Быть или не быть, жить или не жить...

Часть двадцать третья. Просто мамочка погладила кошку. Продолжение. Но слышу, жив, зараза, Тащите в медсанбат. Расстреливать два раза Указы не велят. В. Высоцкий. Тот, который не стрелял. Из песни. Вместо эпиграфа. Когда муж провожал женщину в роддом по «Скорой», он сунул ей все наличные деньги. Велел платить, совать по сто рублей, только лишь бы сделали что -нибудь. Полежавши в нынешних больницах, он знал все жестокие распорядки и отношение к больным. Сам спасся только лишь потому, что попавши в больницу, с первым своим серьезным заболеванием, не то инсультом, не то инфарктом, больница так и не смогла понять. Клиническая больница так и не выяснила... Мужчина рассказывал, как рассказ, и улыбался в этом месте таинственно. Потом всегда говорил: - Я в молодости красивый был, как песня. - И улыбался так, что хотелось ему верить. Попавши в больницу на кресле - каталке, совсем неходячим, муж сумел очаровать сестру - хозяйку, не то взглядом, не то движением ресниц, так что очарованная им женщина стала выделять из скудного больничного рациона дополнительную паровую котлетку для симпатичного пациента в обед и на ужин. И этим регулярным доппайком, не то утаённым от кулинарных прописей и закладок продуктов в больничный рацион, не то уворованным, мужчину спасла. Муж хмурился, когда рассказывал, как однажды получила больница звонок, что в здании заложена бомба. Тогда стали вывозить, «спасая», всех больных, ходячих, лежачих и неходячих. Кто мог спускался с пятого этажа самостоятельно. А кто не мог, был вывезен в халатике или в пижамке к больничному подъезду. Внутри здания шла проверка и оперативная работа по возможной закладке внутри здания вероятных взрывчатых веществ. А люди замерзали рядом с корпусом больницы, на снегу. - Стоял декабрь, - говорил мужчина. - Людей в чем были они, в том и вывезли. И долгих четыре часа, пока они сидели в каталках или лежали на носилках, некоторые тяжелые больные не в силах даже пошевелиться, несчастные мерзли и замерзали. И человек пять замерзли. Много ли надо слабенькому организму, что качается на весах у судьбы и сам не знает, будет ли он дальше жить… Встряска, перекидка с койки на каталку, скорый спуск по лестнице, неизвестность и жестокий мороз. - Человек пять погибли, - вспоминал мужчина, - дожидаясь, пока всех нас, больных, не вернут в тепло. И холодно же тогда было. Если бы сестра - хозяйка перед этим сигналом о взрыве, мне лишнее одеяло в кровать не принесла, - мужчина улыбался, - я бы тоже замерз. А потом с меня стали кровь выкачивать. Каждый день лаборантки приходили и брали в пробирку кровь. Я думал и не понимал, для чего им моя кровь нужна, большим шприцом забирали, не маленьким. Я думал, может, они вампиры. А кровь у меня хорошая, первой группы. Кому - нибудь и подошла… Потом стали давать горстями таблетки. Мне от таблеток стало плохо. Намного хуже, чем было тогда, когда я в больницу только поступил. Тогда прибежала врач - кардиолог. Спросила: - Вы что, совсем его угробить хотите и отменила все лечебные назначения и все таблетки. Тогда мне начали ставить систему. Один раз лежу под системой. Система течет. Я прокапываюсь. Приходит медсетра и говорит: - А это Вам подарочек от заведующего. - И шприц с раствором воткнула прямо в мою капельницу. Я на кровати рядом с окошком лежал. Смотрел на пустырь.Там только вороны летали. А после «укольчика» от заведующего, у меня все вороны закружились перед глазами одним большим хороводом. Они летали кругами, летали, пока я сознание не потерял. А ночью очнулся и чувствую, что язык саднит и дерет. Он уже во рту не помещается. Воды нигде в палате нет. Я встал и пошел в туалет. Меня санитарка увидела и говорит: - Вам же ходить нельзя. - Я только рукой махнул. До туалета дошел. Там воды из крана напился. А обратно идти не могу. Потом отдышался, так и поковылял до кровати, полуползком, полупридерживаясь за стеночку. Вот после этой системы с «подарочком» от заведующего, - улыбался муж. - Я и заработал лекарственную аллергию. Она такая вещь, неуловимая, аллергия как «спящая красавица». И есть у каждого человека на определенный медикаме́нт. И, если ее разбудить, то … Мужчина пожимал плечами. …В здании перинатального отделения, где выхаживали слабых и недоношенных детей, пахло ацетоном. Резкий запах лез в рот, щекотал нос, заставлял слезиться глаза. Дышать не хотелось. Хотелось немедленно отсюда сбежать. И на свежем воздухе хоть немного отдышаться от запахов краски. Новорожденные, беспомощными и милыми комочками, лежали и ждали кормления. Они размахивали ручонками, если могли освободиться. Они трясли перед лицом клеенчатой биркой, где было указано время их рождения, рост и вес, а в остальном были так похожи, что начиналось вериться в истории о том, что детей могут перепутать в роддоме или в больнице. И тогда материнский, родительский, инстинкт говорил: - И этого мелкого червячка забирай, который к тебе присосался! - Материнскому инстинкту было наплевать. Он так всеми поколениями со всеми людьми работал! И женщине было наплевать тоже. В ряду других мамочек, допущенных к кормлениям маленьких и грудных, детишек, она сидела и ждала, когда её крохотную ребятишку по одинаковым биркам на руках с нею сверят, время рождения вес и дату сличат. И после полной проверки кормиться передадут. Но очень сильно кружилась голова, потому что запах ацетона лез в горло и в глотку. - Какой дурак, - думала женщина, - какой ненормальный идиот, стал делать ремонт нитрокрасками с такими резкими и ацетоновыми запахами растворителей в помещении, где сутками находятся новорожденные дети. И делает эти ремонты зимой, перед праздниками, под самый Новый Год?! Да, раньше она была сильнее. Потому что бы стала бы возмущаться и требовать прекратить ремонт, потому что она сейчас покормит ребенка грудью и уйдет из отделения долечивания грудных младенцев. А все новорожденные дети будут дышать запахами краски полные сутки. И какое уж тут полезное лечение для детей! Но чувствовала собственную слабость. И уже не она возмущалась, а ей выговаривала, потряхивая головой в непрекращающемся никогда нервном тике, старейший врач больницы, так похожая на увечную уборщицу, Мария Ивановна, в стареньком халате: - Ребенок после Вашего кормления голодный остается! Если у Вас не будет хватать молока, то я не допущу Вас больше до кормления ребенка. - Я не смогу сегодня домой попасть, муж! - Говорила женщина и чуяла себя нераздоенной немолочной коровой. В деревне после отела таких коров откармливали особыми кормами: силосом и жмыхом, чтобы у коров после отела доилось полным ведром молоко. - Я очень устала сегодня, говорила женщина. - Мне надо молоком прибыва́ть. А то меня грозилась врачиха, что совсем к ребенку больше не допустит. - Понял! - Отвечал муж. Было любимой фразой всего РУБОП отвечать этим словом на любой вопрос. И муж тоже разных словечек нахватался. Только коротенькое словечко «понял» бывало у разных оперативников таким многозначным! - Понял! - Сказал Майор Ихлин. И прибежал спасать, размахивая служебным удостоверением. За этот свой подвиг майор получил потом выговор от начальства, потому что сотрудники РУБОП (Республиканское Управление по Борьбе с Организованной Преступностью) не занимаются и не должны заниматься в рабочее время спасением и эвакуацией с крыльца администрации, задержанных Областной Администрацией людей! - Понял! - Сказал подполковник Сухов. - Я вижу вас. Вас держат на крыльце Областной Администрации. Я вас снимаю на свой телефон. После набега Митрича, то есть, майора Ихлина, режим содержания пленников немного смягчился. Все - таки вся провинция держится на друзьях, знакомствах и дружеских услугах. Мужу перестали выкручивать руки. Женщине позволили запахнуть растерзанную в рывках и таскании по крыльцу дубленку. Мужчина повел плечами, проверяя, не вывихнуты ли они. Женщина горько вздохнула: - Явились, называется, по приглашению Администрации вопросы материальной помощи обсуждать. А угодили в подготовленную акцию по захвату банды преступников! Причем, преступниками оказываемся мы сами. Потому что в Органы Внутренних Дел поступило анонимное заявление о том, что убили мы и, кажется, уже съели своих собственных детей! И никому из должностных лиц нельзя объяснить, что после рождения ребенка семья может съехать из коммунальной квартиры с непонятными или пьющими и озорными соседями на съемное, поближе к центру, жилье. А приглашение обсудить возможную помощь семье было, оказывается, только лишь частью акции правоохранительных органов по захвату злостных преступников, то есть, нас. - Снимаю вас. - Пришло очередное сообщение от Сухова. - Муж хмыкнул, не удержавшись: - А я его не вижу! Как - то нас странно Сухов снимает, спрятавшись за углом, даже из - за угла не высовываясь, кривоугольной, косозахватной и скрытной кумерой! Для Митрича муж и его женщина были свои. Он не жалея тряс корочками. И был готов забрать Ирковских сразу же, с собой. Не отпустили. А Сухов возмутился, когда просидевши в полиции четыре часа, так захотелось обоим в туалет, что дозвонилась женщина до дежурного прокурора из Областной Прокуратуры. Тогда - то и выяснилось, что никакого преступления нет. А есть анонимное заявление от соседей, по которому ведется оперативниками работа. И можно было бы жаловаться на клевету и оговор. Но очень хотелось в туалет. Поэтому пришлось договариваться. Нейтральной территорией для переговоров стала прихожая продуктового магазина, куда женщина, сбегавши до съемной квартиры, притащила всех своих детей. И две сотрудницы из отдела по делам несовершеннолетних, рассматривая детишек, установили под протокол, что дети живы, чихают от холода, но относительно здоровы. Нигде, даже местами, супружеской парой не объедены. А Сухов возмутился, что не могли еще немного супруги в полиции просидеть! Потому что шёл подполковник на выручку. Шёл с иностранной корреспонденткой. Корреспондентка хотела бы написать живой репортаж из провинциальной России о том, как правоохранительными органами грубо нарушаются права человека и гражданина России. Не любят друг друга конкурирующие, правоохранительные, организации. И вроде бы, работают они одно общее дело. Защищают государство, чтобы гражданам в нем спокойнее и легче жилось. Совсем немного не дождались тогда задержанные супруги Ирковские драгоценного спасения от Сухова. Статьи в иностранной газете. И общего большого резонанса общественности, возможно, даже и в международной прессе. Очень уж сильно в туалет обоим хотелось! Зато во дни скитаний подполковник Сухов умел помочь. После осмотра детей на объеденность в холодном фойе продуктового магазина детишки простудились и окончательно заболели. Бронхитом. Женщина улеглась с ними на месяц или на полтора в больницу. А Сухов сказал вновь: - Понял! - И пригласил мужа переночевать на конспиративной квартире. Всем хороша была конспиративная квартира, согласно закона под номером уже неупомненным, предназначенная для явочных встреч с ценными агентурными источниками. Но очень уж внутри квартиры воняло газом. Газовый вентиль на подводно́й газовой трубе беспощадно пузыри́лся от легкой мыльной обмазки и выпускал в помещение столько газу! Все съемные квартиры, что осматривали через агентства недвижимости супруги, страдали от загазованности помещения. Но эта проблема решалась легко. Надо было вызвать аварийную службу с мастером - газовиком, чтобы он поменял прокладку или подтянул разболтанную манжету. Во всех других случаях, кроме этого, проблема с запахом газа решалась легко. Кроме этого, конспиративно - квартирного случая. Строгая секретность квартиры, принадлежащей Службе и Ведомству не позволяла контакты с непосвященным в дела Службы мастером - газовиком. Поэтому муж переночевал с трудом. Дожил до утра, только лишь потому, что каждые полчаса открывал окно и проветривал квартиру. А утром пришел подполковник Сухов и выговорил за холод в квартире. - Я и не знал, - рассказывал дальше муж, - что Сухов -сверхчеловек или суперчеловек, специально Службой выведенный. И нипочем ему все жизненные сложности. Сухов и в самом деле был хорош. Чемпион области по самбо, майор с окладом майора за выслугу лет. Хороший мужик и просто красавец мужчина. Недавно вот получил подполковника. Он так двухместной ложкой, - продолжал историю муж, наворачивал мюсли с молоком, что по пачке за один раз съедал. Поэтому и приобрел устойчивость ко всему. Даже к непереносимому и опасному для обычного человека запаху газа в воздухе в немыслимых концентрациях. - Я здесь останусь на ночь, муж, - выслушала историю женщина, понимая, что муж хочет ее успокоить или развеселить. - Останусь ночевать в мамочкиной комнате для отдыха. Буду сгущенку банкой жрать, чтобы молоко прибывало. - Я тебе две банки сгущенки положил. - Сказал мужчина. Женщина кивнула. - Тогда я пошел. - Попрощался мужчина. Его ждала одинокая дорога и темные улицы. Женщина понадеялась, что муж справится, поэтому кивнула. Ее ждала одинокая ночь в комнате для мамочек, жесткий топчан, холодный сквозняк из окна. И ощущение, что что - то закончилось, а что - то только начинается. Так было, когда она, в молодости, училась заочно в ВУЗе и торопилась, но не успевала на последний автобус в свое село. Тогда покупала билет в комнату матери и ребенка при железнодорожном вокзале. Если комната бывала пуста, то за добавочную шоколадку продавали место и ей, даже если и не видели рядом с нею никакого ребенка. И всю ночь потом разговаривали с нею поезда. Будили прощальными гудками. И звали в далекие путешествия...