Дурная кровь

      Мори сел на своём футоне и взглянул в сторону Кобо. Мальчик спал, положив руку под голову. Без очков он выглядел так невинно и трогательно, что Огай не смог сдержать улыбку. Откинув одеяло, он, стараясь не шуметь, натянул штаны и выскользнул в коридор.       Все в квартире спали. Мори заглянул к Мэйко: та лежала на спине, раскинув руки и ноги в разные стороны. Получалась своеобразная звёздочка. Её драгоценная рыбка упала с кровати, и Огай осторожно поднял её и сунул к Мэйко в руку. Малышка сразу же крепко обняла свою игрушку, умиротворённо вздохнув и вновь погрузившись в крепкий сон. Мори накинул на неё одеяло и вышел из комнаты.       На кухне было темно и тихо. Огай прошёл к подоконнику и встал возле него, задумчиво глядя на улицу. Там никого не было. Конечно, все люди спали и видели прекрасные сны. И лишь один Мори стоял и смотрел в окно, размышляя обо всём, что происходит.       Он понимал, что долго оставаться у семьи Абэ не может. Пожил немного и хватит. У Исао и Ёко свои дети есть, он им тут мешается. Но куда можно было пойти? К Котаро? У него тоже семья. Ещё и бабушка сверху, они ей будут мешаться. Нет, к Котаро точно нельзя. А куда тогда?       Был самый крайний вариант: обратиться к Момо. Она бы помогла ему найти жильё, а заработок у него уже был, так что о деньгах можно было не волноваться. Да, поначалу он будет голодать, но всё лучше, чем терпеть… то, что было в доме учителя.       Однако к Момо идти не хотелось. Женщина хоть и производила впечатление доброй и милой, на деле была хитрой и даже жестокой, как змея. Змея, если уж вцепится в свою добычу, не отпустит её никогда. Идти к Момо значило добровольно соглашаться на зависимость от неё. Он уже больше не будет свободен. Разумеется, Мори понимал, что и в доме учителя он не был свободен, но там была другая неволя. Лучше, чем у Момо, несмотря на все побои и слова.       Огай прикусил губу, остро жалея, что не может покурить сейчас. Однако курить в квартире Абэ значило подставлять Кобо — кто ещё стал бы курить? Не Мэйко точно! А если его спалят… Мори даже не хотел думать о том, что может произойти. Стоило представить разочарование в глазах Ёко-сан или Исао-сана, как на душе становилось так тоскливо, что хоть волком вой.       Неожиданно сзади раздались шаги. Огай обернулся ровно в тот момент, когда на кухню вошла Ёко-сан. Она была немного сонной и взъерошенной после пробуждения, но её глаза сразу же растеряли весь сон, как только она увидела Мори. Поправив свою ночную рубашку, Ёко-сан подошла к мальчику и взволнованно спросила: — Огай, ты почему не спишь? Что-то случилось? — Нет, всё хорошо, Ёко-сан… — пробормотал Огай, отводя глаза. — Просто проснулся. — Хочешь воды? — Было бы неплохо. Спасибо.       Ёко-сан налила два стакана и протянула один ему. Огай сразу же стал пить, стремясь поскорее закончить со всем и пойти спать. Спрятаться в своей комнате и ещё раз обо всём подумать. Абэ-сама тоже стала пить, при этом внимательно глядя на него. От её взгляда Мори было как-то неудобно: ему казалось, что она забирается в самые потаённые уголки его души. Это было неприятно, но не вызывало обиды или возмущения, как наверняка было бы в случае с учителем. Огаю просто не хотелось показывать Ёко-сан всё то, о чём он думал.       Допив, женщина поставила стакан на стол. Огай уже понадеялся было, что она сейчас уйдёт, но Абэ-сама, видимо, имела свои планы. Посмотрев на него, она мягко сказала: — Ты ведь думаешь о Нацумэ-сане, не так ли?       Мори тоже поставил стакан на стол и пожал плечами. Говорить об этом не хотелось. Всё неизменно свелось бы к той ссоре и к бесконечным наказаниям. К той последней порке, о которой ему даже думать было тошно. — Он сильно обидел тебя, — проговорила Ёко-сан. — И я прекрасно понимаю, что ты не хочешь его прощать. Но он опять приходил сегодня. Хотел забрать тебя.       Мори застыл, медленно поднял взгляд и уставился на Абэ-саму. Учитель приходил снова? Он опять взялся за старое? Хочет, чтобы Огай вернулся к нему после всего, что было? — Нет… — вырвалось у него. — Огай, послушай, он… он сегодня был другим, — Ёко-сан заправила прядь коротких волос за ухо. Она упала обратно, но Абэ-сама не обратила на это внимания. — Я с ним не виделась, с ним говорил Исао. Однако Нацумэ-сан, кажется, осознал, что был неправ. Он… он очень хотел извиниться перед тобой.       Мори не выдержал и негромко рассмеялся. Смех выходил из груди толчками, какими-то выбросами, и был ядовитее самого сильного яда. Он разъедал лёгкие и мешал дышать. Но почему-то сейчас было всё равно. — Нет, вы ошиблись. Это не учитель. Учитель никогда не стал бы извиняться передо мной. Нет, это точно был не он. Кто-то, кто выглядел так же, как он, или кто-то, кто способен менять внешность способностью. Но это точно был не учитель!       Наверное, его наставник сейчас начал бы ругать его и, может, даже наказывать. Однако Ёко-сан только мягко улыбнулась и пожала плечами: — Ну, ты можешь не верить мне или Исао. Можешь не верить Нацумэ-сану. Но тогда — кто знает! — ты можешь упустить единственный шанс наладить свои отношения с ним. — Возможно, я уже не хочу налаживать никакие отношения… — буркнул Мори, отворачиваясь. Смех закончился так же внезапно, как и начался.       Он ощутил, как Ёко-сан подошла к нему ближе и ласково погладила его по голове. Огай зажмурился, подавляя внезапно появившуюся в груди радость. Только Ёко-сан, всегда относящаяся к нему, как к сыну, могла вот так нежно и совсем по-матерински погладить его. Так, как ему хотелось. — Хочешь. Я же вижу, что хочешь. Если бы ты не хотел, то сейчас спал бы тихо-мирно, а не стоял бы на кухне в полном одиночестве, думая, что теперь делать. — Вы отлично умеете читать людей. Почему вы не пошли на психолога? — вырвалось у Мори. — Не переводи тему. Я думаю, тебе стоит дать Нацумэ-сану ещё один шанс. Все мы можем ошибаться, верно? Но надо уметь прощать людей. Хотя бы тех, которые тебе дóроги.       Огай подавил в себе желание цокнуть языком. Вряд ли Ёко-сан простила бы ему такой неприличный жест. А ему вовсе не хотелось расстраивать её, хоть он никогда и никому — даже самому себе — не признался бы в этом. — Я попробую, — уклончиво сказал Мори. — Но не могу обещать. В любом случае, я могу точно пообещать, что больше не стану вас беспокоить.       Он надеялся успокоить женщину, увести разговор в тупиковое русло и закончить его, однако всё вышло совсем не так. Глаза Ёко-сан вдруг стали смотреть намного строже, и Огай запоздало понял, что зря это сказал. Теперь Абэ-сан от него не отстанет. — И куда же ты пойдёшь? Если ты не помиришься с Нацумэ-саном, где ты будешь жить? — У меня есть пара мест на примете… — уклончиво ответил Мори.       Этот разговор следовало заканчивать. Вряд ли Ёко-сан будет рада узнать, что он хочет отправиться просить помощи у информатора подпольного мира. От такой мысли Огаю самому стало неприятно. Но делать было нечего: Момо пока была его единственным вариантом. — Огай, скажи, куда ты отправишься. — Да я пока сам ещё не придумал…       Брови Ёко-сан взмыли вверх, а рука, до того так ласково гладившая Огая по голове, легла на его плечо и слегка сжала. Мори отвёл глаза, чтобы не смотреть в лицо Абэ-сан. — Значит, ты останешься здесь, пока не помиришься с Нацумэ-саном и не вернёшься к нему. И не дайте боги ты завтра попробуешь сбежать! Найдём и накажем. — Что? Выпорете меня? — с вызовом хмыкнул Мори. — Нет. Поставим в угол, будешь думать, почему дети не должны совершать опрометчивые поступки и сбегать из дома.       Глаза Огая сами собой расширились. Уж лучше порка, чем такое! Когда лежишь под ремнём, крича в кулак от его жалящих ударов, то выглядишь гордым мучеником, терпящим пытку за свою правду. Но когда стоишь в углу, выглядеть мучеником как-то не получается. Скорее уж наказанный малыш лет семи. — Не надо. Я понял. Никуда не сбегу. Пойду мириться с учителем, — быстро проговорил Мори.       Ёко-сан заметно смягчилась. Её рука вернулась обратно и принялась гладить Огая по голове. Мори прислушался к себе и понял, что совсем не обижается на неё. Ни за ту выволочку после прогулки, ни за эту угрозу. Наверное, Абэ-сан права. Если он сбежит, то за него будут волноваться столько людей! Они будут переживать, будут думать о нём, а это неправильно. Он не хочет доставлять близким такие неприятности. — Всё будет хорошо, Огай, — услышал он мягкий голос Ёко-сан. — Всё будет хорошо. Просто выслушай его, ладно? А если не захочешь прощать — двери нашего дома всегда открыты для тебя. — Спасибо, Ёко-сан… — пробормотал Мори.       Он не понял, что произошло, но Абэ-сан вдруг подошла к нему ещё ближе и заключила его в мягкие осторожные объятия. Огай уткнулся носом ей в плечо и слабо выдохнул. Это было совсем не так, как обнимал учитель раньше. Объятия учителя были мужскими, грубоватыми и сильными. Но Ёко-сан обнимала нежно-нежно, гладила по спине и всё ещё что-то шептала ему. Мори уже не слушал. Он поднял руки и крепко обнял Ёко-сан в ответ, едва не плача от нахлынувшего тепла. В последние дни ему так не хватало этого…       Некоторое время они стояли так, и Огай просто прижимался к теплу, силился успокоиться и просто насладиться моментом. Ёко-сан не торопила его, лишь крепко обнимала и слегка укачивала. Ощущения были незнакомыми, но приятными. Наверное, так делают все мамы…       Его мать не была такой. Она тихо ненавидела его и каждую секунду желала ему смерти. Когда отец бил его, Мори видел, как она улыбалась. Нет, не потому, что она радовалась избиению сына, а потому, что тогда отец не бил её. Огай помнил, как на первых порах ещё тянулся к ней, инстинктивно пытаясь найти в ней защиту от вечно пьяного папаши, но после нескольких пощёчин оставил эти попытки. Его мать всегда была холодна к нему. Она никогда не любила его.       У всех вокруг были мамы. У него была женщина, которая его родила.       Мори мотнул головой, прогоняя воспоминания. Он так радовался, когда нашёл учителя и Юкичи! Так радовался тому, что больше не одинок; даже больше — что он любим! Фукудзава поначалу не принимал его, но потом, после небольшой ссоры, закончившейся совместным наказанием, они подружились. А учитель был терпелив и относился к нему очень хорошо. Раньше. Что стало теперь, Огай понять не мог.       Наверное, он просто вырос. А наставник никак не может это принять.       И всё же ни Юкичи, ни учитель не могли заменить маму. Мама — это мама, и никто не может быть ею. У Огая мамы не было, и он уже давно смирился с этим. Однако теперь, когда Ёко-сан нежно обнимала его и утешала, он словно ненадолго ощутил, что значит иметь добрую и ласковую маму.       Огай отстранился первым и неловко посмотрел в сторону. Ёко-сан улыбнулась, но никак не прокомментировала это, только ласково погладила его по голове и мягко сказала: — Давай, иди спать. Тебе ведь завтра в школу.       Мори кивнул. Он подумал, что раз уж он согласился попытаться помириться с учителем, то стоит сказать Ёко-сан, где завтра его должен найти наставник. Однако из мест в голову ничего не лезло. В квартиру возвращаться не хотелось — почему-то он чувствовал смутную тревогу, когда думал об этом. В каком-то парке? Там слишком много народа. Ему не хотелось, чтобы кто-то становился свидетелем его разговора с наставником. А может…? — Ёко-сан, можете сказать учителю, что завтра я буду на нашей базе? — спросил Огай.       Женщина удивлённо моргнула, но затем взгляд её вновь стал мягким. — Хорошо. Я передам ему, что после школы ты пойдёшь на «вашу базу». — Не после школы. Часов в семь я буду там, — мотнул головой Мори. — И где ты собираешься шататься до этого? — Ёко-сан подозрительно прищурилась. — Не бойтесь, я не собираюсь делать ничего противозаконного, — закатил глаза Огай.       Женщина в ответ только погрозила ему пальцем. — Не вздумай пытаться куда-то сбежать, ты понял? — Понял-понял, — буркнул Мори, недовольный таким жестом. Как с маленьким ребёнком, честное слово!       Ёко-сан лишь тихо посмеялась над его обиженным тоном и мягко подтолкнула его в сторону двери: мол, иди. Вообще, Огай рассчитывал ещё немного посидеть на кухне и поговорить с Элис, но, видно, не судьба была. Вздохнув, он направился в комнату, слыша, как женщина идёт за ним.       Когда Мори лёг на футон, Ёко-сан вдруг наклонилась и получше укрыла его. Огай замер от удивления. Что это было?.. Он открыл было рот, чтобы спросить, однако женщина не дала ему это сделать. Проведя рукой по его лбу и вызвав ещё большее изумление Мори, она мягко улыбнулась и отошла в сторону. Огай увидел, как Ёко-сан укрыла Кобо, который только вздохнул и снова крепко уснул, и вышла из комнаты. Он даже не успел остановить её, чтобы спросить, зачем она сделала это.       А может, и не надо было ничего спрашивать. Надо было просто позволить себе принять эту заботу.       Какое-то время Мори лежал, крепко сжимая руками одеяло и глядя в потолок. Сон никак не хотел приходить, и Огай всё смотрел и смотрел наверх, разглядывая серую поверхность и более тёмные пятна — тени от предметов, появившиеся от ровного и тёплого света фонарей за окном. Иногда ветки деревьев, растущих возле дома и отбрасывающих тени на потолок, тихо колыхались, и тогда Мори понимал, что время всё же идёт, оно не застыло на месте. Время шло, а сон никак не приходил.       Огай сомневался в своём решении. Может быть, не стоило так быстро пытаться простить наставника? Может быть, лучше было бы отправиться к Момо? Было немного страшно прогадать. Да, сейчас он простит учителя, вернётся домой, а через месяц всё станет как прежде. Он будет получать за малейшие ошибки, а потом убегать к Кобо и мечтать о настоящей семье. Всё снова вернётся на круги своя.       От такой перспективы стало дурно. Мори повернулся было на бок, но оказалось, что так он чувствовал себя запертым. Вокруг него — только одеяло, а впереди — либо стена, либо кровать Кобо. Получалось замкнутое пространство, в котором, чудилось, его мысли начинали метаться с утроенной скоростью, ударяясь о стены и заставляя голову пульсировать и разрываться.       Огай сел и провёл рукой по волосам, убирая их назад. Сна не было. Он понимал, что завтра в школу и стоит попытаться поспать хотя бы немного, но у него не получалось. От досады хотелось кричать.       Вдруг в комнате возникло странное свечение. Огай моргнул и удивлённо посмотрел на появившуюся Элис. Девочка медленно опустилась на пол и села рядом с ним на футон. Её синие глаза мягко посмотрели на него. — Что-то случилось, Элис? — шёпотом спросил Мори. — Ты не можешь уснуть, — просто ответила она, улыбаясь. — Я пришла к тебе, чтобы помочь тебе уснуть.       Огай прикрыл лицо рукой, сдерживая неловкую улыбку. — Я уже не ребёнок, Элис. Вполне могу уснуть сам. — Если ты можешь уснуть сам, тогда почему не спишь? — Потому что не хочу.       Синие глаза сияли мягким светом. В них, словно в бесконечном космосе, плавали загадочные и манящие галактики — крохотные вселенные. — Ты думаешь о нём.       Мори прикусил губу и отвернулся, хотя это было бесполезно: от своей части не отвернёшься, не убежишь. Просто ему не хотелось признаваться, что он не мог уснуть, потому что думал о своём наставнике и об их отношениях. Это было по-дурацки, это было глупо. Это было его слабостью сейчас.       Но перед кем, как не перед Элис, ему быть слабым? Кому ещё он может рассказать обо всём, если не части своей души? С Элис он всегда делился всем — своими радостями и горестями, своими мыслями и рассуждениями. Она знала его всего, со всеми ранами и травмами. Она знала, понимала и принимала его. Часть его души, которую он мог видеть. Не было смысла скрывать от неё что-то. — Я… Я не уверен, что поступаю правильно, — наконец выдавил Мори.       Элис наклонила голову вбок, словно подталкивая его к тому, чтобы говорить дальше. Огай глубоко вздохнул и продолжил. — Я имею в виду, вдруг сейчас я его прощу, а он вновь начнёт делать это? Вдруг всё снова вернётся к тому, после чего я оказался здесь? Я не хочу повторения всего, Элис. Я…       Он замолчал, неуверенно глядя на девочку. Она ответила ему немного нежным и полным сострадания взглядом тёмно-синих глаз.       «Ты не хочешь возвращаться туда»       Мори вздрогнул, однако кивнул. Да, Элис высказала его мысль, пусть и не вслух. Она была абсолютно права. Он не хотел возвращаться в дом учителя, потому что на самом деле ему чудилось, что он возвращается в дом родителей. В дом, где нельзя было с уверенностью сделать хоть шаг, хоть вздох. Где он никогда не чувствовал себя в безопасности, где ему казалось, что он идёт по канату, с трудом балансируя, тогда как никто не научил его выделывать такие трюки.       Потому что, на самом деле, никто не должен учиться такому.       Огай глубоко вздохнул, пытаясь подавить все мысли. Ему не хотелось погружаться в это. Не хотелось думать обо всём. Хотелось просто вернуться в дом учителя — только в тот дом, который был месяц назад. Где он всегда мог найти тепло и уют. Где он если и получал, то получал заслуженно и не жестоко. В новый дом ему не хотелось возвращаться.       Элис протянула руку и ласково погладила его по щеке. Её холодное прикосновение отдалось чем-то тянущим в сердце. Мори перевёл глаза на неё и невесело улыбнулся ей. Девочка мягко улыбнулась ему в ответ. — Нам всё равно некуда идти, — тихо сказала она. — К Момо идти глупо — всё равно что идти в объятия к удаву добровольно. А больше некуда. — Тут ты права, — Мори тихо рассмеялся. — Если только в приют… Но я не хочу.       Элис наклонила голову вбок, совершенно не моргая. Со стороны она выглядела совсем как кукла, смотрящая на человека из темноты ночи. Любой бы испугался её. Но Огай никогда не боялся девочку. Она была частью его души. — Почему?       Мори протянул руку и нежно погладил Элис по голове. Её чудные золотистые волосы, оказавшись в его пальцах, распались изумительными прядями. — Потому что там я не смогу видеть тебя.       Это было правдой — Мори уже продумывал такой вариант. Оказаться в приюте было худшим исходом из всех возможных. Если бы Элис появилась там вместе с ним, её бы забрали в группу младше, поскольку она выглядит теперь младше него. Если бы она не появилась, то, чтобы скрыть её, Огаю пришлось бы общаться с ней лишь мысленно. Значит, на долгие годы они были бы лишены личного общения.       О том, чтобы рассказать воспитателям, что Элис — его способность, не могло быть и речи. Его отдали бы властям, а там… Ничего хорошего с эсперами, попавшими в руки властей, ещё не происходило. — Мы не попадём в приют, — вдруг твёрдо сказала малышка, продолжая мягко гладить его по голове. — Всё будет хорошо. Потому что ты принял правильное решение, Ринтаро. — Почему ты так уверена в этом? — криво усмехнулся он. — Потому что иногда нам надо уметь прощать, — легко ответила Элис. — Ведь ты однажды уже простил человека, и он стал близок тебе. И дня не проходит, чтобы ты не думал о Юкичи. Так будет и с ним.       Огаю пришлось признать, что она права. Он уже давал человеку шанс на общение с ним, и Фукудзава ещё ни разу не подвёл его. Мори надеялся, что он тоже был неплохим другом и что Юкичи не пожалел о том, что подружился с ним. — Ты думаешь, с ним будет так же? — с сомнением спросил Мори.       Элис кивнула и с улыбкой приложила палец к губам. Огай глубоко вздохнул и прикрыл глаза, собираясь смотреть то, что она хотела ему показать.       «Мори, ещё несмышлёный малыш восьми лет, сидел и смотрел прямо перед собой на тарелку с ужином как на самого злейшего врага. Враг пах просто отвратительно и выглядел как скумбрия в соусе мисо. — Огай, ешь, — устало сказал наставник, подцепляя палочками кусочек рыбы.       Мори скривил губы, но палочки взял. Даже странно, что скумбрию учитель впервые приготовил только спустя полтора года после его появления в этом доме. Огай никогда не говорил ему, что просто ненавидит эту рыбу, да и не видел в этом смысла: вряд ли это остановило бы наставника от приготовления этого ужина.       Стоило просто попытаться запихнуть её в себя и сделать вид, что всё в порядке. Однако так сделал бы взрослый. Огай был ребёнком, который ненавидел скумбрию и который обладал прекрасным воображением. Стоило ему представить, как эта дрянь полезет ему в рот, как он будет жевать её — такую скользкую, противную и мерзкую, отдающую этим едва ощутимым привкусом мисо, — как в горле сама собой поднималась тошнота. — Нет! Не буду! — наконец выкрикнул он, сдаваясь. Представлять скумбрию в своём рту было выше его сил. — Почему? — вздохнул учитель. — Ты сегодня много бегал и занимался. Тебе надо поесть, чтобы восстановить силы.       Мори скрестил руки на груди, надувая щёки. Конечно, тренировки отнимают много сил, а еда нужна, чтобы их восстанавливать, — это ясно и трёхлетнему малышу! Но Огай не любил это блюдо. Не выносил рыбного запаха, не терпел вкуса мисо. И потому есть её казалось натуральной пыткой. Уж лучше проваляться в постели без сил, с урчащим животом ожидая завтрака, чем запихивать в себя эту склизкую субстанцию. — Я не хочу есть, — пробормотал Огай. — И чем тебе так не угодила скумбрия? — очевидно, наставника немного смягчили его надутые щёчки, и он заговорил спокойнее. — Между прочим, очень полезная рыба. В ней много витаминов, которые нужны всем малышам. — Я не малыш! — выпалил Мори.       Он понял, что может легко увести разговор в другое русло и заставить учителя забыть о еде. Ненадолго, конечно, — по этому поводу Огай не питал особых надежд — но он может хотя бы на какое-то время отвлечь наставника от ужина и противно пахнущей скумбрии. — Малыш, и ещё какой, — усмехнулся учитель, откладывая палочки. — Может, ты слишком устал, чтобы есть самому? — Ну, нет!       От мысли, что наставник будет кормить его с палочек, Мори ощутил, как его щёки начинают алеть. Он уже слишком большой, чтобы его кормили! Нет, он может есть сам! Просто он не хочет есть эту скумбрию! — Тогда почему ты не хочешь поесть? — мягко спросил учитель.       Огай заколебался. Стоит ли рассказывать наставнику о настоящей причине? Мори не был уверен, что он поймёт его. Конечно, учитель всегда слушал его, если Мори рассказывал о том, что было в его детстве — до его настоящего детства, как постоянно исправлял наставник, — но Огай всё равно не до конца доверял ему. Вдруг учитель просто посмеётся над ним и скажет, что причина надуманная? — Огай?       Мори отвернулся, чтобы не сталкиваться с учителем и не показывать ему собственные воспоминания. Когда он начинал говорить о том, что было раньше, наставник всегда смотрел на него так пристально, что Огай казалось, будто он читает его мысли. Мори не знал, какая способность была у учителя, но не удивился бы, если бы оказалось, что наставник и в самом деле может читать его мысли. — Когда я жил с родителями, у нас не было еды. А рядом с нами жила семья. У них была еда, и они иногда кормили меня. Только почему-то всегда давали эту тупую скумбрию в этом дрянном соусе мисо! — Огай. Не стоит говорить таких слов. — Простите, — быстро извинился он, но не повернулся к учителю. — Я поэтому теперь просто ненавижу эту рыбу. Она такая противная — мягкая, как будто уже прокисла! И пахнет ужасно отвратительно! А этот соус такой склизкий, как будто ешь сырую улитку! Заживо!       Он услышал тяжёлый вздох учителя и повернулся к нему. Наставник выглядел огорчённым, но почему-то Мори сразу же понял, что учитель расстроен не из-за него. От этого стало немного легче.       Поднявшись, наставник молча подошёл к нему и погладил его по голове. Огай удивлённо посмотрел на него. Он не ожидал, что после его рассказа учитель вдруг станет гладить его по голове, будто утешая. — Почему ты раньше не сказал об этом? — Я… Не знаю.       Он знал причину. Всё потому, что Огай боялся, что учитель не воспримет его всерьёз; что скажет забыть эти глупости и есть, что дают. Получить такое в лицо было страшнее всего, потому что это значило бы, что весь мир — это его прошлый дом.       Но учитель ничего подобного не сказал. Вместо этого он расстроенно покачал головой и протянул руку, чтобы забрать его тарелку. Паника поднялась в горле Мори. Если наставник забирает его ужин, значит ли это, что он всё же расстроен им и хочет наказать его?!       «Тогда пусть катится к чёрту», — сказала Элис внутри него. Огай сжал кулаки на коленях и мысленно согласился с ней. Да, тогда пусть катится к чёрту. Туда же, куда и его родители и все равнодушные люди на свете. Он не станет унижаться и просить оставить еду.       Учитель забрал тарелку и пошёл в сторону кухонного стола. Мори остался сидеть и смотреть в одну точку на стене. Наставник сейчас скажет ему выметаться из-за стола? Или, может, выльет на голову его ужин? Огай видел однажды, как в той семье, которая иногда подкармливала его, отец вылил на сына горячий суп, крича, что он неблагодарное создание, потому что не ест то, что дают, в то время как есть дети, которым вообще нечего есть. Тогда голодный и замёрзший Мори, жадно поглощавший противную скумбрию из щербатой тарелки и глядевший на слёзы того мальчика, подумал, что тот получил по заслугам. Теперь он уже не был уверен в этом. — У нас осталось немного рамёна со вчера, — вдруг услышал он голос учителя. — Хочешь?       Мори отмер, изумлённо обернулся к наставнику. Тот стоял спиной к нему, смотрел в холодильник, прикидывая, чем накормить его. Скумбрия уже была накрыта крышкой и убрана подальше.       Волна горячей благодарности поднялась в душе Огая. Он сжал кулачки, глотая внезапно появившиеся слёзы, и пробормотал: — Хочу. — Отлично, тогда подожди немного, я подогрею его, а то он из холодильника, — сказал учитель, словно и не заметив его метаний.       Мори слышал, как он возился с плитой, включая газ, как ставил кастрюлю, чтобы подогреть еду, и едва сдерживал слёзы облегчения. Почему облегчения, он и сам не знал. Может быть, потому что его никто не заставил есть противную еду и не стал выливать суп ему на голову. Может быть, потому что его вновь поняли.       Вдруг он ощутил, как что-то подняло его вверх. Огай даже вскрикнуть от неожиданности не успел, а уже оказался на руках учителя. Наставник мягко улыбнулся ему, провёл рукой по его волосам и прижал к себе, немного укачивая. — Давай после ужина ты расскажешь, что ещё ты не любишь, хорошо?       Мори сдавленно кивнул и быстро спрятал лицо в шее наставника, крепко обнимая его. Учитель обнял его в ответ и, продолжая немного укачивать его, вернулся к плите, чтобы следить за рамёном. Огай обнимал его за шею, глядел на красивое и вкусное блюдо и думал, как сильно ему повезло с наставником…»       Мори улыбнулся воспоминаниям, открывая глаза. Да, он помнил время, когда учитель пытался понять его и принять его позицию; когда он ещё заботился о нём. Заботился так сильно, словно и вправду дорожил им. Поначалу Огай не доверял ему. Потом решил не думать об этом и просто жить. Так было проще.       Не мог же наставник, который взял его к себе, который воспитывал его и заботился о нём столько лет, вдруг возненавидеть его? Может, Элис и Ёко-сан правы? Учитель лишь совершил ошибку? Огай вдруг осознал, что ему страшно довериться вновь.       И тем не менее он также понимал, что уже готов это сделать. Потому что сбежать он всегда успеет. А вот шанс вместе с учителем исправить все их ошибки у него только один. — Спасибо, Элис, — прошептал Мори.       Девочка лишь мягко улыбнулась и, потянувшись, поцеловала его в щёку. Огай почувствовал холодок, пробежавший по коже, и улыбнулся родным ощущениям. — Спи. Ни о чём не думай. Просто отдыхай, — сказала ему малышка. — Хорошо. Спокойной ночи, Элис, — он лёг, получше укрываясь одеялом. — Спокойной ночи, Ринтаро. Я люблю тебя. — И я люблю тебя, Элис.       Он закрыл глаза и наконец смог уснуть — как ни странно, почти мгновенно. Ему не снилось никаких снов, он просто плавал в желанном забытье. Девочка же долго сидела рядом с ним. Сидела, смотрела на него с улыбкой и ласково гладила по голове, охраняя его сон.