Three-part Process

Диванная подушка не двигается, приклеенная, как на клей, к липучке. Нил слегка кряхтит, пытаясь маневрировать ей. Здесь одна единственная диванная подушка вместо нескольких, так что она выше всего тела Нила, но это его не останавливает. Он тянет и тянет, пока не поднимает её вертикально, но она слишком велика, чтобы её можно было обхватить руками, и падает обратно в ещё более неловком положении. Нил стонет и пробует снова. Краем глаза он видит проходящего мимо Ваймака, видит, как Ваймак проходит мимо комнаты отдыха, а затем видит, как Ваймак медленно пятится назад. — Что ты с ней делаешь? — небрежно спрашивает он, делая глоток из своей чашки кофе. Нил бросает на него раздражённый взгляд и говорит: — Я беру её. — Я вижу. Зачем? — Я хочу, чтобы она была в моей комнате. — Думаю, диванную подушку лучше оставить на диване. Нил отмахивается от этого. — Может быть. — Он больше не удостаивает Ваймака вниманием и сосредотачивается на том, чтобы поднять подушку в положение стоя. — Ладно, что ж, повеселись с этим, — вздыхает Ваймак в свой кофе и выходит из комнаты. После ещё одной-двух битв с тем, чтобы подушку удобно было переносить, Нил наконец-то смог отнести её вверх по лестнице в свою комнату. Он вспотел к тому времени, как вошёл в свою дверь, но мгновенное удовлетворение поселилось в его груди от того, что этот запах и комфорт так близко. Только для того, чтобы это удовлетворение исчезло так же быстро, как дыхание. И он ненавидит это. Он ненавидит не знать, почему его тело заставляет его делать эти вещи. Почему есть голос, который не принадлежит ему, говорящий ему, что делать. Всё кажется хорошим и правильным, когда он слушает голос, но он хотел бы знать, почему он вообще есть. Хотел бы он знать, почему это чувство удовлетворения не покидает его в последнее время. Оно есть, а потом исчезает. Так же спокойно, как Нил чувствовал себя секундами ранее, теперь он чувствует беспокойство, нервозность и странный жар, а затем странный холод. То, что кажется хорошим в один момент, в следующий кажется ужасным. Нил оглядывает свою комнату и пытается понять, чего же могло не хватать. Он уже взял ещё три свитера Эндрю. Он даже попытался забрать его одеяло, прежде чем Эндрю поймал его — только для того, чтобы Эндрю появился с ним позже той ночью, скомканным в руках для Нила. Ничего из этого недостаточно. Он ложится лицом вниз в своё гнездо из одеял, свитеров и своей единственной диванной подушки и вздыхает. Потом ему снова становится жарко. Он отваживается спуститься на кухню за стаканом воды, но после трёх глотков внезапно чувствует себя измотанным. Его глаза отяжелели, а мышцы ослабли во всём теле, поэтому он садится на кухонный островок и сворачивается калачиком, обхватив себя руками. Нежный голос звучит рядом, чтобы разбудить его некоторое время спустя. — Нил? Нил, это Рене. Ты в порядке? Нил поднимает голову и немного ворчит из-за затёкшей шеи. Он моргает, оглядываясь по сторонам, и замечает Рене, стоящую на другом конце островка от него. — Что? — Ты на кухне, Нил. Ты что, хотел заснуть? — Нет... — Нил смотрит по сторонам, а затем на свою чашку с водой, совершенно не помня, как он сюда спустился. — Я устал и... здесь действительно жарко. Огонь пронзает его тело и накапливается между висками. Ему ужасно хочется воды, но у него не хватает сил схватить чашку. — Можно мне прикоснуться к тебе, Нил? — спрашивает Рене, указывая на лоб Нила. Он кивает, поэтому она прижимает тыльную сторону ладони к его коже и хмурится. — Ты холодный как лёд. Нил вздрагивает, теперь он чувствует себя бодрее, потому что ему не холодно, но затем Рене обматывает его плечи своим шарфом, и, хотя запах тошнотворный, Нил внезапно замерзает. Поэтому он сворачивается в нём калачиком. — Эндрю знает, что ты болен? — Я не болен, — протестует Нил, как раз когда его зубы начинают стучать. — Хорошо, — это всё, что она говорит, слегка напевая. Рене долго смотрит на него, а затем мягко улыбается. — Вот, давай я помогу тебе вернуться в твою комнату. Нил тоже почти протестует против этого, но его трясёт сильнее, чем он думал, когда он встаёт на ноги. Он чуть не падает, но Рене оказывается рядом и обнимает его за талию. Она такая же сильная, как Эндрю, может даже немного сильнее. Что-то в Ниле чувствует себя удовлетворённым этим, в то время как что-то желает, чтобы вместо неё был Эндрю. Рене ведёт его наверх и помогает ему с замком на двери. Её глаза осматривают комнату, пока она помогает Нилу лечь в постель. Она улыбается в своей манере Рене, которую Нил никогда не поймёт, и говорит: — Если я могу ещё что-нибудь для тебя сделать, дай мне знать. Нил слабо кивает, затем снова засыпает.

—

Он чувствует себя преданным, если быть честным. Он сказал Рене, что не болен, и всё же он здесь, в кабинете Эбби. Она нашла его во время завтрака и назначила ему встречу сразу после. Должно быть, кто-то что-то сказал Эндрю, потому что, как только Эндрю понял, что Нила нет на приёме, он потащил его в оздоровительное отделение и оставил там. И вот он здесь. — Почему я здесь? — спрашивает Нил, скрестив руки на груди, и каждый волосок на его теле встаёт дыбом. — Ну, Нил, до меня дошло, что ты чувствуешь себя немного... — Я не болен. Что тебе сказала Рене? — Ты прав, ты не болен, — говорит Эбби и улыбается. — Я хотела обсудить это с тобой раньше, но не была уверена, насколько развиты твои знания о твоём статусе. — Что ты имеешь в виду? — Нил ещё немного сворачивается калачиком на кушетке, пытаясь отгородиться от неё. — Нил, ты омега, как мы уже обсуждали, но ты использовал подавители, чтобы казаться бетой. Это навело меня на мысль, что, возможно, твоё восприятие твоей природы немного искажено. Не хочешь ли рассказать мне, что знаешь о течках? Мгновенная неподвижность овладевает телом Нила. — Нет, — быстро говорит он, собирается сесть и выскользнуть из-за кушетки, но Эбби протягивает ему руку. — У тебя нет никаких проблем, Нил. Я здесь, чтобы помочь тебе, поэтому, пожалуйста, давай поговорим об этом. Нил остаётся на кушетке, но прислоняется спиной к стене и подтягивает ноги к груди. — Я не могу. Потому что он, честно говоря, не может, потому что он, честно говоря, никогда раньше не мог. Он никогда не забудет ту первую течку. Это случилось на второй год их пребывания в бегах. Он задавался вопросом, какой смысл убегать от убийцы, когда его мать была такой же жестокой. Были руки в его волосах, руки вокруг его шеи, руки, заставляющие его заткнуться, руки, заставляющие его остановиться. Если бы он хотя бы хныкал, его мать была бы рядом, чтобы выбить из него это. Когда Нил больше не мог держать себя в руках, решением его матери была комната с запертой дверью, где-то глубоко в подвале. В сарае. В крошечном чулане, где не было ничего, кроме её тела, чтобы забаррикадировать дверь. Он помнит щемящее одиночество и пустоту. Как сильно он страдал, потому что с ним что-то было не так, что-то съедало его заживо, и это никогда не было насыщено. Но с ним не могло быть ничего плохого, потому что он должен был быть бетой, а не омегой. Недели не видеть ни одной живой души, пока боль разрывала его тело на части. Всё, что ему было нужно, — это кто-то, кто направлял бы его, заботился о нём и говорил ему, что всё будет хорошо, но его мать была всем, что у него было, и она не хотела. Так что нет, он не может говорить об этом. Он качает головой и утыкается лбом в колени. — Я хочу Эндрю. — Хорошо, мы достанем его для тебя, — ласково говорит Эбби. — Но я действительно считаю, что нам нужно поговорить сейчас, Нил. Дэвид упомянул инцидент с диваном, и Рене привлекла моё внимание к твоим внезапным вспышкам жара и холода. Мне кажется, что у тебя скоро начнётся течка, и при нынешних твоих отношениях с Эндрю важно, чтобы ты понимал, что с тобой будет происходить. Она указывает на свою шею, в том же месте, где на его находится метка. Нил больше не хочет быть здесь. Он смотрит на дверь и игнорирует дрожь, пробегающую по его телу, и хотя он помнит боль от каждой предшествующей течки, он ещё больше помнит боль на лице Эндрю в тот день в комнате с разбитым стеклом на полу. Как будто он тоже не понимал. Нил хотел всего так, как никогда раньше, но он не знал, что происходит и почему. Просто то, что это было необходимо. Он задаётся вопросом, помогло бы ли знание большего также и Эндрю. Он прерывисто вздыхает и говорит: — Хорошо. Эбби тепло улыбается. — Хорошо, что ж, давай начнём с самого начала. Ты можешь сказать мне, когда у тебя была последняя течка? Это был его первый раз без матери. Он не знал, что делать. Он не мог убежать от этого, когда внутри него было живое чудовище. Поскольку некуда было идти в безопасности и некому было его защитить, Нил забаррикадировался в тёмном гостиничном номере на верхнем этаже и молился, чтобы никто не смог почувствовать его там, наверху. У него не было ничего, кроме одежды на нём и в сумке, и это было мучительно. Это была пытка. Она была полна страха. — В прошлом году. Я был один. — А что ты знаешь о своих течках? Нил пожимает плечами. — Что у меня не должно быть их. Эбби немного хмурится. — Почему это? — Потому что. — Он слышит слова своего отца, всегда свежие и навсегда запечатлевшиеся в его памяти. Ни на что не годный омега. Никакой другой цели, кроме как раздвинуть ноги. Позор семьи. Он слышит слова своей матери. Ты сам по себе самая большая слабость, Абрам, и ты никогда не справишься сам. — Это делает меня лёгкой добычей. — Ты понимаешь, для чего они предназначены? Нил снова качает головой, но это ложь, потому что он знает. Вот почему мать забрала его и сбежала. Омега в семье Веснински была обузой, и единственным способом уменьшить её было продать. Нил никогда не забудет ужин в Западной Вирджинии, когда он сидел за столом, полным мужчин в костюмах, которые смотрели на него так, словно он был главным блюдом. Его отец рассказал о деловых сделках и договорённостях с семьей Морияма, и когда они обменялись рукопожатиями, мальчик ненамного старше Нила улыбнулся ему, как будто Нил был новой игрушкой, которую можно сломать. Тогда он был слишком мал, чтобы понять, но теперь он понимает. Его течки предназначены для полного использования альфой, чтобы делать с ним всё, что им заблагорассудится. — Для производства потомства требуется течка. Твоё тело претерпит изменения, чтобы приспособиться к упомянутому потомству и привлечь подходящих альф. Нил немного ёрзает, его разрывает от любопытства. — Какого рода изменения? — Твои вспышки жара и холода, как и новообретённая потребность в гнездовании яркие примеры. Возможно, ты почувствуешь небольшое возбуждение, находясь рядом с альфой, с которым чувствуешь связь. Возможно, ты даже захочешь подчиниться ему больше, чем обычно. — Когда они раньше у меня были... — Нил отводит взгляд и закрывает глаза. — Это было больно. Он может почувствовать неподдельную печаль Эбби, и он может почувствовать её немедленную нерешительность сразу после этого. — Нил, это потому что... — Она вздыхает и тянется к своему столу за брошюрой. — Здесь рассмотрены более подробные сведения, которые ты, возможно, не захочешь от меня слышать, но я расскажу об основах. Когда у тебя течка, тебе нужно, эм. — Эбби слегка кашляет, затем с улыбкой приходит в себя. — Чтобы в тебя проникли и завязали узлом, чтобы твоё тело поверило, что оно оплодотворяется. Нил чуть не падает в обморок. Он смотрит на Эбби широко раскрытыми глазами и чувствует, как ужас разгорается на его лице. Неудивительно, что его мать так и не ответила на этот вопрос. — Оу. Я не. Я не хочу... Что мне делать? Он чувствует шевеление в животе при мысли о том, что это Эндрю, что Эндрю делает это с ним. О том, что он действительно встал перед ним на колени, склонил голову и позволил это. Но Эндрю... Он снова чувствует себя преданным. Его мать никогда ничего из этого ему не объясняла. Об этом никогда не говорили. Этому никогда не суждено было случиться. — У тебя есть несколько вариантов, Нил, не волнуйся. Первый вариант будет наиболее естественным для твоего тела, но это не значит, что ты должен выбирать его. Ты можешь провести течку с Эндрю, и он позаботится о тебе. Если это то, что ты хотел бы сделать, мы можем договориться о другой встрече, чтобы обсудить это с Эндрю и посмотреть, чего бы он тоже хотел. Весь Нил загорается от своего ответа — да, — но реальность наступает почти так же быстро, как и его облегчение. Это тот же мир, в котором существует его отец, и пока он существует, Нил навсегда останется разыскиваемым преступником. Выбор Эндрю означал бы, что он поставит себя под удар. Нил должен держать имя Эндрю подальше от своих уст. Он судорожно сглатывает и пытается сформулировать слова, которые не хочет произносить. — ...есть другие варианты? — Здесь, в оздоровительном отделении, у нас есть комнаты безопасности. Они изолируют тебя от остальной части приюта, и только разрешённой медсестре будет разрешено входить, чтобы позаботиться о твоих основных потребностях, таких как еда, вода и лекарства. Ты проводишь течку в одиночестве, но с любыми инструментами, которые сочтёшь необходимыми. Нил морщится, ему не нравится мысль о том, что незнакомец находится в его комнате, в то время как его внутренности разрываются на части. И он не может снова попасть в ловушку. Он не может оставаться один. Он качает головой в знак несогласия и говорит: — Нет, я этого не хочу. — Ты хочешь, чтобы я договорилась о встрече с Эндрю? — Нет, — почти кричит Нил. Терпение Эбби никогда не иссякает. Она улыбается и спрашивает: — Тогда что ты будешь делать, Нил? — Я не знаю, но я разберусь с этим сам. — Это очень правильное решение, — говорит она, затем снова указывает на брошюру. — Есть ли что-нибудь ещё в этом процессе, о чём ты хотел бы со мной поговорить? Нил хмурится и снова начинает ёрзать. Теперь, когда у него есть возможность поговорить об этом, он не знает, что сказать. Он тянет за рукава своего свитера — или, ну, свитера Эндрю — и смотрит на свои колени. — ...иногда, когда я думаю об Эндрю, или всякий раз, когда Эндрю прикасается ко мне... я не знаю. Я никогда... — Он замолкает и теснее сжимается. — Я никогда никого раньше не хотел. Не инстинктивно или... вот так. Такого никогда раньше не случалось. Я понимаю это в моменте, но потом не понимаю. Но я становлюсь... — Он делает глубокий вдох и закрывает глаза. — Мокрым. Типа... вокруг моей... задницы. Он быстро прячется подальше от Эбби, стыд и жар разрывают его на части. Однако, к его удивлению, Эбби не вздрагивает, не отшатывается и вообще не изображает шока. — Это естественная реакция твоего тела на возбуждение. Нечего стыдиться. Ты готовишь себя к проникающему сексу, и в данном случае это звучит так, как будто ты добиваешься его только от Эндрю. Нил кивает, стыд немного отступает. Затем он задаёт вопрос, которого боялся, шепча его в свои объятия. — Тогда я не понимаю. Я хочу Эндрю, или его хочет моё тело? Эбби улыбается ему. — Ну, ты упоминал, что никогда никого раньше не хотел. Что изменилось с Эндрю? Нил пожимает плечами. — Всё, — говорит он, а затем слегка улыбается самому себе. — Всё. — Тогда, я думаю, ты сам ответил на свой вопрос, — говорит Эбби и встаёт, чтобы предложить Нилу руку со стола. — Теперь, пожалуйста, прочти брошюры и приходи ко мне, если у тебя возникнут какие-либо вопросы. Если ты решишь провести течку в оздоровительном отделении, добро пожаловать. — Хорошо, спасибо, — говорит он и чувствует лёгкое головокружение от всего этого смущения. Он позволяет Эбби помочь ему подняться на ноги. — Ты всё ещё хочешь, чтобы я нашла Эндрю для тебя? Нил качает головой. — Нет, мне просто нужно подумать. Эбби одаривает его ещё одной ободряющей улыбкой и провожает к выходу.

—

Нил жалко сворачивается калачиком в своей постели, отчасти желая, чтобы он на самом деле был болен вместо этого. Эбби сказала, что у него было несколько вариантов, но прямо сейчас кажется, что только один — бежать. Как можно дальше, как можно быстрее, пока не наступила эта невыносимая течка. Она никогда раньше не чувствовалась так. В прошлом она причиняла боль, кровоточила, ныла, и он инстинктивно хотел бы найти тепло и утешение, но для Нила это было то же самое, что иметь дело с болезнью. Он знал, что, когда его кости начали болеть, а тело стало горячим, а затем холодным, он был близок к тому, чтобы быть критически «больным» в течение недели. Внутренняя пустота, которую он чувствует сейчас, такая же, как и тогда, — с одним огромным отличием. У него никогда раньше не было желания заполнить её. Теперь оно есть. Нил сворачивается калачиком поплотнее и зарывается лицом в подушку Эндрю. Он не помнит, как брал её, но каким-то образом она оказалась в его постели. Эндрю укусил его. Пометил. Он вонзил зубы в кожу Нила и сосал, пока бледность не стала фиолетовой. Это было похоже на обещание — сдержать и остаться. Даже сейчас, проводя пальцами по нежной отметине, Нил чувствует мгновенное удовлетворение, но... Но это несправедливо, только не по отношению к Эндрю. Нил — мальчик с мишенью за спиной, а его отец не отстаёт. Однажды его найдут, и если его найдут с Эндрю, то он будет устранён. Его течки предназначены для полного использования альфой — самым высоким покупателем. И у Нила есть предчувствие, что Эндрю не сможет оплатить гонорар его отца. Кроме того, Нил был там в тот день в спальне с разбитым стеклом. Он видел лицо Эндрю, и он почувствовал страх Эндрю, и он знает отвращение и недоверие, он их чувствует. Эндрю не хотел его тогда, так почему он должен хотеть его сейчас? Нил не будет спрашивать, потому что если он это сделает, то Эндрю придётся отвечать, и Нил знает, что он не сможет справиться ни с тем, ни с другим. Он думает обо всём этом в одно мгновение, понимает и принимает это, но мгновение проходит, и он возвращается в свой измученный мир желаний — нужд. Стук в дверь прорывается сквозь туманную волну разума Нила, но он даже не начинает осознавать это, пока не раздаётся второй стук. Голос Эндрю, зовущий через дверь, заставляет каждый нерв Нила напрячься, его боль отступает, но он не отвечает ему, потому что не может просить его. — Нил. Открой дверь. Такой приказ заставляет Нила чуть-чуть перевернуться. Жалобный стон срывается с его губ, пока он держит себя взаперти на кровати. Нет. Он не будет просить о том, чего не может иметь. Эндрю стучит ещё раз, и когда Нил остаётся в своей постели, запах разочарования и чего-то ещё, чего-то более тёмного, проникает через щель под дверью. Эндрю уходит. Нил продолжает страдать.

—

Он знает, что происходит. Он много раз видел это раньше. Он много раз чувствовал этот запах раньше. Но он никогда раньше не чувствовал ничего подобного из-за этого. Что-то таится в его груди, требуя, чтобы он поднялся наверх и оставался за дверью Нила, пока Нил снова не сможет постоять за себя. Требуя, чтобы он оставался рядом с ним. Требуя, чтобы он защищал. Требуя того, чего он хочет. И к чёрту всё, Эндрю хочет. Он никогда раньше так много не хотел. Что опасно, как и многое другое, потому что хотеть в мире, где ты ничего не можешь иметь, означает никогда ничего не хранить. Он знал это ещё до того, как Кевин сказал ему отпустить. Он знал это, даже когда швырял Кевина в ближайшую стену, потому что просто не хотел, чтобы Кевин был прав в этом. И Нил действительно ушёл. Он сбежал. Но он вернулся, когда Эндрю попросил его об этом, и Эндрю... Не уверен, что он этого заслуживает. Во-первых, Нил не открывает дверь своей грёбаной спальни. Ладно, что украл все одеяла, подушки и свитера Эндрю, но не дай Бог, он не откроет дверь. Но Эндрю знает, что происходит. Даже если он не мог учуять Нила, он может уловить запах течки. Так что он знает, что происходит, и он знает, почему Нил не открывает дверь. Он не доверяет Эндрю. Он не хочет Эндрю. И это справедливое чувство, которое нужно испытывать. Эндрю не доверяет даже самому себе. Как он может винить Нила? Он вздыхает, вдавливает кончик сигареты в бетонную ступеньку под собой и закуривает ещё одну. Всё, что угодно, лишь бы заменить запах Нила и его отчаяния. Эндрю знает, что такое контроль. Он овладел им. Ещё до того, как он смог произнести своё имя по буквам, он знал, как обуздать себя; не позволяя ничему лишнему входить или выходить. В мире, где кто-то может прийти и учуять каждую твою эмоцию, мысль и слабость, Эндрю пришлось запереть их. Каждый инстинкт, каждое действие, каждое естественное решение должны были уйти куда подальше только для того, чтобы выйти наружу, когда он сочтёт это нужным. Теперь всё ломится из него так, как никогда раньше, и, как бы Эндрю ни старался, он не может это контролировать. Его тело сказало «укуси», и он укусил. Его тело говорило «храни», и он хранил. Всё, что связано с Нилом, заставляет Эндрю чувствовать себя диким, необузданным и свирепым, потому что замка не существует. Он просто животное, когда дело доходит до Нила и этого желания. Он пытался игнорировать его, если не мог запереть, но Нил продолжал приходить к нему, продолжал спрашивать о нём, продолжал впускать Эндрю. Он пытался избавиться от этого чувства самостоятельно, своей рукой, с ужасным и вызывающим привыкание запахом Нила повсюду, только для того, чтобы Нил оказался в его постели, с его доверием и таким же желанием Эндрю. Затем Нил был там, с его ароматом, его тело горело, и его собственное сердце бешено колотилось из-за бешено колотящегося сердца Эндрю, и он был там. Сразу после того, как Кевин сказал Эндрю, что его не будет. Он был там, и он ещё не исчез, и Эндрю сорвался. И Эндрю был таким же плохим, как и они. Не имело значения, что им обоим было хорошо. Ни один из них не знал, что они делают или даже почему — всё это время Эндрю осознавал, что они должны остановиться, но поскольку Нил не спрашивал, Эндрю не мог заставить себя. Они должны были это сделать, потому что чувствовали, что их об этом попросило немедленное и плотское желание. Но что хорошего в желании в мире, где правят инстинкты? Для Эндрю инстинктивно искать пару более низкого статуса. Для Нила инстинктивно искать кого-то более высокого. Вот как это должно быть. Вот что это было. Он должен был остановиться, но он этого не сделал, и он нарушил своё собственное правило, и поэтому он сломал Нила. Теперь Нил наверху, за запертой дверью, с Эндрю по другую сторону, и он этого заслуживает, и он даже не должен продолжать хотеть его. Но это не течка, к которой стремится Эндрю. И это не подтекст, не инстинктивное побуждение к спариванию. Это просто... Нил. Иначе Эндрю снёс бы свою собственную дверь гораздо раньше, с кем-нибудь другим, не так ли? Это Нил, а никто другой не Нил. И Эндрю не может смириться с мыслью о том, что кто-то ещё прикасается к Нилу. Но это его собственная вина. Он должен был позволить ему сбежать. Он разламывает сигарету пополам и рычит на неё, на небо, на самого себя, и уже подумывает выбросить всю пачку во двор, когда кто-то сзади говорит: — Эндрю. Эндрю замирает, услышав голос Кевина, затем решает, что ему срочно нужна ещё одна сигарета. Он кладёт одну между губ и смотрит на Кевина. Он выглядит испуганным. — Мы можем поговорить? — спрашивает Кевин, слегка наклонив голову. — Ты можешь говорить, я могу слушать, — беззаботно говорит Эндрю, снова переводя взгляд во двор. — Зависит от того, что ты решишь сказать. Кевин сидит на ступеньках в нескольких футах от Эндрю. — Я хочу извиниться. Эндрю морщит нос. — Время вышло. Ты промазал. — Эндрю. — Позволь мне высказать обоснованное предположение относительно того, что является причиной; ты знаешь, что у Нила начинается течка, и ты не хочешь, чтобы я свалил с ним в закат. Ах, избавь себя от лишних хлопот, Кевин. Кевин смотрит на Эндрю, нахмурившись и широко раскрыв глаза. — Нил собирается... что ты собираешься делать? Эндрю говорит, затягиваясь сигаретой: — Ты спрашиваешь так, как будто это зависит от меня. Кевин хмурится ещё сильнее. — Ну да, разве не так? Эндрю долго смотрит на Кевина, обдумывая последствия повторного удара. В конце концов он способен справиться с этим желанием. — Если это не то, почему ты беспокоишь меня, тогда лучше бы всё было хорошо. Он не может чувствовать Кевина так же хорошо, как Нила; альфы не так остры на нюх, как омеги. Но Эндрю умеет читать язык тела, поэтому он может прочитать, что чувствует Кевин, по тому, как он заламывает руки и смотрит куда угодно, только не на Эндрю. — Нил сбежал из-за моих действий. Я сказал ему сбежать. Это было не его решение. Ах, ну, насчёт этого у Эндрю было предчувствие. Он выпускает дым в сторону Кевина и пожимает плечами. — Я знаю. — Я не знал наверняка, послушает он меня или нет. Это дитя даже не ест овощи, когда я ему говорю, откуда мне было знать... — Кевин запускает руки в волосы и вздыхает. — Я должен был посмотреть, последуешь ли ты за ним. Трусость со стороны Кевина не в диковинку, но недостаток доверия — да. Эндрю тоже хмурится, затем стряхивает пепел с сигареты. — Не веришь в меня, Кевин? Ты же знаешь, я не даю обещаний без причины. — Но ты даже не давал ему обещания, и всё же ты вёл себя так, как будто перевернул бы мир с ног на голову ради него. Я должен был знать. — Хм. — Это имеет смысл, даже если ситуация — нет. Если бы Нил пошёл ещё дальше, если бы он пробежал мимо точки невозврата, Эндрю был бы прямо за ним. И никакое обещание не помешало бы этому. — Теперь ты знаешь. Если ты снова попытаешься отослать его, нашей сделке конец. Кевин опускает подбородок на грудь и вздыхает. — Я понимаю. — Тогда до скорого. Кевин встаёт, но останавливается в дверном проёме позади Эндрю. — Я надеюсь, ты понимаешь, какой опасности себя подвергаешь. Если люди, которые его ищут, найдут его с этой меткой на шее, это будет проблемой. Эндрю пренебрежительно машет рукой. — Это их проблема, не моя. Кевин на мгновение замолкает, прежде чем спросить: — Но разве он не твой? Лицо Эндрю внезапно дёргается. Он резко оборачивается, чтобы посмотреть на Кевина, но тот исчез. Низкое рычание вырывается из его горла, раздражённое и выбитое из колеи. Он докуривает, прежде чем выбросить окурок во двор, затем остается снаружи на прохладном воздухе, пока его тело не перестаёт чувствовать жар. Он ненавидит Кевина, но он ненавидит Кевина ещё больше, когда тот прав.

—

Он продолжал курить на улице до тех пор, пока его лёгким не стало физически больно дышать, а затем он оставался там до тех пор, пока запах воздуха и травы не запятнал его чувства. Этого всё ещё было недостаточно, чтобы заменить запах Нила. Нил подобен шраму, врезавшемуся во внутренности Эндрю. Никто другой не может его видеть, но Эндрю всегда будет его чувствовать. Как только холод пробирается до костей, он, наконец, встаёт и пробирается внутрь, но натыкается на стену паники. Это смесь людей, альф, бет и омег, все в одном лице. У Эндрю слабое обоняние, но, как всегда, он способен сразу распознать Нила в этом хаосе. Эндрю даже не осознаёт, что бежит, пока не врезается в спину Ники со всего размаха. Ники врезается в кухонный вход, в то время как Эндрю не позволяет столкновению помешать ему; он продолжает бежать, пока не оказывается на кухне между своим омегой и вторгшимся альфой. Кевин тоже здесь, как ни странно. Он кричит. Многие люди кричат. Эндрю думает, что он сам, возможно, кричит. Он ничего не слышит, кроме пульса Нила. Эндрю встаёт перед Нилом и закрывает его, как щит. Он разрывается между тем, чтобы смотреть на Сета или на Нила. Его проблема решается быстро, когда Нил жалобно хнычет, и ничто в Эндрю не может игнорировать это. Он поворачивается к нему лицом и вторгается в его пространство, чтобы надёжно прижать к стойке. Никто другой не сможет добраться до Нила. — Что ты творишь? — спрашивает он, и когда Нил открывает рот, чтобы ответить, он перебивает: — Не ты. Жалкое подобие альфы. Гордон. Гнев Сета поднимается из-за спины Эндрю, но он не обращает на него внимания. Не тогда, когда Нила так сильно трясёт. — Пошёл ты, урод! — Кричит Сет, и Эндрю слышит борьбу, чувствует, как Сет пытается вырваться вперёд, а кто-то удерживает его. — Чего ты ожидал от меня? Ты позволяешь ему вот так разгуливать в полном одиночестве. Он хотел моей помощи! Дрожь Нила только усиливается, пока он почти не падает на пол. Эндрю рычит и крепче сжимает руки Нила. — Я не... — взвизгивает Нил, его голос звучит не так, как обычно. — Не его. Не его. Не... только твоей. Эндрю реагирует на это, притягивая лицо Нила к своей шее. Дрожь Нила почти прекращается. — Кевин, Ники, уведите его отсюда. Раздаются новые крики и ругань. Эндрю думает, что он даже чувствует, как течёт кровь. С Гордоном он разберётся позже. Прямо сейчас он — последнее, о чём думает Эндрю. Потому что Нил всё ещё повторяет «только твоей» своим странным, слабым голосом, прямо напротив кожи на горле Эндрю. У Эндрю не хватает терпения разбираться в таких глупых словах, поэтому он рычит и хватает Нила сзади за шею, вытаскивая его из кухни, как животное, которому делают выговор. Наверх, в комнату Нила, где Эндрю распахивает дверь, засовывает его внутрь и захлопывает за ними дверь. Рот Нила мгновенно открывается, когда из него вырывается: — Прости, прости... Эндрю скрещивает руки на груди и пристально смотрит на него, ожидая, когда его энергия иссякнет. — Почему ты вышел из своей комнаты? — спрашивает он ровным тоном. — Чтобы найти... — Нил закрывает рот и смотрит в пол. — Я должен был найти тебя. Что, возможно, могло бы стать революционным предложением, возможно, если бы Нил в данный момент не был в истерике, и если бы его тело не было готово разлететься на куски от дрожи. Эндрю вздыхает, затем хватает Нила за плечо и тянет его на пол. Он опускается на колени перед Нилом, позволяя своим рукам путешествовать по рукам, плечам, вверх по волосам Нила. Он горячий на ощупь. Он прижимает пальцы к отметине, которую оставил после себя, и чувствует, как что-то вспыхивает в его груди. Вместо того, чтобы сосредоточиться на своём собственном колотящемся сердце, своей собственной бурлящей крови, он остаётся неподвижным, чтобы удержать таким Нила. Они так и остаются, Нил смотрит в пол, а Эндрю обнимает Нила за шею, пока сердце Нила немного не успокаивается. Как только они оба начинают спокойно дышать, Эндрю постукивает Нила по подбородку, пока тот не поднимает глаза, и говорит: — Дай мне ключ от своей двери. Глаза Нила слегка расширяются. — Ч-что? Зачем? — Потому что я собираюсь запереть тебя внутри. — Эндрю. — Нил отстраняется от прикосновения и качает головой. — Нет. Нет. — Я не могу допустить, чтобы это повторилось. — Это не... — Я должен убедиться. — Мне не нужна сторожевая собака, — усмехается Нил, его взгляд превращается в прекрасное оружие. — Мне просто нужен... — Как будто я собираюсь позволить кому попало ворваться сюда и забрать то, что принадлежит мне. Не принижай меня, Нил, — говорит Эндрю и проводит кончиками двух пальцев по следу от укуса на шее Нила. — Так ты будешь в большей безопасности. Нил слегка оседает под прикосновением Эндрю и медленно поворачивается, чтобы посмотреть на дверь. — Я хочу... — он замолкает, затем роется в кармане брюк. В конце концов он находит свой ключ и протягивает его Эндрю. Потом он улыбается, и это самое худшее, потому что Эндрю не может понять такую улыбку. — Только тебя. Эндрю сжимает ключ в руке и кивает, даже если он не понимает... это звучит как вопрос точно так же, как и как ответ. — Только меня, — соглашается он и кладёт ключ в карман. Нил дарит Эндрю ещё одну мягкую, сбивающую с толку улыбку, прежде чем наклонить свой лоб к плечу Эндрю. Его боевая форма, наконец, сдаётся, превращаясь в мягкое, податливое существо. У него слишком высокая температура, его запах невыносим, его тело пробуждает в Эндрю то, что он так старался держать на замке. Он держит их на замке ещё несколько секунд. Как раз достаточно, чтобы уложить Нила в постель. Чтобы снова прижать пальцы к отметине. Сомкнуть губы вокруг неё и думать, помнить и надеяться. В мире, где Эндрю ничего не может хранить, это действительно может быть... Только он.

—

Он сидит у стены рядом с дверью Нила. Ему пришлось засунуть полотенце в щель под ним, потому что запах начинал переходить границу слишком сильно, чёрт возьми. Даже несмотря на баррикаду, течка Нила наполняет коридор. Дом. Мир. Эндрю стонет и ударяется головой о стену. Он не уверен, что раздражает больше: то, что на него так влияет Нил, или потеря самоконтроля из-за того, что он так влияет на Нила. Обычно он может сохранять самообладание, потому что никогда не бывает ничего настолько угрожающего, чтобы заставить его полностью потерять его. Он может справиться с чем угодно. С этим не может. Но он должен. У него тяжёлое чувство внизу живота, жар у основания позвоночника. Он постоянно чувствует себя готовым — готовым драться, готовым кусаться, готовым вцепиться во что-нибудь и спариваться — и это жалко. Всю жизнь игнорировал и подавлял свои побуждения, и теперь эти побуждения контролируют его. Для Нила лучше быть запертым, но Эндрю часами пялится на ключ в своей ладони, думая, гадая... что, чёрт возьми, он имел в виду? Только тебя? Что бы он ни говорил или пытался сказать, это не могло быть разрешением. Нет. Разрешение требует слов и сознательного согласия, а Нил был далёк от того, чтобы использовать свой голос, слушая при этом разум. Эндрю сжимает ключ в руке и продолжает наблюдать за коридором. Ники пытался подойти раньше, чтобы посмотреть, всё ли в порядке с Нилом, и в процессе чуть не лишился горла. Вскоре после этого появилась Рене, которую Эндрю терпел только потому, что знал, что Рене проявляет такой же интерес к Нилу, как Эндрю к Эллисон. Она проповедовала какую-то чушь о том, что нужно быть «храбрым» и «сильным» и всем тем, чем Эндрю явно не является. Он не ответил. Если бы он был сильным, то это не было бы самой трудной задачей в его жизни — оставаться неподвижным и молчаливым. Проходят часы. Он слышит слабое хныканье, тихое поскуливание, стон, два стона, своё собственное грёбаное имя... Он так сильно сжимает челюсть, что слышит, как что-то хрустит. На его нижней губе кровь. Должно быть, он укусил себя. Притворяясь, что это был Нил. — Эндрю, — произносит мягкий голос, голос, который определённо и явно не принадлежит Нилу. Эндрю даже не почувствовал его приближения; он резко встаёт и почти отталкивает обидчика, только чтобы увидеть Эбби, стоящую в нескольких футах от него, её руки умиротворяюще подняты. — Уходи, — рычит он, сжимая руки в кулаки. — Я поднялась сюда только для того, чтобы посмотреть, не нужно ли что-нибудь Нилу, — спокойно говорит она и указывает на какую-то медицинскую сумку, перекинутую через плечо. — И чтобы проверить тебя. Уже почти полночь, Эндрю. Тебе нужно что-нибудь съесть и, может быть, немного поспать. — Я сказал уходи. Эбби даже не моргает. Как бета может быть такой бесстрашной, выше понимания Эндрю. — Ты бесполезен для Нила, если недоедаешь и измучен. Сделай перерыв. Нил будет здесь, когда ты вернёшься. Эндрю рычит и медленно качает головой. Это та ситуация, которая не требует слов. За исключением того, что Эбби не отступает, так что, возможно, всё таки требуются. — Он дал мне ключ, — говорит он и довольно быстро понимает, что для Эбби это не имело бы никакого смысла. — Ты ему не нужна. — Ты совершенно прав, — говорит Эбби, и её улыбка подразумевает осуждение. — Он нуждается в тебе, но поскольку ты не хочешь ему помогать, нужно что-то сделать, чтобы прекратить страдания Нила. Эндрю рычит и ненавидит, что эти слова причиняют боль. Нил и страдания не связаны друг с другом, и всё же продолжают произноситься в одном предложении. Он бы поспорил, но она так неправомерно права. — Отлично, — рычит он и вытаскивает ключ. У него дрожат руки. — Причинишь ему боль, и я углублю твоё собственное понимание этого слова. У тебя пять минут. Прежде чем он сделает что-нибудь идиотское, ещё более идиотское, чем отдать ключ Нила, он бросает его на пол и выбегает в коридор. Чтобы покурить. Чтобы что-нибудь сломать. Разорвать свою губу, потому что ему нужно что-то укусить, потому что он хочет укусить Нила. Он идёт на кухню и смотрит на часы над раковиной, пока не проходит ровно пять минут. К его удивлению, Эбби уже стоит за дверью Нила, когда он возвращается. Сначала она ничего не говорит, грустно улыбаясь. — Это позор, — в конце концов говорит она, возвращая ключ. — Я никогда раньше не видела такой совместимости. Эндрю фыркает, выхватывает ключ и надёжно прячет его. — Почему это позор? Она снова улыбается своей грустной улыбкой и говорит: — Что вы оба продолжаете это отрицать. Но на самом деле не моё дело комментировать это. Береги себя, ладно? Я вернусь утром, чтобы ещё раз проверить его, если ты не против. Эбби не дожидается ответа и оставляет его одного в холле. Эндрю не смотрит, как она уходит, и вместо этого садится поближе к двери. Слушая. Ища. Мечтая. Желая.

—

Дерево под его ладонью плоское и холодное. Эндрю держится за неё либо для того, чтобы держать себя в руках, либо для того, чтобы быть как можно ближе к Нилу. Возможно и то, и другое. Это физическая боль, о которой он не подозревал, что может испытывать, и поэтому не мог подготовиться к ней. Эндрю понимает боль на таком уровне, которого он не осмелился бы пожелать никому другому. Он также понимает, как с ней справиться. Как её игнорировать. Как жить с ней. Однако теперь, когда его рука прижата к двери, а сердце бешено колотится в груди, он не уверен, как со всем этим справиться. Каждый раз, когда он дышит, ему кажется, что его лёгкие разрываются. Каждое моргание кажется ему втиранием стеклянных частиц в глаза. Каждый раз, когда он пытается отодвинуться, это всё равно что ломать кости. Он прекрасно понимает боль, но это похоже на акт умирания, и Эндрю всё ещё нужно прожить остаток недели целым и невредимым. Поэтому он остаётся совершенно неподвижным, или настолько неподвижным, насколько может, и, хотя это сводит его с ума, он продолжает вдыхать запах Нила. Это признак того, что Нил жив, что он всё ещё там, что никто больше не прикасался к нему. Невозможно быть далеко, но невозможно быть и близко. То, что причиняет тебе больше всего боли, — это то, что тебя утешает. Это грёбаное преступление. Эндрю делает несколько прерывистых вдохов, уже далеко за гранью чувства стыда и раздражения из-за сложившейся ситуации. Его совершенно не волнует, что он чувствует. Нилу больно, а Эндрю бессилен по эту сторону запертой двери. Нилу больно, и будет продолжать причинять боль до тех пор, пока дверь остаётся запертой. Но она, чёрт возьми, должна. Эндрю рычит, глубоко впиваясь ногтями в дерево. Он не хочет причинять боль, он не хочет брать. Он хочет отдавать и сделать так, чтобы всё было хорошо. На шее Нила есть метка, которую поставил он, и он может чувствовать её отсюда, как будто он привязан. Боль Нила — это его боль, и он знает, что он — решение. Его тело и статус равны решению. Но, как и многое другое, это несущественно. Эндрю нужно громкое и абсолютное «да», и есть разница между телом Нила и разумом Нила, принимающим это решение. Это всё, что он может сделать; оставаться здесь, стоя на коленях на полу перед дверью Нила, разрывая себя на части снова и снова, потому что он должен быть рядом, но его убивает нахождение здесь. Не потому, что он не может контролировать себя из-за Нила, а потому, что он не может больше выносить страдания Нила. Возможно, инстинкт Эндрю подсказывает ему принести облегчение, но именно связь Эндрю с Нилом заставляет его хотеть защитить. И к чёрту эволюцию за то, что она создала его защитой от его собственного оружия. — Эндрю, это Рене. — Она тихая, но ей не нужно быть громкой, чтобы её услышали. Рене стоит в конце коридора, делая осторожные шаги ближе к Эндрю. — Я чувствую твоё страдание. Эндрю не смотрит на неё. Он не сводит глаз с линий, выгравированных на дереве двери. Он полностью сосредоточен на Ниле. — Тебе больно, Эндрю, — говорит Рене и опускается на колени рядом с ним. Её запах рядом с Нилом заставляет Эндрю рычать, несмотря на то, что он знает, что она ничего не сделает. Он не может подобрать слов, чтобы сказать ей, чтобы она уходила, поэтому он закрывает глаза и впивается ногтями в дверь. — Почему ты делаешь это с собой? Он огрызается, не подумав до конца: — Я не сделаю этого с ним. Поведение Рене излучает спокойствие, но это никак не помогает потушить тлеющие угли в сердце Эндрю. — Он бы хотел, чтобы это был ты, — мягко говорит она. — Я чувствую это, и я знаю, что ты тоже. Рычание Эндрю на этот раз громче и отражается от каждой стены. Ему кажется, что из комнаты Нила доносится слабое хныканье. Его ногти впиваются в дерево с такой силой, что оно раскалывается. — Неважно. Ему нужно... сказать это... и... — Такое чувство, что он задыхается, всё это слишком сильно. — ...и понять это. Рене склоняет голову набок, и её тихий голос сейчас звучит как сломанный инструмент. — Но разве он этого не сделал? У Эндрю даже нет сил снова зарычать. Он начинает трястись, так сильно, что дверь скрипит под его рукой. — Нет, если ему что-то от меня нужно, так это моё тело. У него... течка. Это не имеет значения. Он не может д-думать. Теперь он дрожит, ему вдруг стало так холодно. Его голос ощущается и звучит приглушённо, словно под водой. Ему приходится проглатывать свои слова. Ещё одна грустная, исполненная жалости улыбка — его награда за смерть. Рене кивает, но он может сказать, что она не согласна. — Ему тоже больно, — в конце концов говорит она и тоже кладёт руку на дверь. Эндрю может только судорожно выдохнуть и закрыть глаза. Но потом внезапно у него в руке оказывается ключ Нила, и он не помнит, как вытаскивал его из кармана, но он там, а потом внезапно он оказывается в руке Рене, и внезапно Эндрю говорит: — Возьми его. Никогда им не пользуйся. — Эндрю... — Спрячь его. От м-меня. От... всех. — Эндрю, я не думаю... — Сейчас же, - рычит он и ударяет рукой по двери. Рене снова кивает, а затем быстро уходит, забрав ключ с собой. Он не сделает этого с ним. Он не сделает этого с собой. Даже если Нил действительно хочет его... Хотеть, мечтать и желать бесполезно в мире, управляемом инстинктами.

—

Когда он просыпается, его виски влажны от пота, а одеяло сброшено с кровати. Он оглядывается и пытается сориентироваться, но не может. Сначала он понимает, что находится в своей спальне и что дверь заперта. На нём всё ещё та одежда, в которой он был несколько часов назад, но воздух уже не тот, что раньше. Он вдыхает, пытаясь определить, что в нём не так, — только для того, чтобы быстро понять, чего в нём не хватает. Нила. Нил не здесь. Его нет поблизости. Нил не здесь, Нил не здесь, Нил не... Он вскакивает с кровати и слегка спотыкается об ноги, чувствуя головокружение, несмотря на тяжёлые мысли, проносящиеся в его голове. Нил не здесь, и Эндрю не может вспомнить, что заставило его когда-либо покинуть его. Ему нужен был воздух, он это знает. Он чуть не снёс дверь Нила кулаком. Ему пришлось отойти, совсем ненадолго, просто чтобы восстановить контроль над собой. Должно быть, он потерял сознание. Его тело, должно быть, отключилось, чтобы не дать ему вырваться наружу. Но сейчас он слишком далёк от Нила и его запаха. Он начинает глубоко вдыхать воздух, пытаясь определить местонахождение Нила, пытаясь найти его. Как только он справляется со своей собственной паникой, он чувствует страдание. Это знакомый страх. Раньше от Нила им воняло. Это был красный флаг, который выдал Нила, когда он впервые переступил порог. Он от чего-то убегал, и Эндрю не нужно было чувствовать запах, чтобы понять это. Однако сейчас, как и много раз раньше — в торговом центре, на заднем дворе, на лестнице, в собственной постели — Эндрю чувствует его, как кровь. Он не утруждает себя проверкой, закрылась ли за ним дверь его спальни, и несётся по коридору к комнате Нила. Даже при том, что он добирается туда за считанные секунды, ему кажется, что это недостаточно быстро. Он роется в карманах в поисках ключа, ему нужен ключ, ключ — это разрешение, ключ — его... Затем он понимает, что у него больше нет ключа. Инстинкт реагирует за него; его рука поднимается, чтобы ударить дверь, в то время как из горла вырываются обжигающие слова. — Нил. Мне нужно, чтобы ты открыл дверь. Его кулак поднимается, чтобы снова ударить по двери, когда она внезапно открывается из-под него. Он, не раздумывая, вваливается внутрь, хватая Нила за руку и таща его глубже в комнату, когда дверь за ними захлопывается. Тогда остаются только они и их два вида паники, витающие в воздухе. Эндрю недолго прикасается к Нилу. Его кожа слишком теплая, даже через свитер и... чёрт. На Ниле не его собственный свитер. На нём одежда Эндрю. Низкое рычание вырывается из горла Эндрю, когда он продолжает держать свои руки над плечами Нила. Не обнимать его — больно. Кроме свитера на Ниле больше ничего не надето. Боксеры низко спущены, в то время как кроссовки остаются расшнурованными на полу рядом с кроватью. На кровати лежит спортивная сумка Нила, открытая и наполовину упакованная. Дрожа, Нил попадает в поле зрения Эндрю. Его каштановые волосы спутаны и влажны на лбу, голубые глаза широко раскрыты и смотрят так далеко, но почему-то так сосредоточенно. — Э-Эндрю, — удаётся ему сказать спустя вечность, и одного слова достаточно, чтобы его тело сотрясла сильная дрожь. — Прости. Не уверенный, за что извиняется Нил, Эндрю игнорирует это. Нил ещё не убежал и не собирается, так что извинений не требуется. — Ты впустил меня, — отвечает Эндрю почти вопросительно, не уверенный, должен ли он что-то говорить, достаточно ли слов, когда язык их запахов заполнил комнату. Улыбка Нила начинается с хмурого взгляда; слабого и незаметного, как будто его откопали и изучили. — Д-да, — заикается он. — Я дал тебе ключ. П-почему ты им не воспользовался? Идиот. Эндрю чуть не усмехается, но на этот раз он думает, что тоже может быть идиотом. Вместо этого он снова игнорирует Нила и сосредотачивается на насущной проблеме — Нил снова собирается сбежать. Он хватает Нила и тянет его вперёд, пока не чувствует, как поднимается и опускается грудь Нила напротив его груди. Только потому, что Нил не перестает дрожать. Только потому, что Эндрю не хочет, чтобы Нил бросил это дело. Только потому, что... Его пальцы обхватывают запястья Нила в насмешку над наручниками, но он чувствует острую боль в груди при мысли о том, чтобы удерживать Нила, поэтому отпускает. — Ты думаешь куда-нибудь пойти? — спрашивает Эндрю, как только его собственный пульс успокаивается. Он бросает взгляд через плечо Нила на спортивную сумку на кровати. Нил напрягается, низко склоняя голову. — П-прости. — Почему? Нижняя губа Нила дрожит. Эндрю должен перестать кусать его, чтобы заставить его остановиться. — Я... я... — заикается Нил, дрожа ещё сильнее. — Я должен идти. Мне н-нужно уйти сейчас. — Неправильный ответ. Попробуй ещё раз. — Эндрю, я серьёзно, — говорит Нил более решительно. Он уже задыхается, как будто ему жарко, как будто он бежал, задыхаясь. — Если он найдёт меня здесь — он найдёт тебя. Я не могу... я не сделаю этого с тобой. — Вторая попытка. — Эндрю обладает способностью смотреть на Нила вот так, сверху вниз, когда поза Нила изогнута и он дрожит. Он пристально смотрит, чтобы быть уверенным, что видит всё. И всё таково, каким он видит. Это похоже на игнорирование пожара. Он горит, внутри и снаружи, но не может потушить себя. Вот почему он не схватит Нила за запястья, за его руки. Он хочет этого, и не потому, что инстинкт подсказывает ему, что он должен. Он хочет этого, но ещё больше он хочет, чтобы Нил хотел этого. Хотел остаться. Хотел его. — Ты напоминаешь мне, почему... почему я ненавижу тебя, — говорит Нил, хотя в этом нет злости. Его улыбка появляется и тут же исчезает, когда на него обрушивается новая волна течки — Эндрю чувствует её запах и чувствует, что тонет в нём. Нил всхлипывает, опуская взгляд в пол. — Эндрю, мой... мой отец собирается продать меня, когда... когда найдёт. Если я т-твой, тогда... Эндрю, отпусти меня. — Нет, — говорит Эндрю и берёт Нила за подбородок, чтобы поднять его лицо вверх. Он перемещает ту же самую руку на затылок Нила, крепко сжимая его. — Скажи мне, что это значит. Последняя попытка. Грудь Нила тяжело вздымается. Его судорожные вдохи создают все звуки в мире. Эндрю никогда раньше так не чуял страх. Потому что он никогда раньше не испытывал страха за него. Страх перед ним, конечно. Но это не то. Нил не опускает взгляд, как ожидал Эндрю; он выдерживает взгляд Эндрю, сглатывает один раз и тихо говорит: — Если ты и я... если мы... если ты позаботишься обо мне и сделаешь меня своим... я не могу. Я должен уйти, потому что не буду просить тебя об этом. Нет, если это подвергнет твою жизнь... опасности, если ты скажешь «да». Эндрю проводит большим пальцем по следу от укуса, чувствуя, как пульс Нила совпадает с его собственным. Обычно он строго придерживается своего правила трёх попыток — строго, поскольку у большинства людей есть только один шанс. И хотя Нил уже их истратил, у Эндрю есть ещё один вопрос. — Попросить меня сделать что? Тело Нила дрожит слишком сильно, чтобы его можно было удержать двумя руками. Он выдыхает что-то похожее на всхлип и пытается оторваться от Эндрю, поворачивается к кровати и запихивает свои вещи в сумку, всё это время дыша слишком сильно, слишком тяжело, слишком быстро. Эндрю делает осторожный шаг ближе, пока почти не прислоняется к спине Нила. Требуется сила, которую он никогда раньше не использовал, чтобы удержаться от того, чтобы прижать тело Нила к кровати, потому что... нет, он не может, Нил должен ответить на его вопрос. — Нил? Нил замирает от близости Эндрю, с его губ срывается слабый всхлип. — Я хочу б-быть твоим, — заикается Нил, и что-то в его позвоночнике расслабляется. — Я знаю, что это значит. Я хочу этого. — Он склоняет голову и скрещивает руки на груди, и Эндрю ненавидит, что он не может видеть его лица. — Я хочу... тебя, но... но если мой отец... Волосы на затылке Нила встают дыбом от следующего вздоха Эндрю. Он не осознавал, что подошёл ближе, но вот он здесь, его передняя часть прижата к спине Нила. Его руки перемещаются туда, где, по ощущениям, Нил нуждается в них больше всего: одна на его плече, другая на талии. Омега в течке не может думать самостоятельно. Им нужен любой, кто может помочь. Эндрю смотрит через плечо Нила на спортивную сумку на кровати, набитую вещами, потому что он собирался бежать. Не от Эндрю, а потому, что он хотел Эндрю. Нил — это головоломка, в которой, чёрт возьми, слишком много недостающих частей, но Эндрю не уверен, что они ему нужны — он прекрасно видит Нила, как и с самого первого дня. — Ты останешься, — наконец говорит Эндрю, его голос обжигает шею Нила. — Потому что я уже говорил тебе, что мне не нравится бегать. Он не ждёт, чтобы услышать предвиденное хныканье Нила, его плаксивое «да», потому что он смог услышать это, как только Нил подумал об этом. Он наклоняется и смыкает губы вокруг метки, находит знакомую вмятину от своих собственных зубов и снова прикусывает. Настойчивость в его груди исчезает, как будто её там никогда и не было. Паника в комнате исчезает, как будто её никогда и не было. Нил немного прогибается под весом Эндрю, а затем принимает его. Эндрю толкает Нила в спину, пока тот не падает на кровать. Он пытается сесть и оттолкнуть спортивную сумку, но его останавливает внезапное рычание Эндрю; он не хочет, чтобы Нил больше двигался, куда бы то ни было. Нил скулит и снова ложится, на этот раз на спину. — Идиот, — едва слышно рычит Эндрю, толкая сумку так, что она падает на пол. Как только она скрывается из виду, он чувствует краткое облегчение. Инстинкт внутри его разума, говорящий голосом, который не принадлежит ему, но который есть, говорит ему перевернуть Нила на живот, наполнить, связать узлом. Но Эндрю никогда не был хорошим слушателем. Между трусами Нила и там, где приподнялся свитер, виднеется открытая полоска кожи; Эндрю протягивает руку, чтобы дотронуться, скользит пальцами вверх под материал, чтобы провести ладонью по животу Нила. Нил хнычет от прикосновения, хотя в нём нет ничего болезненного. Нил горячий и в то же время холодный, его внутренности обжигают, в то время как снаружи кожа остается нежной и прохладной. Только когда Нил издаёт хныканье, Эндрю понимает, что он начал гладить кожу Нила, лаская его жестом, который передаёт только спокойствие. — Прочь, — приказывает он, пытаясь вернуть себе контроль. — Сними это. Нил быстро пытается подчиниться, но его руки слишком сильно дрожат, чтобы сделать это. Эндрю сдерживается, чтобы не закатить глаза, прежде чем наклониться, чтобы самому сорвать свитер. — Идиот, — говорит он снова, с меньшим жаром, чем раньше. — Убегаешь в моей одежде. Он не ожидает ответа, особенно вразумительного, но Нил улыбается и смотрит на него снизу вверх, и если Нил должен быть добычей, он не смотрит на Эндрю так, как будто он хищник. — Я не убегал от тебя, — говорит Нил, его язык слегка заплетается. — Для тебя. Поскольку он ничего не ожидал, Эндрю не знает, что сказать. Он довольствуется своим молчанием и сосредотачивается на неизведанной территории, которой является тело Нила, жалобное и желающее под ним. На торсе Нила большой шрам, который требует внимания, но как только Эндрю замечает его, он замечает их все и сожалеет, что не увидел Нила без верха раньше. Для этого вам нужно время — невозможно понять, что вы видите, когда вам нужно запечатлеть это в мгновение ока. Шрамы пересекают его грудь, ключицы, бёдра, и все они выглядят смертельно опасными. Тот факт, что осталась хоть какая-то неповрежденная кожа, — чудо. Нил скрещивает руки на груди, поворачивая лицо к стене. Эндрю хочет убрать их с него, чтобы посмотреть, что под ними, но это не его решение. Вместо этого он наклоняется и кладёт руки на бёдра Нила, затем прижимается губами к ближайшему видимому шраму. Он чувствует его под своими губами, рваную и неровную кожу. Он может чувствовать там боль, страх, но даже больше того, он может чувствовать толчок, который проходит по телу Нила каждый раз, когда Эндрю целует его там. Хотя Эндрю не смотрит, так зацикленный на этих поцелуях, он чувствует на себе пристальный взгляд Нила. Он переходит к следующему шраму, длинному разрезу ниже пупка Нила, и проводит пальцем по тонкой линии, прежде чем провести по ней языком и губами. Живот Нила сжимается, когда его дыхание прерывается, его руки опускаются, чтобы запутаться в волосах Эндрю. Эндрю поднимает глаза, ожидая, что Нил скажет ему остановиться. Вместо этого Нил говорит: — Мой отец... он... он... Эндрю боялся этого. Он сильнее прижимает пальцы к бёдрам Нила, достаточно, чтобы оставить синяки и удержать. — Ему придётся поступить со мной намного хуже, — говорит Эндрю, наклоняясь для еще одного поцелуя, прежде чем закончить: — Если он подумает о том, чтобы забрать тебя. Затем Нил издаёт странный звук, как будто у него перехватило дыхание. Он держит руки в волосах Эндрю и откидывает чёлку назад раз, другой, делает паузу, а затем всё напряжение покидает его тело. С обнажённой грудью Эндрю лучше видит шрамы, врезавшиеся в кожу. Это такие шрамы, которые вы ожидаете увидеть у кого-то мёртвого, у кого-то в результате несчастного случая, но Нил носит их все так, как будто они не причинили ему боли, не повредили его, не заставили его сбежать. Поскольку Нил больше не убегает, поскольку ему больше не будет больно, Эндрю обещает закрасить их; синяки от губ не будут держаться вечно, не так, как эти шрамы, но, возможно, сохранится память о них. К тому времени, как челюсть Эндрю онемела, а во рту пересохло, торс Нила покрылся красно-фиолетово-синими синяками, все они выделяются над жестокими шрамами. Нил всё ещё дрожит, но не от холода и не от течки. Эндрю облизывает губы, собираясь в последний раз поцеловать живот Нила, когда эти руки в его волосах внезапно дёргают его вверх. Сила Нила — это то, что удивляет его больше всего; достаточно одного рывка, и они оказываются лицом к лицу. Затем они прижимаются губами к губам. Это самый странный поцелуй в жизни Эндрю, потому что Нил держит рот закрытым, как будто ждёт, когда Эндрю откроет его. Затем он понимает, довольно быстро, не без приступа ужаса, что это первый поцелуй Нила. Решив убедиться, что это хороший ход, Эндрю хватает Нила за челюсть и углубляет его, пока, наконец, не может почувствовать жар внутри тела Нила. Но даже при том, что здесь всё контролируют руки Эндрю, именно Нил извивается, пока его рот не превращается в непрерывное требование большего. Он двигает руками, чтобы размять живот Эндрю, как будто надеясь найти что-то под его футболкой и мышцами, и скулит у рта Эндрю, когда Эндрю замедляет их поцелуй, хотя бы для того, чтобы вздохнуть. Затем он начинает дрожать, эти руки на животе Эндрю теперь лапают его, чтобы расколоть, притянуть ближе. Отчаяние воняет, но сейчас оно исходит от них обоих. Эндрю думает о том, что сказать, чтобы замедлить это, но его тело не позволяет ему произнести эти слова. Он не хочет использовать слова. Он сгорает от желания показывать и учить, прикасаться и контролировать, брать и отдавать. — Нил, — удаётся ему, но это звучит совсем не по-человечески. Нил не замедляется в своём стремлении задрать футболку Эндрю и скулит, когда Эндрю отбрасывает его руки. — Нил, послушай. Нил качает головой, жалкое и мягкое «нет» слетает с его губ, когда он всхлипывает. Разочарование — относительно новое чувство для Эндрю. Оно стало заметным, как шов в боку, как только Нил заселился сюда. Теперь оно ещё ярче, больше похоже на нож. Нил невозможен в хороший день, а сегодня он... — Нил. Остановись. — Его слова жёсткие, выстрелы в воздух между ними, с достаточной твёрдостью, чтобы заставить его омегу замереть. Когда Нил, наконец, смотрит на него голубыми глазами, полными доверия и потребности, Эндрю делает вдох за них обоих, затем направляет Нила. Это медленный поцелуй, в котором Эндрю всё ещё новичок. Он целуется не для того, чтобы это продлилось, он целуется, чтобы добраться из пункта А в пункт Б в пункт В, поэтому он не знает, почему он целует Нила вот так, но он хочет, его тело нуждается в нём, и его разум говорит ему об этом. Эндрю обхватывает руками горло Нила, подсовывая большой палец под точку пульса; он замедляется, совсем немного. Он продолжает томно целовать Нила, пока Нил не перестает скулить, пока его дрожащие руки не находят опору на плечах Эндрю. Как только они оба успокаиваются, Эндрю отстраняется достаточно, чтобы сказать: — Я собираюсь помочь тебе. Нил немедленно вздрагивает. Он кивает, его губы подыскивают слово, которое он в итоге не произносит. — Где твои припасы? — спрашивает Эндрю, оглядывая комнату в поисках того, что Эбби, должно быть, принесла для использования Нилом. — Что Эбби принесла тебе? Внезапная напряжённость в плечах Нила и оскал его распухшего рта выглядят как угодно, только не устрашающе, но всё же Эндрю ждёт и слушает. — Н-нет, — говорит Нил, качая головой. — Нет, Эндрю, нет... Паника захлёстывает нос Эндрю, такая мерзкая, что он горит. Он хочет прикасаться к Нилу везде, чтобы вернуть ему спокойствие, но его рука тянется туда, где, по его мнению, Нил нуждается в нём больше всего: ниже живота, чтобы остановить дрожь. — Я собираюсь использовать их на тебе. — Нет. — голос Нила звучит просто угрюмо, когда он утыкается носом в шею Эндрю. — Они мне не нужны. — Нил... — Но он не может бороться с Нилом, не может найти в себе силы спорить с ним. — Я уже сказал, — говорит Нил и утыкается носом в шею Эндрю, пока не может прошептать ему на ухо: — Я хочу, чтобы это был ты. Эндрю дёргается назад. — Ты не знаешь, о чём говоришь. — Ты не умеешь слушать. Это сказано с достаточной ясностью, чтобы развеять пожар. Это сказано так резко, что Эндрю замирает. Они смотрят друг на друга, прикидывая, решая и дыша, пока Нил не приподнимается достаточно высоко, чтобы прижаться лбом к лбу Эндрю. Его чёлка влажная, лицо горячее и раскрасневшееся, но его слова холодны и произнесены шёпотом: — Я знаю, что это значит. Я-я знаю. — Это не... — Теперь в его теле нет сопротивления, его руки гладят везде, куда могут дотянуться. Когда слова замирают у него на языке, он обнаруживает, что в его сознании тоже нет сопротивления. — Нил. Поцелуй прижимается к лицу Эндрю, но не к его рту. Он приземляется где-то на его щеке, где-то возле виска, нежно, что выбивает Эндрю из колеи. Нил снова говорит: — Я знаю. Эндрю рычит; не сердито, не разочарованно, больше нет. Это рычание желания, потребности. — Раздвинь ноги, — тихо говорит он, проводя рукой по животу Нила к поясу его боксеров. Бёдра Нила дрожат, но, тем не менее, они раздвигаются достаточно, чтобы Эндрю мог поместиться между ними. Запах течки Нила притягивает Эндрю, абсолютно невозможно быть где-то, кроме как ближе. Он хочет стянуть с Нила трусы, но его рот хочет почувствовать жар Нила, а зубы должны впиться в кожу. Поэтому он делает всё это одновременно, движения синхронны; он стягивает нижнее бельё Нила как раз вовремя, чтобы дать ему немедленный доступ к бедру Нила, прикусывая чувствительную кожу, прежде чем успокоить её поцелуем. Нил извивается под Эндрю в попытке прижаться ближе, его руки зарываются в волосы Эндрю. Каким-то образом, даже несмотря на то, что ноги Нила так сильно дрожат, а руки Эндрю отказываются отходить далеко от кожи, ему удаётся полностью и окончательно раздеть Нила. Без стеснения в коленях Нил раздвигает ноги шире, подтягивая колени к груди. Это кажется слишком лёгким, как будто этого не должно было происходить, только не между Эндрю и Нилом. Это не может быть так просто, это не может быть просто так. Должно быть, он действительно имеет в виду «нет», когда так громко говорит «да». Эндрю делает долгий, медленный вдох, глядя между ног Нила, и в этот момент ему хочется многого — прикоснуться, попробовать, взять, — но дело не в том, что он хочет сделать. — Ты хочешь меня? — спрашивает Эндрю, и его голос звучит грубо. — Скажи мне, как ты меня хочешь. Нил скулит и качает головой, его грудь поднимается и опускается в том же опасном ритме, что и раньше. — Ты знаешь, что это значит, не так ли? Скажи мне. — Э-Эндрю... — Нил поворачивает голову в сторону, пряча лицо в одеяле. Его стыд и возбуждение вспыхивают одновременно. Эндрю кладёт руку на обнажённое бедро Нила, вырисовывая большим пальцем сильные, медленные круги. — Скажи мне. Проходят секунды, а лицо Нила остаётся скрытым, его глаза закрыты. Проходят секунды, пока он не поворачивает голову, чтобы посмотреть на Эндрю, одна из его рук скользит вниз по животу. — Я знаю, что это значит, — повторяет он и соглашается, а свободной рукой тянет одну из рук Эндрю, чтобы тот тоже коснулся его живота. — Я... я хочу, чтобы ты был во мне. Решение в этих голубых глазах слишком ясное, слишком настойчивое, слишком осознанное. Эндрю вынужден отвести взгляд, вниз, на живот Нила, где покоятся их руки, но находит там тот же ответ. Но он спросил, и его тело стремится ответить. — Хорошо, — говорит Эндрю, думает, и поскольку нет слова, созданного инстинктом, которое могло бы передать это, он добавляет: — Да. Облегчение ощутимо между ними, Нил, наконец, выпускает свой затаённый вздох. Он снова пытается подтянуть ноги повыше, но не может перестать трястись, не может держаться достаточно долго. Жалобный стон наполовину сорвался с его губ, прежде чем Эндрю ухватился за одно из бёдер Нила и прижал его колено к груди, удерживая его там для него. Другая его рука ложится на живот Нила, затем медленно, но целеустремлённо опускается вниз. Он не хочет, но он избегает члена Нила, лежащего твёрдым, набухшим и изогнутым к его животу. Инстинкт подсказывает, что это не то место, к которому он должен прикасаться, пока нет. Кроме того, есть шанс, что ему нравится звук, который издаёт Нил, когда его рука отбивается от прикосновения к себе. — Не трогай, — приказывает Эндрю, нажимая прямо под коленом Нила. Только когда он замечает, что его руки дрожат так же сильно, как и тело Нила, он понимает, как далеко зашёл. Приличия и осторожность — это препятствия, которые инстинкты Эндрю хотят преодолеть. Сейчас яростно хочется быть внутри Нила, не языком и пальцами, а чем-то другим, тем самым, в данный момент пульсирующим между его собственных ног. Он поднимает свободную руку и использует её, чтобы успокаивающе провести по бедру Нила, прежде чем обвести дырочку Нила двумя пальцами. Реакция Нила — это прокол всей защиты Эндрю; он плачет, как будто это больно, как будто это не больно, и начинает сжиматься вокруг ничего. Эндрю использует это небольшое отвлечение, чтобы просунуть один палец внутрь, и сразу всё понимает. Что-то вырывается на свободу в его груди, как ключ от запертой двери. Если он задыхается от горячего и скользкого ощущения внутри Нила, это скрыто за очередным криком Нила. Он не делал этого раньше. Он не придал этому особого значения. Найти омегу, которому он мог бы доверять так же сильно, как этот омега мог доверять ему, казалось невозможным. И он действительно нашёл одного. Но искатели не всегда являются хранителями. Нил мог убежать в любой момент. Это заложено в его замысле, так он был запрограммирован, но Эндрю верит ему, когда он говорит, что хочет остаться. Он не делал этого раньше, нет, но он знает, что делать. Инстинкт иногда всё делает правильно, иначе это не казалось бы таким жизненно важным, как сейчас. Он знает, когда нужно схватить Нила крепче, знает даже раньше, чем Нил, когда его бёдра дёрнутся, знает точную секунду, когда Нил может принять два пальца вместо одного, три вместо двух. Чего он не ожидает, так это того, что Нил оттолкнётся от матраса руками, давая себе достаточно рычагов, чтобы надавить на пальцы Эндрю с силой, которой у него не должно было быть. Резкий стон Нила быстро сменяется разочарованным рычанием, когда Эндрю убирает руку, но это не останавливает Нила от попыток, не останавливает его от желания большего. — Эндрю, позволь мне... Они уже давно оставили слова за дверью, так что всё, что Эндрю способен сказать, это — Нил. — Эндрю... Он убирает руки, чувствуя мгновенный холод, как только его кожа больше не соприкасается с кожей Нила. Инстинкт подсказывает ему перевернуть Нила прямо сейчас, но какая-то часть его сознания говорит: подожди, притормози. Как будто эти слова были сказаны вслух, Нил перестаёт толкаться, перестаёт трястись и остаётся неподвижным. Эндрю одобрительно рычит, наклоняясь, чтобы ткнуться носом в висок Нила, чтобы показать своё удовлетворение. Затем он потирает большими пальцами место соединения бедра и ляжки Нила, прежде чем снова поднять его ноги к своей груди. Инстинкт или расчёт, он не знает, заставляет его смещаться и менять положение, пока он не сможет взять Нила в рот, одновременно поднимая ноги, заставляя Нила согнуться пополам. Судя по его стонам, всхлипываниям, по тому, как от первого прикосновения губ Эндрю к его члену голос Нила срывается, Нил будет более безмозглым, чем обычно, если не кончит в ближайшее время, и будет слишком отчаян, чтобы по-настоящему понять, чего он хочет, а чего нет. Шея Эндрю болит под таким углом, но отсюда он может отсасывать Нилу, одновременно просовывая в него пальцы, и это причиняет боль совершенно по-другому. Рядом с Нилом трудно дышать из-за того, как беспорядочно он двигается, даже в своей контролируемой позе, что ещё больше усложняется тем, насколько полон рот Эндрю; член Нила не перестаёт истекать, его предэякулят капает с уголков губ Эндрю. Эндрю просто позволяет этому продолжаться, пока его подбородок не станет мокрым, пока у него не заболит горло, пока его лёгкие не попросят его дышать. Отсюда он может попробовать Нила на вкус, почувствовать Нила и позаботиться о Ниле, и это превращается в лесной пожар в его груди. Нил достаточно громкий, чтобы быть проблемой. Эндрю надеется, что у Рене хватит здравого смысла держать всех внизу, потому что, если кто-нибудь придёт беспокоить их сейчас, Эндрю вырвет им сердце через горло. Теперь ему не нужно много двигаться, Нил слишком жаждет проникнуть в рот Эндрю, его руки нуждаются в волосах Эндрю. Всё, что он делает, это сжимает свои пальцы, три глубоко погруженные в задницу Нила, когда он чувствует это еще до того, как это происходит — затем член Нила пульсирует в его горле, его дырочка плотно сжимается вокруг пальцев Эндрю, в то время как неудачная попытка произнести имя Эндрю вырывается из его рта. Нил кончает, всё в нем тёплое и живое. От его оргазма не остается и следа, когда Эндрю наконец вытаскивает пальцы, всё проглочено и вылизано дочиста, ничего, кроме подёргиваний мышц на бёдрах Нила и отчаянного вздымания его груди. Эндрю протягивает руку, чтобы погладить его, проводя пальцами по мокрым от пота волосам. Нил закрывает глаза и шепчет: — Эндрю... Это инстинкт или неведомое желание? Это ещё один вопрос, на который Эндрю не может ответить, но когда Нил так произносит его имя, когда Нил так реагирует на его прикосновения, у Эндрю возникает желание целовать его и никогда не останавливаться. Так он и делает; сначала губы Нила, затем его челюсть, затем отметину на его шее. Вниз, и вниз, и вниз, пока член Нила снова не затвердеет под губами Эндрю, пока его дырочка не уступит давлению языка Эндрю. Слишком много. Это желание. Это не что иное, как желание. Это Нил, и он хочет его. Вкус — это то, чего Эндрю будет жаждать с этого момента и до конца своих дней. Влажный вход Нила так легко принимает Эндрю, открываясь от каждого широкого и быстрого движения языка. Он не может остановиться. Он хочет большего ещё до того, как начал, хочет большего, когда закончит, хочет большего, пока у него это есть, Нил такой тёплый, сладкий, удовлетворяющий. Наконец он отстраняется со вздохом, его руки крепко сжимают бёдра Нила. Он смотрит вниз, между ног Нила, на мокрый след на кровати, на зияющую дыру Нила, и, возможно, он не так саморазрушителен, как думал, потому что он не может больше ждать ни минуты. — Вставай, — говорит Эндрю, которому приходится давиться словами, чтобы заговорить. — Вставай. Несмотря на то, что он запыхался, каким ошеломленным кажется, Нил садится, лишь слегка вздрогнув, выглядя потерянным, но совсем не смущённым. Руки Эндрю больше не знают, как держать себя в руках. Они пронизывают волосы Нила, дёргая их и скручивая, и притягивают лицо Нила к своему, нуждаясь в том, чтобы покрыть тело Нила своими прикосновениями. Его, его, его, Нил его, и он почти чувствует себя диким из-за этого. — Перевернись, на колени. Он должен помочь Нилу принять правильное положение, встать на четвереньки, но, оказавшись там, Нил точно знает, что делать; он опускает грудь на кровать, наклоняет таз и раздвигает ноги достаточно, чтобы собраться с силами. Видя его задницу, набухшую, скользкую и розовую, мысли Эндрю устремляются в нескольких направлениях — садиться и завязывать узлом, кусать и прикрывать, успокаивать и хвалить. Он касается спины Нила, затем убирает своё прикосновение. Он просовывает колено между ног Нила, затем выдвигает его. Все ответы хранятся в его голове, но он не знает, куда они должны привести и как он должен их выполнить. Затем Нил хнычет что-то похожее на слова, и они не имеют смысла, но для Эндрю — да. Когда Эндрю снова прикасается к Нилу, он не отстраняется; одна рука лежит на пояснице Нила, в то время как другая занята расстёгиванием и стягиванием его джинсов. Это острое облегчение, когда его член свободен, облегчение, которое Нил, кажется, разделяет, если судить по его хныканью. Нил податлив под рукой Эндрю, распластавшись в идеальном положении. Эндрю трёт большим пальцем кожу Нила — странно человеческая точка соприкосновения, затем выпрямляется. Нил издаёт крик и начинает сильно хвататься за простыню под собой, выдыхая имя Эндрю, выдыхая своё «да». Легко проникнуть в Нила — трудно вырваться наружу. Эндрю просто не хочет этого. Ничто в его теле не хочет освободиться от Нила, не тогда, когда Нил плотно сжимает его член, сжимая его, чтобы удержать Эндрю внутри. Но инстинкт подсказывает сделать это, и сделать это быстро, поэтому Эндрю срывается. Инстинкт подсказывает толкаться ещё быстрее, ещё сильнее, поэтому Эндрю толкается. Бёдра Нила слегка отклоняются назад, как будто это единственное движение, на которое он способен, навстречу всем толчкам Эндрю. Что-то плотское разрывает грудь Эндрю, не желая, чтобы Нил вообще двигался, поэтому он переносит свой вес на спину Нила, чтобы вдавить его ещё глубже в матрас, делая его неподвижным. Отсюда он может дотянуться до задней части шеи Нила. Он кусает, достаточно сильно, чтобы Нил стал более податливым, чем был раньше. Низкий звук вырывается из горла Эндрю; одобрительный, успокаивающий. Нил тает под ним, из его груди вырывается звук, похожий на мурлыканье. Эндрю снова издаёт этот звук несколькими толчками позже, после одного особенно сильного. Его тело должно быть ближе к теплу Нила, должно быть полностью внутри него, и Нил принимает это, нуждается в этом, хочет этого так же сильно. Эндрю замедлился бы, если бы ему пришлось, остановился бы при первых признаках необходимости остановиться, но эти слова не сказаны, и эти признаки не проявляются, поэтому Эндрю не замедляется. Шум, который издают их тела при столкновении, так идеально встречаясь посередине, совпадает с ритмом их сердцебиения. Эндрю рычит и покусывает нежную кожу на шее Нила. Он хочет контролировать так же сильно, как и успокаивать, его пальцы глубоко сжимают бёдра Нила, его большие пальцы круговыми движениями касаются кожи — форма похвалы, знак утешения. Несмотря на это, они оба всё ещё ощущают первые признаки узла Эндрю, набухающего у основания его члена. Этого достаточно, чтобы Нил напрягся, Эндрю сделал паузу, а затем вышел. Слова проносятся под кожей Нила, все они говорят вариации «да» и «сейчас», и тело Эндрю хочет слушать. Но разум Эндрю — это не его тело, поэтому он спрашивает: — Да? — Он проводит рукой по боку Нила, давая понять, что ему тоже не обязательно говорить, чего хочет его тело. — Или... или нет? — Э-Эндрю... — заикается Нил, слова теряются где-то в его руках и кровати. Теперь их голоса звучат почти неестественно, как будто у них никогда раньше их не было. Нилу приходится сделать судорожный вдох, прежде чем сказать: — Д-да. В ответ Эндрю крепко обхватывает руками грудь Нила и трётся лицом о его лопатки, оставляя лёгкий поцелуй в верхней части позвоночника. Он дрожит больше, чем Нил сейчас, всё это желание внутри него пытается завладеть всем остальным. Его тело сотрясается от дрожи, когда он снова пытается найти дырочку Нила, ему требуется несколько неуверенных толчков, прежде чем он, наконец, найдёт её. Погружение в него — это бальзам на раны, теперь всё, что причиняло боль, зажило. Нил плачет, Эндрю рычит, их тела двигаются, сжимаются и толкаются, чтобы стать ближе, пока... Пока Эндрю не приходится давить сильнее, чем обычно, достаточно сильно, чтобы он знал, что это причиняет боль Нилу. Нил всхлипывает и протягивает руку, чтобы схватиться за ближайшую подушку, крепко сжимая её, но его тело остаётся неподвижным и расслабленным для Эндрю. Узел — это дело природы и инстинкта; ни Эндрю, ни Нил не могут контролировать его размер и назначение. Всё, что Эндрю может сделать, это втирать успокаивающе круги в кожу Нила, прижиматься дрожащими губами к спине Нила, и всё, что Нил может сделать, это принять его. Если бы под ним был кто-то другой, Эндрю задается вопросом, было бы ли это так. Помимо его крошечных судорожных вдохов и хныканья имени Эндрю, Нил затихает, в то время как Эндрю становится громче. Его дыхание с хрипом вырывается из него, обжигая кожу Нила, он полон решимости войти сейчас, ему нужно быть внутри сейчас, почему они не могут просто быть вместе сейчас... Нил спокоен, но внезапное прикосновение его руки к руке Эндрю звучит громко. Он проводит пальцами по предплечью Эндрю, которое обхватывает живот Нила. Каким-то образом этого маленького прикосновения достаточно, как будто это маленькое прикосновение было необходимо, чтобы разрушить какой-то барьер, который Эндрю не мог видеть или чувствовать, потому что ещё один толчок — и он внутри. Когда тело Нила оседает вокруг него, Эндрю перестаёт задаваться вопросом, потому что нет. Нет, всё было бы совсем не так. Этот момент спокойствия длится недолго, потому что, как только узел начинает расширяться, Нил разрывается — его крик резок, как укус кожи, когда Эндрю расширяется внутри него. Но, несмотря на боль, растяжку и всепоглощающее спокойствие от того, что они наконец-то вместе, Нил не прекращает двигаться, раскачиваясь назад, чтобы впустить в себя больше Эндрю. Эндрю сам почти не может двигаться, способен только двигать бёдрами вперёд, чтобы прижать свой узел к набухшей простате Нила. Однако инстинкт требует большего, требует сейчас, требует близости и никакого расстояния, и хотя им ближе некуда, они пытаются. Эндрю наваливается на Нила всем своим весом, упираясь в его задницу до тех пор, пока им двоим почти не становится больно двигаться дальше. Он становится всё больше и шире внутри Нила, такой полный и твёрдый, что он почти надеется, что они никогда не смогут разъединиться. Нил немедленно кончает снова, теперь приподнявшись на руках, когда его тело движется подобно волне; он толкается обратно на Эндрю, затем отстраняется, снова и снова, когда кончает, но он застрял. Разлучение причинило бы боль им обоим. Слова здесь не работают, они ничего не значат. Вместо того, чтобы что-либо сказать, Эндрю наклоняется, чтобы поцеловать Нила за ухом, одновременно двигая одной рукой, чтобы пощипать соски Нила, набухшие и тёплые между его пальцами. Он должен был ожидать этого, должен был почуять или ощутить, но он этого не сделал, и поэтому, когда Нил кончает в третий раз, от неожиданности у Эндрю перехватывает дыхание. Он может чувствовать каждую вибрацию, может чувствовать запах течки, который так же силён, как течение, пытающееся утопить их обоих. И, может быть, именно поэтому он не осознает этого до тех пор, пока это не осознает Нил, когда Нил внезапно замирает, опускаясь животом ниже на кровать. Эндрю огрызается, как будто что-то внутри него было перерезано. Его освобождение вытягивает из него всё, проносясь сквозь него и в Нила, с шумом, который находится на полпути между криком и проклятием, или животным и человеческим, срывающимся с его губ. Это не прекращается, как будто это нарастало, как будто он действительно ждал этого с той секунды, как встретил Нила. Нил обеспокоенно хнычет, когда Эндрю издаёт ещё один стон, наклоняя голову, чтобы попытаться заглянуть через плечо. Эндрю рычит и резко дёргает Нила за бёдра, приказывая ему развернуться и оставаться на месте. Следующий стон Нила — это звук покорности, его тело расслабляется. Узел выполняет свою работу по удержанию всего этого внутри. Эндрю отстраняется достаточно, чтобы увидеть, что дырочка Нила скользкая по краям, но ничего не вытекает. Одобрение грохочет глубоко в его груди, успокаивая каждый потрёпанный и обожжённый край, позволяя ему обрести душевное спокойствие, чтобы наконец лечь и отдохнуть. Он снова ложится на Нила, прижимаясь щекой к его коже. Их сердцебиение замедлилось, когда ритм их тел не такой бешеный. Это самая лёгкая часть. Быть связанными нетрудно, когда они не хотят расставаться. Когда Эндрю хочет, чтобы Нил остался, а Нил больше не хочет убегать. Эндрю кладёт свою левую руку поверх руки Нила на подушке, где Нил разводит пальцы, чтобы позволить Эндрю проскользнуть; ещё одно сцепление тел. — Т-там так м-много... — говорит Нил дрожащим голосом. Он соглашается, но слова кажутся неправильными прямо сейчас, среди этой жары и близости, поэтому Эндрю шипит, чтобы Нил замолчал. Довольно скоро тело Эндрю начинает гореть от напряжения, от слишком долгого пребывания в одном положении. Однако Нил стоит на коленях, принимая на себя основную тяжесть веса Эндрю и растяжение его узла, поэтому, чтобы успокоить его и даже самого себя, он проводит рукой по животу Нила. Она слегка расширена, изгиб его мягкой кожи и мышц такой тёплый; Нил полон его спермы, настолько, что это должно быть больно. Он выдыхает через спину Нила, зная, что Нил может это вынести. Он не может использовать слова, чтобы похвалить Нила, но он может использовать свой рот. Медленно, не в состоянии двигаться много или далеко, Эндрю покрывает плечи, шею и спину Нила поцелуями, делая всё, чтобы ослабить напряжение в теле Нила, заставить его снова замурлыкать. Нил ахает, когда рот Эндрю находит метку, издаёт звук облегчения, за которым быстро следует мягкая вибрация в его груди. Он утыкается носом в подушку перед собой, удовлетворённо вздыхая. Эндрю никогда раньше не чувствовал себя совершенным. До сих пор нет. Медленно узел начинает уменьшаться, и по мере того, как это происходит, Нил начинает сильнее сжиматься вокруг него, как будто боится отпустить Эндрю. Эндрю остановил бы его, если бы тот же самый страх не горел широко и ярко в его собственной груди. Так же быстро, как щёлкают пальцы, Эндрю снова становится напряжённым. Он рычит и огрызается, чувствуя, как его сперма вытекает наружу, когда Нил становится пустым вокруг него, затем скулит и морщится, как только его узел становится достаточно маленьким, чтобы его можно было вытащить. Его глаза прикованы к покрасневшей дырочке Нила, он слабо сжимается, чтобы удержать всё внутри, когда ровный поток белой жидкости стекает по внутренней стороне бедра Нила, стекая на кровать. Эндрю рычит, гоняясь за ним кончиком пальца, пытаясь протолкнуть её обратно внутрь, но это бесполезное усилие, её просто слишком много. Инстинкт, или даже желание, или что-то безымянное, но такое настоящее и яростное разрывает Эндрю на куски. Ему нужно снова быть внутри Нила, сцепленным с ним, чтобы они были одним целым вместо двух, чтобы Нил не сбежал, чтобы Нил остался. Он переворачивает Нила на спину и прижимает его руки к голове, надеясь... пытаясь... желая... Он не знает, все его мысли путаются. Внутри него есть направление, которое не говорит ему, куда идти, но говорит, что он должен идти, что ему это нужно. Он может слышать так много вещей, может видеть так много вещей, что он не знает, что он слышит или что он видит. Инстинкт отключился, не оставив Эндрю ничего, кроме тишины. Его дорога кончилась, он не знает, что делать. Но Нил смотрит на него так, как смотрит он сам, лежа вот так на спине, с всё ещё быстро поднимающейся и опускающейся грудью, и осторожно тянет Эндрю за плечи, пока они не оказываются грудь к груди. Эндрю следует за ним с легкостью, как будто ступает по уже намеченным для него тропам. Руки Нила, обнимающие его, кажутся сильными, способными, знающими, и даже если Эндрю не уверен в том, что происходит, это не завязывание глаз, это не потеря. Нил утыкается лицом в шею Эндрю, затем целенаправленно вылизывает дорожку к задней части его уха. Эндрю почти отдёргивается от прикосновения, сбитый с толку тем, что делает Нил, но руки Нила на его плечах удерживают его на месте, поэтому он повинуется, оставаясь неподвижным в объятиях Нила. Нил мурлычет, вылизывая ту же дорожку снова и снова, очищая кожу Эндрю от пота и тепла. Эндрю не может перестать чувствовать себя таким напряжённым, поскольку инстинкт не может контролировать прошлое, но он верит во всё, что происходит, и позволяет заботиться о себе. Мурлыканье Нила становится громче, когда он утыкается носом в челюсть Эндрю, когда он облизывает горло и ключицы Эндрю, его щёки и виски, пока весь Эндрю не чувствует жужжание, сырость, чистоту. Он никогда не чувствовал такого нежного прикосновения. Он не знал, что к нему можно прикасаться так нежно, и, возможно, именно поэтому он не мог этого видеть, почему он не знал, что делать. Дорога возвращается, на этот раз Нил идёт по ней вместе с ним, заполняя каждое пустое место, пока всё это не обретет смысл, всё без слов. Эндрю вздыхает, впервые чувствуя настоящую лёгкость, и отдаётся инстинкту, Нилу и его прикосновениям.

—

Когда он просыпается, у него болит, но он сыт, но недостаточно болит или недостаточно сыт. Этого почти достаточно, чтобы скрыть тот факт, что он один, и это факт, который он осознаёт еще до того, как открывает глаза. Он в оздоровительном отделении; он может определить это по абсолютно белым стенам и тошнотворному химическому запаху всего вокруг. Его боксеры на нём, но всё остальное было снято в пользу больничного халата. Один взгляд на своё собственное тело, и Нил видит каждую отметину, нанесённую на его кожу губами, языком и зубами. Его собственный запах силён, смесь пота на висках и остаточного запаха его тепла, всё ещё исчезающего. Из всего этого, что он может ощутить, он не может сказать, где находится Эндрю, и это заставляет его сердце учащённо биться. — Эндрю? — кричит он в пустую комнату, оглядываясь из угла в угол в поисках каких-либо признаков жизни. — Эндрю! Запах Эндрю почти полностью исчез из Нила, смытый лекарствами и этим ужасным стерильным запахом. Ясно, что Эндрю не был в этой комнате несколько часов, может быть, даже день, что единственным человеком, который заходил внутрь, была Эбби, но где он, где он, где он... — Эндрю? Стук в дверь приводит все чувства Нила в состояние паники, его широко раскрытые глаза пристально смотрят на медленно открывающуюся дверь. Он встаёт с кровати на нетвёрдых ногах, слегка покачиваясь, когда ещё раз выкрикивает имя Эндрю. Эбби входит, закрывая за собой дверь, прежде чем поднять руки в знак того, что выглядит как капитуляция. — Нил, привет, — говорит она слишком спокойно. — Как ты себя чувствуешь? — Эндрю... — Как насчёт того, чтобы мы присели на секунду? Ты уже некоторое время спишь. — Где... где.. — Нил кашляет, его горло пересохло от неиспользования. — Эндрю?.. Эбби делает шаг вперёд, затем сразу же делает шаг назад. Нил не понимает почему, пока, наконец, не слышит себя сквозь сердцебиение — он рычит, звук почти дикий. — Эндрю, — рычит Нил, обнажая зубы. Эбби снова поднимает руки, двигаясь в сторону, а не вперёд. — Эндрю привёл тебя сюда вскоре после того, как у тебя прошла течка, чтобы убедиться, что ты получил надлежащее лечение. Это его желание, чтобы ты пока остался здесь, — говорит она, одаривая его улыбкой, которая не касается её глаз. — Твои жизненные показатели в порядке, но мне нужно проверить, нет ли каких-либо начальных признаков беременности... — Просто скажи мне, где... — Он делает глубокий вдох, чтобы прочистить голову, подумать, ощутить, а затем он чувствует его запах, едва-едва там. Эндрю. Нил бежит, заставляя Эбби взвизгнуть и отпрыгнуть с его пути. Дверь открывается и захлопывается за ним, его ноги шлёпают по холодной плитке пола, его тяжёлое дыхание эхом отражается от стен. Его ноги устали от того, что он не был на них несколько дней, его разум затуманился из-за того, что прошла течка. Он просто бежит быстрее. Он проскальзывает в вестибюль и всем боком врезается в диван, боль даже не ощущается под всей этой паникой. — Эндрю... — говорит он сквозь стиснутые зубы и продолжает бежать. Эндрю снаружи, его запах доносится через главный вход. Как только Нил прорывается через парадные двери, он может видеть его, чувствовать его запах, слышать его пульс; он сидит, сгорбившись, на верхней ступеньке лестницы, глядя на входные ворота. Свежий воздух снаружи шокирует легкие Нила, острый на всём пути вниз, а затем наружу. Он громко и тяжело дышит, пробегая последние несколько шагов по тротуару босыми ногами, ещё один, ещё два, а затем... — Эндрю, — выдыхает Нил, резко останавливаясь перед тем, как врезаться в него. — Эндрю... Эндрю уже на ногах, стоит перед Нилом с тем суровым выражением на лице, которое появляется только тогда, когда присутствует опасность или страх. Как только он замирает, всё его тело ослабевает, и Нил падает на корточки. Его лёгкие болят от необходимости дышать ровно, в то время как его тело не хочет этого, желая использовать всю оставшуюся энергию, чтобы вцепиться в Эндрю и удержать его. Эндрю тоже приседает, отбрасывая сигарету и крепко держась за плечи Нила; даже этого недостаточно, чтобы остановить его дрожь. Нил хватается за грудь Эндрю, его пальцы скользят по материалу футболки Эндрю, прежде чем он, наконец, может вонзить ногти, чувствуя твёрдые и широкие мышцы под ней. Он наконец-то вздыхает, наконец-то вдыхает, наконец-то дышит. — Что ты делаешь? — спрашивает Эндрю, и тепла в его голосе почти достаточно, чтобы Нилу стало тепло. — Ты должен быть... — Почему ты... — задыхается Нил, впиваясь пальцами в грудь Эндрю, больной от беспокойства, больной от желания. — Ты ушёл, и я... Эндрю, я... я думал, что он тебя достал. Одна из рук Эндрю обхватывает шею Нила сзади, притягивая его ближе и наклоняя его лоб к груди Эндрю. Он держит Нила так до тех пор, пока его дыхание не выравнивается, и вскоре его пульс совпадает с пульсом Эндрю. — Я обещал, что он этого не сделает, — тихо говорит Эндрю на ухо Нилу. — Ни меня, ни тебя. Голос Нила хриплый и тихий, его горло разрывается от подавления желания заплакать. — Спасибо. Что-то в позе Эндрю становится жёстким, его мышцы напрягаются под пальцами Нила. Он прерывисто дышит, зарываясь рукой в волосы Нила, поглаживая его мокрые от пота кудри. — Не говори так. Тебе не за что меня благодарить. Несмотря на то, что его держат, на желание оставаться соучастником и неподвижным ради Эндрю, Нил поднимает глаза и качает головой. — Но есть, — объясняет он, его голос начинает смягчаться. — Я... ты хочешь, чтобы я остался. Я не хотел убегать, я просто... я просто не знал, что могу остаться, пока ты не скажешь, что хочешь этого. Эндрю качает головой, дёргая Нила за волосы, пока между ними не остаётся свободного пространства. Нила это не останавливает; он продолжает смотреть, даже когда Эндрю отводит взгляд и спрашивает: — Почему это ты сейчас убегаешь? Эндрю подносит большой палец, чтобы потереть отметину Нила, надавливая на свежий синяк достаточно сильно, чтобы заставить Нила зашипеть, но он этого не делает. — Потому что ты не обязан оставаться только потому, что я так говорю, — говорит Эндрю, и слова звучат так, словно им больно произноситься. — Я не буду заставлять тебя хотеть меня, если ты не хочешь. Нил начинает отчаянно трясти головой, чувствуя тот же дикий страх, который он испытал при пробуждении. — Но я уже знаю это. — Ты не знаешь, — убеждённо говорит Эндрю.— Есть разница между тем, чего хочешь ты, и тем, чего хочет твоя течка. Я не должен был пытаться контролировать это. Нил делает вдох, чтобы успокоить себя, успокоить Эндрю. — Разница есть, но... ты этого не сделал, — говорит он. — Ты спросил, и я ответил. —Нил неохотно отводит взгляд от Эндрю, чтобы посмотреть на ворота, запертые снаружи, но свободные для выхода изнутри. — Я мог бы убежать прямо сейчас, но я не хочу, Эндрю. Я не хочу этого делать. Впервые Нил не чувствует этого, потому что он даже не может вспомнить это желание бежать, потребность убежать, отчаянное желание спрятаться. Он доверяет метке на своей шее и завершённости внутри себя, и более того, он доверяет словам Эндрю, рукам Эндрю. Наконец Эндрю смотрит на Нила, его большой палец всё ещё на метке, его пульс всё ещё совпадает с пульсом Нила. — Ты идиот, — говорит он, но единственный жар в его голосе исходит от желания. — Хорошо, — говорит Нил, затем прижимается носом к подбородку Эндрю, месту, которое излучает спокойствие для них обоих. Там он говорит: — Только ты, Эндрю. Только ты.