Одни — вместе

      Полтора месяца каникул тянулись настолько долго, что в самый раз уже было начать сходить с ума. Первые две недели Ксавье провёл дома — ну как сказать дома. Просто номинально убивал время в давно ставших опостылыми стенах; за небольшой пробежкой в парке следовал обед, после которого он закрывался в своей комнате и до одури, до саднящих мозолей на ладонях рисовал, рисовал и еще раз рисовал — до тех пор, пока изможденный разум уже отказывался творить и погружал своего хозяина в тяжелый тревожный сон. Ксавье очень много спал — в первый день после приезда его обрубило почти на сутки. Больше времени он проводил только за полотнами, и если бы не заботливая кухарка, приносящая ему еду прямо в комнату, то он забывал бы даже поесть.       Отца за это время он видел от силы три раза: тот, как и всегда, пропадал на работе. Не сказать, что данный факт сильно расстраивал Ксавье, скорее наоборот делал тянущиеся бесконечно дни хотя бы немного проще. Им не о чем было разговаривать: все слова, костью стоявшие в горле, уже давно были выплюнуты, а новым неоткуда было взяться ввиду того, что отношения двое некогда близких людей давно уже были мертвы.       Он запрещал себе думать о Уэнсдей. Надо отдать Ксавье должное, его хватило почти на три недели: в первые дни их с Аяксом тура по штатам времени на это просто не было. Дружище постарался на славу и организовал всю поездку так, что не было ни минуты на передышку: сначала поездка на горные водопады, затем — словно прыжок в ледяную прорубь с разбега, — двухдневный фестиваль латина в Сан-Франциско, и так по синусоиде, чередуя размеренный отдых для души с абсолютно безумными скоплениями людей и событий. Словно на американских горках, не оставляя ни сил, ни времени на сомнения и размышления. А потом передышка — ночёвка в пыльном мотеле где-то в Миннесоте, подозрительно хмельное пиво и как удар под дых короткий вопрос Аякса:       — Скучаешь по ней?       — О ком ты? — и сам же подавился словами, комком застрявшими в горле. Такая нелепая и неуместная ложь. В нём сейчас говорила зависть — та самая, что жрала, точила его каждый вечер, когда Ксавье становился невольным свидетелем развития отношений Аякса с Энид. Конечно, у них всё было хорошо: эта парочка голубков могла часами напролёт обсуждать в зуме какую-то очередную ересь вроде нового музыкального альбома какой-то группы или нового оттенка лака Энид. Темы для их общения не иссякали никогда — они казались бездонным сосудом, последних капель из которого с каким-то нездоровым злорадством хотел дождаться Ксавье. Если бы эту метафору можно было применить к их с Уэнсдей отношениям, они бы были разбитым старым кувшином.       Отношениям?..       Аякс нервно повёл плечом и, отставив недопитую бутылку с пивом на тумбочку, зевнул. Парень уже порядком захмелел, что было заметно по тому, как небрежно он стянул с головы шапку и метнул в сторону дивана. Мимо.       Ксавье ни разу не писал Уэнсдей до этого момента. Руки зудели каждый день, каждый час, желание жгло кончики пальцев, но каждый раз в последний момент находились силы не делать этого. Чего он ждал от их общения? Разве им было о чём говорить?       Словно наперекор сохранившему пока остатки здравого смысла разуму разгорячённое сердце подтолкнуло: давай, просто сделай это. Он сам не понял, как телефон, который обычно убирался с глаз подальше, вдруг оказался в руках.       «Привет. Как проводишь каникулы?»       Отсутствующим взглядом он уставился на светящийся экран мобильника. Проходила минута, другая, а у сообщения так и висел статус не прочтённого, Уэнсдей не было в сети. Ксавье подождал ещё и, словно это могло что-то исправить, трясущимися пальцами добавил:       «Ты так и не ответила на мой вопрос, собираешься ли вернуться в школу. Надеюсь, у тебя было время подумать».       Зачем он всё это пишет ей? Как будто действительно надеется получить ответ. В такой восхитительно гадкий вечер у Аддамс наверняка есть не один десяток занятий, которым бы она предпочла зависание с совершенно ненужным ей гаджетом. Например, прогулки по кладбищу или сбор образцов каких-то ядовитых гадов. Да что угодно, но точно не переписка в мессенджерах с кем бы то ни было. Тем более с ним.       И пока он накручивает себя, пытается убедить в бессмысленности происходящего, вслед за едва различимым щелчком не сразу замечает появившуюся вторую галочку: сообщение прочтено.       Ксавье замирает. Сначала тело резко пробивает до озноба, под рёбрами что-то нестерпимо жжёт, и он ловит себя на мысли, что не дышит. Стоит сделать вдох — и тихо тлеющее все эти дни чувства, все затухающие искры — он правда хотел себя убедить в этом! — вспыхнут с новой силой. И тогда под рёвом этого бездонно-чёрного, всепожирающего пламени — точь-в-точь как взгляд Уэнсдей — последние крупицы самоконтроля осыпятся пеплом и он... что тогда? Ответа он не знал и сам его страшился. Одно было понятно: эту девушку из его жизни уже не вытравить, и она рушит её вне зависимости от того, находится поблизости или нет.       Парень шумно выдыхает и откидывается на кровать, утопая в подушках. Мерзко скрипят пружины матраса, и Аякс, уже успевший улечься спать, приподнимается на локтях и подслеповато оглядывает друга, недовольно бурча что-то себе под нос, после чего заваливается обратно. Потолок плывёт, раскачивается перед глазами, насмехается — угрожает упасть и прихлопнуть одного безмозглого изгоя, который уже битый час лежит и таращится в него ничего не видящим взглядом. На памяти Ксавье это первый раз, когда он действительно ощущал себя изгоем. Общение с отцом было не в счет.       Рука сама на автомате нащупывает заброшенный под подушку телефон. Ему совсем неинтересно, он так, чисто случайно и от нечего делать уже в четвёртый раз открывает чат с их перепиской — если его сообщения в никуда можно так назвать. Время перевалило за полвторого ночи, и вот уже больше часа от неё нет ответа. Что-то глубоко внутри подсказывает, колет иголкой: его и не будет.       «Гадких снов, Уэнсдей».       Больше он не пишет ей до конца каникул.

***

      А потом осень постепенно угасает, уступая свои права декабрю. Дни сменяли друг друга быстро, будто продолжительность их была не дольше, чем сорвать лист с настенного календаря. Природа, ещё недавно радовавшая глаз буйством красок, уже окончательно попрощалась с последней листвой, и теперь всё реже бывают промозглые проливные дожди и всё чаще — серебристая корка голубоватого инея, сковывающая всё вокруг своими оковами. Пришла пора возвращаться в Невермор.       Занятия должны были начаться завтра, и, несмотря на не самую привлекательную для прогулок погоду, желающих скоротать время на свежем воздухе было много. Ксавье ни капельки не удивился, когда заметил во внешнем дворе школы знакомую угольно-чёрную голову с туго заплетёнными косичками. Рядом с Уэнсдей шла Энид, о чём-то увлечённо рассказывая и активно при этом размахивая руками. Интересно, они списывались во время каникул?.. Конечно, они ведь подруги. В этом сомневаться не приходиться — Аддамс действительно дорожит этой чудаковатой блондинкой. И пускай сейчас её выражение лица обманчиво скучающее, она может ввести в заблуждение с помощью этой маски других — не Ксавье. Уэнсдей задумчиво хмурит брови, едва заметно кивает; на её лице всего на мгновение мелькает ухмылка - острее бритвы... а потом она вдруг резко переводит взгляд и смотрит. Смотрит прямо на него.       Парень даже не замечает, когда ноги уже несут его навстречу им. Навстречу ей. И все предрассудки, все нерушимые барьеры, которые он так тщательно, казалось бы, возводил в своей голове, рассыпаются как карточный домик от одного её взгляда. Уэнсдей Аддамс, её взгляд, её лицо, она вся — это чёрная дыра. Физически не существует чего-то, что могло бы уберечь его от полёта в пропасть. Её притяжение слишком велико, сопротивляться гравитации бессмысленно.       — Уэнсдей, Энид. С возвращением в Невермор.       Отчего-то дико было начинать их разговор так. Обычно Ксавье появлялся внезапно: как чёрт из табакерки. В их коротких сухих диалогах не было времени и места для приветствий или прощаний, а теперь... всё так. Теперь изменилось слишком многое, изменились обстоятельства, и если они хотят не просто быть в одной вселенной, вращаясь каждый на своей орбите, то им предстоит учиться новым правилам.       — Привет, — блондинка дружелюбно улыбается и кивает, обнажая белоснежный ряд зубов со ставшими уже более заметными клыками. Уэнсдей же стоит каменным изваянием — только всё так же прожигает его насквозь взглядом бездонных глаз, но почему-то Ксавье кажется, что выражение её лица сейчас даже можно назвать дружелюбным.       — Энид, — голос спокойный и ровный, ничто в нём не выдает возможного волнения или каких-либо других ненужных закравшихся эмоций. — Мне нужно переговорить с Ксавье. Наедине.       Ему кажется, что кто-то резко схватил его за ноги и воткнул головой прямиком в асфальт. Или же вытряхнул из его вдруг ставшего ватным тела душу и выжал, выпотрошил из неё все эмоции вместе со способностью дышать. Или всего-то поменял небо с землёй местами — ассоциативный ряд можно было бы продолжать бесконечно, и любое из данных сравнений казалось бы ему более реалистичным, чем те слова, которые всё ещё гулким эхом звучали у него в голове.       — Я хочу сразу прояснить один момент, — провожая взглядом удаляющуюся фигуру соседки по комнате, начала Аддамс, по-деловитому сложив руки на груди. Отчего-то вдруг стало резко холодно и захотелось спрятать руки в карманы. А ещё лучше найти там непонятно как там завалявшуюся зажигалку, обёртку от конфеты или любую другую мелочь, лишь бы отвлечься. Лишь бы спрятать внезапно появившийся тремор рук.       — Я слушаю.       — Ты понимаешь, что тот... подарок ни к чему меня не обязывает? — казалось, ей претило одно упоминание о современных гаджетах, чего уж там говорить об их использовании. А потом мерзкой догадкой накрыло осознание:       — Ты серьёзно считаешь, что я пытаюсь купить твоё расположение таким образом? — получилось немного громче, чем хотелось: на них оборачивались прохожие. Откуда-то сзади ветер донёс смешок.       — Нет, — сказала как отрезала Аддамс и тем самым моментально остудила его пыл. — Просто хотела напомнить тебе. И ещё сказать, что я не могла ответить. Было глупо с моей стороны надеяться, что Пагсли поможет освоить мне телефон. Пришлось потратить время на перевод инструкции с китайского.       Он едва не выплюнул истерично подскочившее к глотке сердце.       — Ты хочешь сказать, что полтора месяца ты...       — Конечно нет! Перевела я всё быстро. Пришлось ещё перепаять шлейф клавиатуры. В общем, если понадобится помощь в ремонте телефона, теперь можешь обращаться ко мне.       — Хорошо, — как-то совсем по-глупому кивнул Ксавье, а самому отчего-то хотелось смеяться в голос. Мог ли он чего-то подобного ожидать от этой безумной девушки? Определённо нет. Вот тебе и прогулки по кладбищу...       — И ещё... — ему ведь не могло показаться, что её голос действительно стал звучать как-то по-другому? Или он в который раз сам себе всё надумывает? — Когда напишешь мне снова, знай: я отвечу.