Пэнлай не существует

Старик лежал полудохлый на своей большой кровати за бамбуковой, искусно сделанной, резной ширмой и множеством штор. На его морщинистом недвижимом пальце поблескивал перстень в алом свете пламени свечи, подтекавшей в золочёном подсвечнике на деревянном столике. Хэлянь И взял в руку эту морщинистую ладонь и сжал. — Что прикажете, отец-император? — участливо спросил он, ощутив разлившееся по венам собственное превосходство. Мутные и чуть подслеповатые глаза старика с золотым гуанем в волосах смотрели на него то ли в мольбе, то ли в ярости. Что мог сказать ему парализованный человек? В комнату ворвался служащий в генеральском плаще, преклонил колено и доложил: — Ваше Величество, мы должны решить быстро вопрос о выдвижении войск, варвары скоро атакуют! Хэлянь Пэй промолчал, но глаза… они норовили вылезти из орбит, а глазные яблоки вращались, метались, тело старика начало трястись, но он ничего не мог кроме как лежать так: прикованный собственным телом к кровати. — Ваше Величество, вы позволите начать оборонительные действия? Хэлянь И поглядел на отца-императора и сказал, не отрывая взгляда от сошедшего с ума старика, решившего поиграть в солдатиков живыми людьми на последнем издыхании, пока собственное тело не предало в критический момент: — Официальный указ будет оглашён вечером; я, как наследный принц, позабочусь обо всём. А пока что воспользуйся этим, — он ненадолго выглянул из-за ширмы и передал генералу дощечку-печать, с выгравированными символами властителя, которая поможет в ближайшее время собрать всю городскую стражу на оборону столицы. Оставались считанные дни до конца. Может, он выживет и тогда посмеётся над всей этой ситуацией с Бэйюанем. Мысль о том, кто это такой, исчезла так же как и появилась — тенью, мимолётно, как дымок от потухшей свечи. Когда служащий ушёл, Хэлянь И устало потер переносицу. Нужно найти Цзышу и Бэйюаня, разработать план обороны, а ему сковывал действия лежащий безвольно отец-император. Хэлянь Чжао согласится повести за собой войска, это наверняка, ведь он всегда был матёр в военном деле. Хэлянь Ци, тот ещё развратник, средний брат, уже томится в темнице. Или умер. Это не так важно. Важно лишь то, что его страна в опасности. И он, на данный момент, единственный, кто действительно готов что-то сделать. Но если бы не отец… Когда он всё же нашёл Цзышу и ещё кого-то, возможно того самого Бэйюаня («Почему сердце заходится только от одного голоса этого человека? Неясного, смутного, от него веет уверенностью, но конкретно слов не разобрать»), к Хэлянь И подошёл какой-то служка, низко поклонился и сообщил, что Его Величество только что покинул мир смертных. Цзышу посмотрел на него серьёзно, но во взгляде не было сочувствия, только решимость. — Присягаю на верность Вашему Величеству, мой господин. Весь его мир — полыхающая в войне страна. Вся его семья под варварским мечом. И в душе нет места сожалению о смерти родителя-императора, глупца и безумца, не озаботившегося защитой столицы и её жителей. Хэлянь И теперь мог свободно дышать, потому что не скован им, теперь ему все подчинялись не только фактически, но и по закону. Больше нет ничего, что удерживало бы его. Он, наконец, может сделать все зависящее от него, чтобы положить конец войне, защитить то, что дорого. — Готовьте оборону. Их главный наверняка придет в город. В столицу. Потому что с неё начинается Великая Цин. Кого поставить на западные ворота? Они обсудили все детали, перемещая метки на карте угодий, спорили, и остался главный вопрос, когда новоиспеченный император и его верный слуга Цзышу стояли рядом без свидетелей, один на один. — Вы должны спрятаться, Ваше Величество… — Если бы я был на месте врага, то пришёл бы сюда только ради того, чтобы победить другого правителя. Я останусь здесь. И никуда не уйду. Он должен быть со своим народом. Ловить рыбу, к тому же, надо на живца. И пускай ворота дворца дрожали от сокрушающих их ударов, слышались звуки сражений и крики, звон мечей, чувствовалось, как сыпется каменная крошка, как пыль поднялась в воздухе и отравляла собой лёгкие, заставляя кашлять, рушились деревянные крепления и враг проник внутрь, это не заставит его бежать сломя голову. Он будет здесь. И если этот дворец станет ему усыпальницей, то так тому и быть. Солнце уходит, луна восходит. День и ночь сменяют друг друга. Одного императора сменяет другой. Всему свой час. Поглядев на готового к его приказам Цзышу, Хэлянь И подумал, что умереть вместе, если такова судьба, действительно не так уж и плохо. Но они ещё поборются. Он — Сын Неба. И сделает всё возможное, чтобы увидеть небеса без залпов огненных стрел и запахов жженой плоти в округе. Им просто надо выстоять. Он знал, что для этого нужно. Хэлянь И просыпается, кашляет. Ему кажется, что повсюду мутная, серо-жёлтая пыль: как шторы на окне, как от скачущих коней в степи, как от рушащегося дворца, по которому он даже не шёл, а бежал, но не для того, чтобы спрятаться, а чтобы раздать последние указания перед решающим боем. — И-гэгэ, что тебя всполошило? Три часа ночи ведь, — Су Цинлуань, его будущая жена, приподнимается на кровати, ежась от того, как одеяло соскальзывает с плеча. Хэлянь И берётся за него и накидывает обратно, прижимаясь к ней, начиная рассеянно перебирать волосы женщины. — Спи, Луань. От дурного сна ещё никто не умирал. Даже, — вновь заходится кашлем он, ощущая какой-то донельзя яркий привкус пыли во рту, — от такого реалистичного.

***

Ещё два видео показали несчастного ребенка, его трудно было назвать взрослым мужчиной. Тот то звал отца в мольбах выпустить его, изредка читал книгу в мягкой обложке, но чаще смотрел в одну точку, раскачиваясь на месте. Но потом, в какой момент, сказал: — Ненавижу тебя, Вэнь Жуюй. Если бы не ты, мама была бы рядом. Если бы ты не связался со своими друзьями, Чжао Цзином и остальными, то не подставил бы нашу семью. Гори в Диюе сотни лет. — Почему он говорит «Жуюй» вместо «Юй»? — озадачился вдруг Цзышу. Чжао Цзин оторвался от экрана, поставив на паузу запись, где молодой человек с ненавистью во всей позе смотрел на них. — Предполагаю, что во снах его отца зовут именно так. Удивительно то, что в них меня зовут так же, как в реальности. Должен пояснить вам, А-Сюй, что он никогда не говорил мне, в чём обвиняет... Следующая запись же отличалась от предыдущих началом. Личности Вэнь Яня больше не существовало. Был только он. Не знающий сомнения в том, кем являлся. — День сороковой. Вэнь Кэсин. Родом с Фэнья. Двадцать восемь лет, — ровное безэмоциональное лицо, ввалившиеся щеки, руки примотаны к туловищу крест-накрест заляпаной грязными жёлтыми разводами смирительной рубашкой. Вдруг он подался вперёд на стуле и усмехнулся. — Вчера я наконец-то сумел саботировать приём лекарств и буду так делать постоянно. Вы меня не остановите. Даже если будете заталкивать в меня их насильно. Его пронзительные глаза цвета очищенного, чуть потемневшего, кедрового ореха смотрели в душу. Цзышу не по себе, он хотел уйти от этого взгляда, потому что этот Вэнь Янь… Нет, этот Вэнь Кэсин. Он шлядел именно на него. Прямо через монитор экрана. Пронизывал, пришивал к сидению, что трудно шевельнуться. Его глаза влекли к себе, затягивали. Цзышу вдруг в разы труднее дышать. Но он не мог перестать смотреть, хоть сухость в глазных яблоках почти невыносимая, как и желание моргнуть. — А-Сюй, вы хотите остановиться? — Чжао Цзин тревожно потянулся к своему подопечному, по телу которого прошла крупная дрожь. Потянулся, но не дотронулся, почему-то не рискнув это сделать. — Мне кажется, вам стоит прекратить… — Нет, — отрезал Цзышу и продолжил, не отвлекаясь. На экране Вэнь Кэсин обратно садится на место, довольно скалясь. — Всё в порядке. Всё будет в порядке, спасибо за беспокойство, — он вцепился покрепче пальцами в стул, чтобы доктор не заметил, как сильно на самом деле его потряхивало. Ему не по себе, всё верно. Но лучше злорадство и веселье на этом лице в экране, чем затравленный несчастный взгляд и еле заметные синяки на руках и скулах. Просмотр продолжился.

***

— День пятьсот пятьдесят первый. Вэнь Кэсин. Фэнъя. Двадцать восемь лет. Я понял: чтобы не было скучно, стоит иногда устраивать развлечения. Медсестра не верит, что я управляю духовной энергией и заставила проглотить… транквилизатор, кажется, вы это так называете. В моё время говорили проще: «отрава», — он улыбается, всё в той же потрёпанной и грязной смирительной рубашке. Волосы, которые были короткими, отросли по плечи. Их ему если кто и мыл, то явно изредка. Это не самая лучшая больница для душевнобольных, и Цзышу немного порадовался тому, что отказался подписывать какое-либо согласие на госпитализацию. Вэнь Яню такого выбора не дали. Его сюда положили насильно за полгода до совершеннолетия. Семнадцатилетний мальчишка. Пролежавший три года взаперти, пока не смог сбежать. Юнец, не познавший всех радостей жизни, запертый в этой клетке теми, кто ему ничего не говорил, не доверял, теми, кто был ему семьёй. — Я спровоцировал рвоту кашлем. И эта дрянь не подействовала. Она вряд ли меня вылечит…— тот смотрит своими большими и усталыми, но все ещё не потерявшими веселья глазами прямо в камеру. — Ведь лечить нужно не меня, а вас. Он вдруг начал напевать заунывный мотив. Без слов, просто мелодию, срывающимся голосом, прерывающимся на кашель. — Мой маленький А-Янь, что же они с тобой сделали… — вдруг тихо пробормотал Чжао Цзин, будто что-то поняв. В его глазах стояли слёзы боли, он не отрываясь глядел на экран, где его племянник, так же, с покрасневшими глазами, напевает песню и порой его губы дергаются, отчего мелодия становилась тревожной и прерывистой. Чжоу Цзышу смотрел на горе человека, который потерял племянника. Явно любимого, очень дорогого. Но изнутри прошила полыхнувшая злость. Если он сломает этот экран, будет достаточно быстрым, то сможет его разбить и воткнуть осколки Чжао Цзину в горло, тогда его родственная душа сможет успокоиться, а он будет кормить её вожделенными ею орехами и сладковатым сливовым вином… Помотав головой, отогнав эти мысли, вдруг словив себя на них, Цзышу устрашился их и того, что они принадлежали ему. Хотя он уже успел просчитать точное время: сколько займёт дорваться до экрана, а потом до чужого горла, куда именно целиться… Почему-то пришла на ум нелогичная мысль, что прогноз погоды для восхождения на гору сегодня был очень удачен. — Вы… Доктор Чжао, вы жалеете, что посоветовали Вэнь Юю отправить племянника сюда? — попытался Цзышу вернуться к реальности. Чжао Цзин постарался взять себя в руки: — Поначалу всё было нормально. Он принимал лекарства и ему становилось лучше. А потом я его проведал лично и все пошло наперекосяк. Лучше бы я просто держался подальше от их семьи. Может, А-Янь был бы тогда дома… Цзышу не уверен, что было бы лучше. Потому что Вэнь Юй, по его мнению, плохой отец и врач. Кто знает, как он пытался лечить своего сына в детстве? И лечил ли, а не калечил?

***

— Чжоу Цзышу. Двадцать восемь лет. Цзянси, двадцатый день, — рядом с лицом мерцает экран включённого ноутбука. Видимо, камера стояла около кровати в комнате, потому видно было только ту часть, где находится компьютерный стол среди серых стен, маленьких навесных полочек без единой пылинки: с книгами и грамотами, камнями разных пород. Шкаф для одежды и для снаряжения в экспедиции не полностью помещался в изображение. — Провалы в памяти не мучают, — как-то насмешливо произнес он, насмехаясь над самим собой. — Так мне казалось раньше. Я теперь прячу свои записи в трёх экземплярах: в бумажном, в видео, в фотографиях текста на почте дагэ. Мой дневник, — криво усмехнувшись, тот достал названное со стола. На книжонке болтался замочек, где надо ввести семизначный код, — пару раз потерял оттуда страницы. А потому я сегодня поставил на него замок. В эту квартиру имеют доступ только я, И-гэ… Ци-эргэ и Чжао-гэ тоже, но они редко меня навещают. Мне начинает казаться, что кто-то из них надо мной прикалывается, как бывало в детстве. Иначе я не могу найти объяснений всей этой чертовщине. Хэлянь И останавливает запись и тяжело дышит. Касается того же дневника, что показывался на записи, вертит задумчиво. Какой же пароль? Он вводил все значимые даты в жизни А-Шу: дни рождения братьев, его собственный, Хэлянь Пэя, настоящих родителей. Даже Вэнь Яня, про которого А-Шу начал в своё время слишком много рассказывать. Но ни одно цифровое значение не помогало открыть несчастную книжонку.

***

Снова этот человек. Красивое лицо, подёрнутое печальной улыбкой, бледный вид. Залитая светом… Пещера. Вэнь Кэсин ходил из стороны в сторону по каменному залу, в котором откуда-то сверху виднелся просвет. Вход разгребён, дверь закрыта. И никаких завалов. — Хожу я век, хожу я два, а может три, а может более. Что может всего лишь человек, бессмертный, что заточен в неволе? — напевал тот сам себе, насвистывая мотив и таская откуда-то массивные доски, одну за другой. Цзышу он не видел, как в прошлый раз, предоставленный самому себе. Из досок, как оказалось, Вэнь Кэсин собирал гроб. Упорно трудился как человек, никогда не занимавшийся подобным. Цзышу оглядел покрасневшие пальцы, еле сгибавшиеся, чтобы обхватить молоток и гвозди, принесённые откуда-то из стороны складов. Пальцы, по которым порой попадал молотком, отчего Вэнь Кэсин потом шипел от боли. Старательности, в отличие от умений, ему не занимать. Собрав, наконец, полноценный гроб, больше подходивший для двоих, нежели для одного, он потащил его в сторону, где Цзышу уже бывал. Где нашёл несчастного, к которому немилосердна оказалась судьба. Пройдя за Вэнь Кэсином в библиотеку он заметил, что кукла-лошадь уже была изготовлена. Полагающиеся благовония только не зажжены. Вэнь Кэсин это исправил, послав слабый импульс какой-то синей вспышки с кончиков пальцев. Он развернулся слишком резко. Посмотрел прямо на подсматривающего Цзышу. Схватил за руку, утаскивая куда-то в сторону, не обратив внимания на сопротивление, и втолкнул в гроб. Цзышу потянулся обратно, но тут сверху легла деревянная крышка. Он заскреб по ней что есть силы, а боль прошлась по рукам, пальцам. Его невообразимо затрясло от паники, он усилил напор, но вместо дерева под ногтями ощутил лёд. Сами пальцы показались уже чужими, они слушались, но он продолжал и продолжал попытки вырваться и спастись, пока из горла не вырвался отчаянный крик потери. Вдруг исчез и гроб, как и ледяная пещера. А сам Цзышу оказался в каком-то старом поместье, сидящим на ступенях. Попытался отдышаться и всполошился, когда услышал позади: — Я бы никогда не заточил никого там. Что за фантазия, Будда помилуй… — обернувшись, он увидел знакомое лицо Вэнь Кэсина, державшего тыкву-горлянку в одной руке. — Разве это было не воспоминание? — хрипло спросил Цзышу у него, глянув с опаской. — До определённого момента. Я его в гроб не затаскивал… живого. — Кого «его»? Вэнь Кэсин выглядел так странно, как если бы был не уверен, что следует отвечать. — Тебе лучше меня не вспоминать. Забудь и живи обычной жизнью. Просыпайся. И Цзышу открыл глаза. Но не был уверен в том, что рад этому. Раздался лёгкий и тихий храп и сонное бормотание. Чжоу Цзышу перегнулся через кровать: брат спал на полу, рядом, на подушке, которую господин Чжоу, как обычно, выкинул во сне из постели. Цзышу схватил своё одеяло и накрыл им Хэлянь И, а потом уставился в потолок, закинув руки за голову. Сон не выходил из мыслей. Почему он должен забывать? Запись перечеркнута во многих местах, с каплями от текущей ручки. Хэлянь И замечает, что Цзышу отправляет ему далеко не всё. Потому что зачастую видеодневник и записи дублировали друг друга, но видео с разговором об этом сне нет у него на электронной почте. Только в виде фото, сделанного с дневника-книжки. Если бы он знал раньше. Если бы он только знал…

***

Чжао Цзин радовался успехам господина Чжоу. Последний же не видел ничего, что стоило бы особо отметить. — Вы больше не боитесь собственной тени, идёте более уверенно. — Мне всё ещё снятся те сны. Чжао Цзин сник. — Попробуем медикаментозную терапию? — предложил он. Согласившись, Цзышу почувствовал облегчение. Может это ему поможет. При выходе из кабинета после сеанса, он увидел рядом со своим отражением Вэнь Кэсина, но только не в белом или сиреневом ханьфу, как во снах, а в красном. Тот ему как-то странно поклонился, выставив руки вперёд. Цзышу воровато оглянулся: Чжао Цзин уже ушёл в какую-то смежную с кабинетом комнату, возможно в раздевалку. Несмотря на то, что это казалось окончательным сумасшествием, он поклонился в ответ чужому отражению. Оно же ему выдало ядовитый оскал, и… — Привет, А-Сюй, — прочитал Чжоу Цзышу по губам, которые, по итогу, сложились в ядовитую усмешку. Из кабинета и здания клиники он вылетел без оглядки. Даже не поздоровался с доктором Вэнем, с которым столкнулся на пути к выходу на улицу.

***

— День сороковой. Цзышу. Двадцать девять. Цзянси, — набрав побольше воздуха в грудь, человек на видео хотел сказать что-то ещё, но выдохнул. Помолчал. А потом забормотал тихо: — Я вынужден поставить камеры постоянного наблюдения в собственной квартире. И покажу их потом дагэ. Хочу убедиться, видит ли он то же, что и я. Потому что его не бывает рядом, когда появляется это нечто с подведенными красным стрелками и оскалом как у лисы перед нападением. Хэлянь И помнит, как они вместе смотрели потом эти записи. И там не было никого, кроме Цзышу, говорящего зеркалу оставить его в покое. Цзышу после этого разбивает и выкидывает все зеркала из дома, тяжело дыша, еле сдерживая хрипы из горла. Наблюдающая за всем этим действием по отношению к зеркалам Су Цинлуань, пришедшая вместе с ним, чтобы помочь с готовкой, после выхода из квартиры говорит, чтобы Хэлянь И сам разбирался с заскоками своего братца. Сам он который раз остаётся в доме с Цзышу, чтобы ему стало немного спокойнее. На следующий день, по приходу домой после работы, он замечает, что все вещи его невесты исчезли. Она ушла от него. Не соизволила даже нормально попрощаться, оставив на скамье в прихожей какую-то записку, где сообщает, чтоб больше так не может: быть с ним, терпеть его отсутствие большую часть ночей дома, невнимание и то, что всё время уделяется лишь А-Шу. Хэлянь И выкидывает эту паршивую мерзкую записку, прокручивает ещё несколько раз видео и пару дней пытается прийти в себя. Он не говорил Су Цинлуань о состоянии Цзышу, но, наверно, так даже лучше теперь. Пускай и очень больно.

***

— Знаешь, А-Сюй, — начал говорить ему Вэнь Кэсин в тени какого-то до боли родного поместья. Создавалось впечатление, что Цзышу знал в нём все тайные ходы и выходы, где главная комната, основной и малые залы, где учитель (какой учитель? Чей?) предпочитал проводить свой досуг, какие пироги пекла хозяйка поместья, где его младшие соученики. Неподалеку стояла плакучая ива с раскидистыми ветвями, покачивающимися на ветру. Всё выглядело живым и неживым одновременно. — Когда всё закончится, давай будем странствовать вместе? Ходить от таверны к таверне, пробовать вино, закуски, биться плечом к плечу… — господин Вэнь мечтательно улыбнулся, и это не было тем оскалом, который был увиден Цзышу в отражении. Всего лишь мягкая, добрая и доверчивая улыбка, с прикрытыми от горького счастья или сладкой печали глазами. Тело вновь было неповоротливым, как и при первом таком сне. Хотелось дать понять, что это он, Цзышу, а не тот А-Сюй, которому Вэнь Кэсин всё это говорил. — Странно. Сейчас ты должен точно так же молчать, но мне кажется, что это длится слишком долго, — знакомый незнакомец открыл глаза. И взглянул на него по-новому, будто увидев то, что раньше было недоступно. — Я всего лишь воспоминание. Или воспоминанием моим являешься ты. Не играй в игры разума, можешь заблудиться. Я не знаю как тебя на самом деле зовут, но… Если вдруг в жизни встретишь кого-то, похожего на меня — ни за что не называй своего имени и беги без оглядки. Он отвернулся и бросил долгий взгляд в сторону, в которой ничего не было помимо дороги, ведущей за стены поместья, находящегося в окружении молочно-белого тумана. Но, видимо, Вэнь Кэсин видит в нем что-то недоступное Цзышу. Или кого-то. Кто мог бы помешать этим снам-воспоминаниям продолжаться дальше. Или кто видит этот разговор со стороны, а может тихо подслушивает где-то в тени ветвистой ивы. Он встревоженно смотрит за кем-то там вдали, как свысока. Чуть отведя голову, Вэнь Кэсин наклонился, словно заглядывая через плечо кому-то, кто что-то держит перед собой, проводит взглядом по бегущим быстро строкам. Наблюдает за тем, кто читает. — И ты тоже, — он мягко улыбается, чуть приоткрыв бледные губы, обнажив зубы, становясь похожим на чудовище с оскалом. — Беги. Хэлянь И резко захлопывает крышку злополучного ноутбука, который держит на коленях, с фотографией записи. В квартире Цзышу темно, лишь мигал неисправный ночник. Он перебарывает себя, не ленится и включает весь свет в доме. И музыку на телефоне, подключив его к проводной колонке. Плевать на соседей, которые могут вызвать полицию из-за ночного шума, плевать на счета за электричество. У него, чёрт побери, сдают нервы. А выпитый виски нисколько не помогает. Открыта уже вторая бутылка, и проку от неё никакого. Возможно он сумеет забыться и ему не приснится этот демонов Вэнь Кэсин, о котором писал младший брат, никогда в жизни.