Мне (не) приказали (лю)убить

Я знаю, что являюсь инструментом в чужих руках. Удобным, преданным, будто бы даже бесчувственным. Все эмоции ушли в небытие, растворились в ядах и боли, что пришлось пережить, чтобы стать таким, какой я есть сейчас. Изгоем среди изгоев, настоящим собой — хайдом. Таким же, как мама. Которая умерла и теперь разговоры о ней в нашем доме — табу. Отец. Ты ведь знал, кто она такая, верно? Сперва влюбился, привязался к красивой девушке, за внешностью которой не было видно сидящего глубоко внутри монстра, но что потом? Почему ты делаешь вид, словно бы её никогда не существовало, почему сбросил обязанность говорить со мной о ней на какого-то психолога, вместо того, чтобы самому всё объяснить? Ты боялся монстра, сидевшего в ней, и боишься, что я такой же. Тоже изгой, хотя так сразу и не скажешь. Обычная школа, придурки-друзья, вечеринки и работа в кафе, военный лагерь. Тайлер Галпин был обычным подростком, со стороны так точно, но ты всё равно меня избегал. Предпочитал чуть ли не ночевать на работе, лишь бы не видеть меня. И знаешь, однажды мне это перестало быть нужным. Потому что я стал самим собой, таким же, как мама. Хотя нет. Я пошел куда дальше, знания о себе всего. Во мне пробудили хайда и с тех пор… того Тайлера Галпина больше нет. Потому что в человеке должно быть что-то помимо гнева, подавляемого одной лишь пустотой. Во мне не было ни страха, ни радости, ни желаний. Они исчезли, как и собственная жизнь, но я не жалуюсь, нет. Так гораздо проще. Не нужно заботиться о мнении людей, не нужно больше пытаться достучаться до отца. Всё, что от меня требуется — взрываться алой яростью, которой наполнена каждая клеточка тела, готовая принять другой облик. Тот, о котором знает только один человек на свете, о котором я помню всегда, тот, кто движет мною, подобно части собственного тела, тот, на кого мне плевать, но я следую её приказам. Выполнение их не приносит ни капли удовольствия или же отвращения. Просто кажется, что я поступаю правильно. Как шестерёнка, идеально вписывающаяся в механизм. Кровь и людские крики стали рутиной в перерывах между варкой кофе, сном и учёбой. Меня ничуть не страшила участь быть пойманным собственным отцом, словно бы если он не обращает на меня внимания дома, то и монстр в итоге пройдёт мимо. Друзья решили, что я «раскис», раз перестал принимать участие в их назойливых попытках насолить изгоям, да только мне просто стало на них плевать. Как и на всё в этом мире, кажущемся слишком меланхолично спокойным, несмотря на всю мою к нему ненависть. Однако, потом появляешься ты, Уэнсдей. Монохромная девушка, от которой должно веять разве что скукой и унынием, но почему-то всё происходит с точностью наоборот. Облачённая в чёрный, ты умудряешься раскрасить всё вокруг в одно мгновение. Справляешься с поломанной кофеваркой так, будто бы ничего особенного не произошло, настойчиво предлагаешь деньги, чтобы я увёз тебя из города, на мнимую свободу, которую мне никогда не достичь. В этот момент шипастый ошейник на горле в первый раз даёт о себе знать. О тебе уже говорили, рассказывали, что ни в коем случае нельзя отпускать. От этого немного грустно. Ты смотришь исподлобья своими чёрными глазами, напоминающими парочку шлифованных обсидианов, и я чувствую, как сердце начинает в груди биться сильнее, а на лице эмоции сменяют друг друга, будто бы я тебя побаиваюсь. Но нет. Я восхищён. Ты пробудила то, чего в груди не должно было остаться. Эмоции. Первая встреча оказалась краткой, но я больше не могу выбросить твой образ из головы. Не потому что знаю, когда ты умрёшь, а потому что эмоции — наркотик. И ты смогла всыпать в меня первую дозу. Теперь хочется ещё. Долго ждать не приходится. Вещь является в комнату и, честно сказать, я даже не знаю, почему с перепугу не обратился. Движущаяся сама по себе рука является весьма необычным феноменом, которого увидеть не ожидаешь, в отличие от русалки или оборотня. Но меня ждёт куда больший сюрприз — ты, столь неуверенно пользующаяся техникой, что это даже вызывает умиление. Давно такого не было. Наверное, потому я соглашаюсь увезти тебя на станцию. Надеюсь, что ты сможешь избежать тебе уготованного. Может быть ты и так выглядишь, подобно трупу, но мне не хочется представлять твоё тело навеки бездыханным. Наверное, хайды слишком быстро привязываются. Только верность хозяйке остаётся неизменной. Потому руки сами тянутся ей написать, хотя в голове только лишь одна мысль: «Я вновь увижусь с Уэнсдей!». «Ты должен схватить её, не дать покинуть город до Алой луны.» Приказ бьёт под дых. Впервые ему хочется воспротивиться. Но я не могу и не хочу, несмотря на то, что хайд и Тайлер — одно и то же существо. У меня нет раздвоения личности, в лучшем случае — признаки биполярного расстройства. Жаль, что нельзя скинуть желание спасти одну и подчиниться другой на какую-нибудь другую личность. Мой разум цел, хотя и не невредим. Я правда хотел тебя спасти. И даже в этом преуспел, спасибо тому очкастому парню, которого ты звала Роуэном, за эту возможность. Я наблюдал из-за дерева за тем, как он прижал тебя к дереву и знаешь, в тот момент я даже задумался о том, а что, если бы это был я? Что, если бы сегодня мне поступил приказ не схватить на станции, а убить? Наверное, я бы его выполнил и ещё долго смотрел бы на твой труп, размышляя о том, что подобное убийство тебе не подходит. Ты слишком красива, Уэнсдей, чтобы быть разодранной когтями. Но о том парне я так не задумывался. Спасать тебя, убивая — одно удовольствие. Даже удалось почувствовать себя героем. Приятно. И даже то, как ты на меня смотрела, с глубинным ужасом в распахнутых кукольных глазах, мне понравилось. Обычный Тайлер Галпин не смог бы вызвать такие эмоции. Похоже, мы друг друга прекрасно дополняем. Даже одновременно отправились на место преступления. И почему только ты не подумала на меня? Не любишь избитое клише, что преступники всегда возвращаются? Или же потому что это просто я? Подобное неверие расстраивает, но вместе с тем я заинтригован. Получается, что мы играем в кошки-мышки, только кто есть кто сможем понять лишь в конце. Когда один из нас проиграет. Ты подумаешь, что маски сорваны, но ты никогда не сможешь понять простого факта — у меня скрыта лишь половина лица. Вторая же во всей своей нелепой и дёрганной красе передаёт палитры позабытых за год эмоций, от которых ты стараешься держаться подальше, а я упорно пытаюсь нырнуть с головой, и от того следую потом за тобой в развалины в лесу. Мне не приказывают, просто интересно. По той же причине я специально выдал себя — немой испуг в тебе бесценен. Никогда раньше не замечал того, что мне нравится играть на чужих эмоциях. Наверное, потому что только твои откликаются во мне наслаждением. Терпким как сахарный сироп, который ты никогда не просишь в свой кофе. Монохромная девочка пьёт только чёрный, как её сердце и горячий, точно глубины Ада. Только вот в чём загвоздка, я уверен, что твоё сердце черно от наполняющих его смолы, вороних перьев и тёмного шоколада. В этом мы отличаемся. Моё пожрала пустота, и я надеюсь заполнить его тобой. От того во мне бушует желчь, когда узнаю, с кем ты решила отправиться на бал. Ксавье. Богатенький мальчик, которому я насолил в прошлом. Потрясающе. Выбрать его?! Не меня?! Ты же ведь столько раз обращалась ко мне за помощью, так почему в этот раз иначе? Хочется дать волю ярости, но без иглы хозяйки я её не выпускаю. Точнее, она заперта, приходится биться агонией внутри, снаружи выглядя разве что раздосадованным подростком, отрабатывающим во «Флюгере» которую смену подряд. Странно получается — каждый в городе знает убийцу, но видит только парня, совершенно обычного и нормального, а не того, кто мечется между яростью, пустотой и наркотиком чувств, не имея возможности выбора. Хотя нет. Выбор был, меня ведь не заставляли влюбляться. И не заставляли принимать приглашение, подкинутое Вещью в банку для чаевых. На сердце сразу стало легче. Никогда не думал, что искренние извинения Уэнсдей заставят кривить лицо в улыбке, пока в груди будет разливаться нежность, превращающая меня в сахарную вату, из которой исчезла вся ненависть и гнев, только лишь ликование и счастье остались, заставляя думать, что я это я, что бы ни случилось. То, что, придя к тебе в комнату, я застал тебя в повседневной одежде слегка сбивает спесь. Становится ясно, что то письмо — проделка Вещи, и ноги начинают подкашивать неловкость и стыд. Повёлся. Тайлер, ты же хотел играть с ней, обводя вокруг пальца, а что в итоге? В итоге она идёт со мной на бал туда, где когда-то танцевала мама, чья фотография висит на доске почёта. Лицемеры. Выгнали хайдов, но делают вид, будто бы рады каждому изгою. Но я не хочу портить себе настроение, ведь сегодня ты со мной. Мне нет дела до того, что в тебя может быть влюблена половина школы, что тебя прожигает взглядом Ксавье. Я даже стараюсь не вспоминать об ошейнике, чей поводок в руках у той, кто уже сейчас едет заметать следы наших преступлений. Мне просто нравится быть с тобой, смотреть на твой гордый профиль, выведенный дымчатым углём по белоснежному полотну бального зала. Все здесь слишком одинаковы, носят невзрачные платья, чьи модные покрои и блёстки, сравнимые со множеством мерцающих на небосклоне звёзд-близняшек, не смогут противостоять тебе, в которой нет их блеска, ты его не отражаешь, даже не пытаешься. Потому что омуты твоих глаз выдают таящуюся под сердцем чёрную дыру, затягивающую в себя всё: от света, до самого времени, которое с тобой можно потерять, позабыв даже о себе. — Я не плохой человек. Ты узнала, что в том году я уничтожил картину Ксавье. Странно, что ты так о нем беспокоишься. Разве ты сама не любишь издеваться над людьми, разве не ты говоришь об убийствах так, будто бы те ничего для тебя не значат? Почему подобная мелочь тебя беспокоит? Он… тебе нравится? Лживое оправдание только для тебя, и я надеюсь, что ты поверишь. Потому что похоже, что к монстру ты ещё не готова. Когда я начал задумываться о том, что хочу, чтобы она всё знала? Всё вокруг кипенно-белое, даже я вырядился в этот цвет, не отражающий моего нутра, но ты в своём чёрном платье похожа на лебедя куда больше, нежели любой из присутствующих. Гордая, сильная, не терпящая поражений. Я влюблён в тебя такую, какая ты есть, но почему-то, тебя хочется раздавить, подобно кусочку угля. Вероятно, ты бы оставила за собой красивый след, подобный твоему танцу, чудному, необычному до той степени, что понять сложно, ты ли управляешь своим телом, или же незримый кукловод дёргает за верёвочки, то роняя, то поднимая за руки. Точно, ты похожа на идеальный труп, окоченевший, но не начавший разлагаться. Как по мне, это прекрасно. Тебе бы не пошла сейчас улыбка или яркие лучики у глаз. С ними ты не была бы собой, будто бы счастье разъело бы всю твою удивительную сущность, которой так идёт сочащееся из глаз и уст незримое горе, что тебя любовно ищет, дабы найти покой под холодными перьями чернильного сердца. С потолка срываются красные капли, не алые, кровь так не выглядит, да и не пахнет терпкой химией. Она бывает сладкой, солёной, но всегда с неизменным привкусом железа. Я хорошо помню какая она на самом деле. Но даже неправильный аромат и консистенция не мешают мне залюбоваться тобой вновь. Все эти красные дорожки, бегущие по покрытой смертной тенью плоти, завораживают. А твоё выражение лица... Всё же улыбаешься. И это тебя не портит, лишь напоминает о том, с кем я - не с обычной девчонкой, что завизжала бы при виде крови, а с маньячкой, которой всё это нравится. Я восхищён, Уэнсдей. Так хочется узнать, как ты бы отреагировала, увидь меня в чужой крови, обагрённого, безумного, наслаждающегося процессом из-за тебя. Из-за твоего взгляда. Тут же в голове щёлкает поджигающий грудину кремень. Откуда бы ты смотрела? Со стороны, как сообщница направившая на подобный путь, может быть зрительница, точно в театре, наслаждающаяся разворачивающейся сценой, но к ней непричастная или же... Или же глаза-обсидианы взирали с тихим ужасом, пока когти держали тебя за шею, а кровь хлестала из разодранных артерий? Уэнсдей, мне пора заканчивать смотреть на тебя такую...желанную. Но шоу должно продолжаться, и сегодня, я покажу тебе новую его часть. Похоже, что тебя всё же привлекают люди искусства, но я не рисую портретов. Только рисунки пеной на кофе, да кровавые узоры, покрывающие опавшие листья вперемешку с зелёной травой. Надеюсь, ты довольна результатом. Твой друг лишь ранен, я специально не добил его, ради тебя. Надеюсь, что придёт время и ты оценишь. А пока, наступает очередной виток наших отношений. К сожалению, лишь как убийцы и сыщика. Они и так весьма интимны, но я хочу большего. Хочу, чтобы поводок, тянущийся от моей шеи угодил в твои руки. Иначе, однажды я загрызу тебя до смерти. Потому что ты идёшь по ложному следу, и, самое смешное, что я пока даже ничего для этого не предпринял. У тебя день рождения. Неприятно, что твои дружки удосужились разве что предложить помочь им с тортом, но не стали звать с ними на вечеринку, но, с другой стороны, ты бы не стала веселиться, как это обычно бывает у подростков. Ты не такая, как все, и я уверен, что они даже не догадываются, что на самом деле тебе не нужен шум и компания незнакомцев. Ладно ещё волчица и навязчивый Ксавье, но остальные? Они не понимают тебя также, как я. Но даже так на следующий день я приношу тебе не твой любимый кофе, а капучино со слащавой надписью: «С днём рождения!». Извини, за эти дни так и не научился рисовать черепки и отрубленные головы. Их тебе я мог бы разве что принести. Но не те, что плавают у хозяйки в банках с формалином, а чьи-нибудь еще, правда мне раскрываться самому нельзя, потому вместо подобной романтики просто приглашаю тебя на свидание. Хочется вновь поиграть в перетягивание каната. Упадёшь ли ты в меня с головой, или сможешь совершить чудо и переманить монстра полностью на свою сторону? Только ты поступаешь куда хитрее, от тебя подобное следовало ожидать. Используешь меня и свою соседку, так, словно бы мы бездушные инструменты, не более. Да, ты была бы прекрасной хозяйкой. Безжалостной, умной, расчётливой, очень похожей на мою нынешнюю, да только с одним отличием. Ты не ядовитая белладонна, и не хищная венерина мухоловка. Ты мудрый и гордый воронёнок, которому ещё предстоит вырасти. Точно. Ты же не сможешь этого сделать, если не приручишь монстра, скрывающегося у тебя прямо под носом. Привела меня в поместье, в котором хранится слишком много тайн, большая часть из которых в миг попадается тебе на глаза. Если бы ты меня послушала, и мы бы убрались, мне бы не пришлось вас с подругой пугать, заставляя в панике убегать. В этом не было никакого удовольствия. Странно. Раньше ведь было весело, когда ты глядела на меня с ужасом, а теперь… хочу совсем иного. Хочу, чтобы пальцы, обрабатывающие нанесённые мною же самим раны, двигались не механически, чтобы ты была испугана, волновалась, мило тараща свои глаза на кровавые царапины. Желания. Да я совсем обнаглел. Ты меня разбаловала, Уэнсдей Аддамс. Я так сильно хочу заполучить тебя себе, твои скрываемые эмоции и чувства, что вновь приглашаю на свидание. Такое, какое тебе бы точно понравилось, потому что на нем мы были бы одни. В этот раз ты приходишь без подвохов. Это радует, на лицо сама собой лезет сияющая улыбка, как и всегда при виде тебя. Только в этот раз у меня есть возможность просто тобою любоваться. Чёрные волосы, мертвецкие тени вместо румянца, чёрные большие глаза, хрупкое с виду тело. Фарфоровая кукла из антикварного магазина — вот, кто ты. Но не нашей помойки, а настоящего, из большого города, в котором я бывал только на экскурсиях. Таких продают на аукционах за миллионы и хранят в сейфах на кодовом замке. Но вместо этого, ты сидишь рядом, с ужасом в глазах смотришь «Блондинку в законе», пока я не отвожу от тебя взгляда. Потому что ты прекрасна. Не только кукольной внешностью, но и чёрным сердцем, визжащем от розовой помады и серебряных блёсток, которое так хочется съесть полностью, не оставив никому больше ни кусочка. Даже тебе самой. Во мне слишком много эмоций. За это тебя в пору уже ненавидеть. Потому что скоро я стану сломанной деталькой, которой не место в слаженном механизме хозяйки. Но вместо этого, я почти тебя целую, видя, что не один такой. Ты тоже попробовала этот наркотик, приятно знать, что именно я стал причиной появления его в твоей жизни. Только пожалуйста. Не утопай, а топи одного лишь меня, чтобы с омертвелой шеи снять чужой поводок и накинуть свой. Не покрытый изнутри острыми шипами, а удавку, держащую рядом. — Я крепче, чем кажется, — выдержу, кто бы что со мною не делал. Как бы ни использовал. Конечно же нам мешает отец. Как всегда. Не хочет, чтобы я сходился с изгоями настолько, что у него получается появляться в ненужное время в ненужном месте. Я убиваю доктора Кинботт, считая, что ты должна наконец понять, кто настоящий злодей, всё ведь лежит на поверхности, только сказать тебе не в праве. Могу только лишь дать волю когтям, растерзав нашего психолога. Как ни странно, одно лишь это действие приносит куда больше успокоения, нежели все те сеансы, за которые отец исправно платил, но никогда вместе со мной не ходил. Алая луна всё ближе и ближе, но ты сбиваешься с нужного следа, хотя, честно сказать, мне не хочется быть пойманным. Я бы предпочёл затаиться, отдав себя тебе, но так такими темпами ты проиграешь. И если бы только мне одному… Ты приходишь вечером в кафе. На тебя совсем не похоже, как и то, что после очередного моего напора, ты наконец рушишь все преграды, больше похожие на простые оправдания девочки, не желающей испытывать боли чувств. Без чувств хорошо, спокойно и приятно, но вместе с тем, безумно скучно. Одно же касание твоих холодных губ заставляет во мне взорваться фонтану, подобно тому, что ты устроила у нас на площади. Я готов уже глубже впиться в тебя, чувствуя ледяную плоть, но вместо этого ты падаешь, и я едва успеваю подхватить в полёте. Как ты ещё не разбила себе голову со своими видениями? И какое только что тебя посетило? Видя твой безумный взгляд и то, как быстро ты стараешься сбежать, меня посещают весьма неприятные идеи. Я хочу играть с тобой дальше. Не ради победы, а лишь только чтобы наше танго не заканчивалось до положенного срока, что наступит слишком скоро. Идя к тебе, я уже понимаю, зачем ты меня позвала. Ты ведь не глупа, Уэнсдей, видимо догадалась наконец, кто на самом деле монстр. Надо было раньше, а ещё лучше искать хозяина. Потому что я не могу назвать её имя. Ты пытаешь меня шокерами. Больно. Как ты и говорила — дымок в голове. Вновь жалею, что не ты обнаружила меня первой. Точно смогла бы пробудить хайда пытками. Теперь же мне остаётся лишь играть страдания, слёзы, крики, опустошенность от предательства. Потому что никакого имени я тебе не выдал бы даже если бы хотел. Но я не хочу. Может быть приказ подавляет, чужая воля, натура монстра или же самый обычный мазохизм. Не знаю. Однако, мне нравится смотреть на твоё гневное лицо, уверенное в своей правоте. Мне даже было бы интересно, как именно в дело пошел бы молоток, но всё как всегда портит отец. Он даже не замечает, как пляшет под дудочку хозяйки, я же по крайней мере, вижу всю игру и безвольной фигуркой перемещаюсь по клеточкам, неумолимо чужой рукой перемещаясь к самому финишу, опережая ту, которой желал одновременно и победы, и поражения. — Каково это? — Каково что? — Проигрывать. Наверно на моем лице так много эмоций, что они пугают тебя. На самом деле, меня они тоже страшат, когда я срываю с себя надетую сегодня маску страдальца. Горе и восторг. Разочарование и ликование. Я победил тебя. Ксавье арестован, а ты ничего не сможешь сделать. Обошел тебя, потрясающую и уникальную, гениальную девушку. Даже дышать сложно, когда шепчу тебе на ухо предупреждение, звучащее с моих уст угрозой. Уэнсдей Аддамс, ты проиграла! Впервые я гляжу на тебя сверху вниз, имея право на насмешку. Уэнсдей Аддамс, ты проиграла. Губы исходят кривой улыбкой, а лицо гримасой. Уэнсдей Аддамс, почему ты проиграла? Я ведь так хотел, чтобы всё сложилось иначе. Уэнсдей, сегодня кровавая луна и твоя смерть близка. Мои руки готовятся обагриться, но я — нет. Похоже, что хозяйка чувствует это, потому отсылает к лодкам. Не могу отказать, но хочу посмотреть на твои последние минуты. На то, как тело испускает дух. Дотронуться до тебя мёртвой, найти разницу помимо очевидной — никогда не сможешь ответить ни на один мой вопрос. Не пойдёшь со мной на свидание, сама не поцелуешь. Надеюсь, что после всего мне разрешат остаться навсегда вместе с тобой в склепе. В конце концов, я ведь тоже изгой, тот, кого убьют этой ночью. Так пусть мы останемся с тобою вдвоём на веки. Ты — мёртвая принцесса, и я — твой неверный пёс. — Ты, как таракан. От твоего появления целой и невредимой сердце хочет из груди вырваться от радости и гнева. Его больше не пытаются сдерживать, да и я хочу наконец со всем покончить. Хочу тебя всю, но ты ведь не согласишься быть с предателем, верно? Тем, кто смеялся над твоим поражением, глядя с триумфом в твоё покрытое потаённым страхом лицо. Обычно я предпочитаю оленину, но сегодня не откажусь от шоколадного сердца, залитого смолой и покрытого твоими не успевшими окрепнуть вороньими крыльями. Держу тебя у дерева, понимая, что в жизни сбываются совсем не те мечты. И я готов уже присвоить тебя себе и только себе, отобрав у друзей и родителей, у этого мира, над которым ты стоишь. И, может быть я тебя не достоин, но и ты меня тоже, Уэнсдей. Почему ты не отобрала поводок? Рывок. Конечно же тебя спасает волчица. Сегодня она не такая дружелюбная, как обычно, да? Определённо. Потому что в драке с ней я теряю тебя из виду, хотя хочу догнать и… сожрать? Обратиться человеком и молить о прощении? Я просто хочу тебя, чтобы ты, маленький, но сильный монстрик с чёрным, но добрым сердцем, спасла меня от ловушки собственного наследия. Но нет. Всё идёт крахом. Меня везут неизвестно куда, жаль, что живого и пышущего яростью, которую невозможно успокоить никакими препаратами, вливающимися в вены из висящих вокруг капельниц. Только вокруг не медицинские работники, а люди с автоматами, которых хочется разодрать. От этого желания меня разрывает на куски. Впервые, хочется убивать просто так, без причины и цели. Хочется заставить их кричать и визжать от боли, надеясь, что на их мольбы явишься ты, Уэнсдей. До того ты пробудила во мне чувства, а сейчас, может быть убьёшь наконец, проявишь ту самую натуру чёрного безжалостного сердца? Ты ненавидишь меня настолько, что оставляешь на муки хуже смерти? Или же ты уже забыла меня? Почему заставляешь себя ненавидеть? Уэнсдей, убей меня наконец. Или однажды это сделает хайд.