Пусти, а не то закричу. — ведунья узнала голос Милы. Ярина встала и подошла ближе стараясь быть в тени деревьев. На коленях перед Милой, держа девушку за подол платья, стоял мужчина. Язык его пьяно заплетался. — Не уходи ясноокая моя. Сил нет издали на тебя смотреть. Извёлся я. — Пусти говорю, — Мила дёрнула на себя подол платья. — Глупая, я же всё для тебя сделаю, только поедем со мной. — У тебя жена. — Не люблю я её, — с надрывом протянул мужчина, — По сговору союз заключили. Ни тогда ни сейчас душу она мою не тревожила. А на тебя смотрю, сердце как у мальчишки трепыхается, вот-вот из груди выскочит. Соглашайся. Как княжна ходить будешь, в мехах да золоте. Мужчина обхватил девушку, уткнувшись лицом в живот и простонал. — Всё равно моей будешь. — Уходи-ка, боярин, неча девке голову дурить, на грех наводить. — Ярина приблизилась к паре. Мужчина непонимающим взглядом посмотрел в сторону, где стояла ведунья. — Ты кто такая?! Что тут… Ярина наклонилась, обхватила лицо мужчины, посмотрела в упор и резко хлопнула ладонями перед его носом. — Спи! — мужчина судорожно вздохнул и отключился. — Спасибо, матушка! — девушка порывисто обняла Ярину. — А… С ним всё нормально? — Не переживай, милая. Скоро очухается. Заодно и протрезвеет, — ответила Ярина стряхивая с ладоней остаток порошка. Уже подойдя к дверям в избу, Яра придержала девушку за руку. — Может поговорим. Иногда чужим легче душу излить. Ты из-за Гордея свою болезнь выдумала. Может лучше рассказать отцу правду? Ярина накрыла ладони девушки своими, и та замерла, словно оцепенев на пару мгновений. — Нет. Отцу нельзя знать. Он вспылит. И вы молчите о том, что увидели. — Так ты из-за Гордея дома сидела. — Да, то есть нет. Просто не хотела лишних сплетен. Со мной всё хорошо. Прошу, матушка Ярина, убедите родителей, что со мной всё хорошо. Они хотят для нас лучшего: учат, воспитывают. Но мне иногда кажется… Они не понимают насколько их идеалы противоречит нашей нынешней жизни. Я сама перестаю себя понимать, что уж ждать от окружающих. Мне легче быть одной. Пошла я спать, поздно уже. Спасибо за то, что выслушали. Ярина вернулась в дом и попыталась уснуть, но не смогла. Она ворочалась в постели, бесцельно смотрела в потолок, вставала и тихонько бродила от стены к стене. Иногда она ощущала тяжелый взгляд. Яра подошла к окну и осторожно выглянула. Недалеко от дома, держа под уздцы коней, стояли двое мужчин. Они прятались в тени кустов и Ярину смущала эта тень: она была непроглядной. Чернота словно сползала с одежды незнакомцев и клубилась вокруг. Нехорошее предчувствие кольнуло сердце, но в тот же миг силуэты развеялись. Возможно ей и правда показалось от усталости. Ярина достала трубку и набила её. Она прикурила, затянулась густым дымом, потом ещё раз и ещё… Пока голову не обволокло сонным дурманом. Яра хотела проветрить избу, но потом передумала. Она положила трубку на плиту печки, и оставила тлеть. Пусть сегодня хозяевам приснятся счастливые сны, им это ой как нужно.