The Devil You Know

      Корделия уже давно не проводила время с матерью. Это казалось таким странным, почти забытым чувством: сидеть с ней на диване, обнимать за плечи и смотреть какой-то фильм, названия которого девушка даже не думала запоминать, потому как для нее происходящее на экране не было важно. Важно — поцеловать мать, посмеяться над какой-нибудь шуткой, сделав вид, что у нее прекрасное настроение и ничего плохого не происходит, что ни ей, ни миру не грозит опасность, а потом, когда отец принесет морожное из магазина, — раз за столетие не зарываясь с головой в работу даже в выходной, — сесть всем вместе на полу и играть в монополию, как когда-то в детстве. Корделии хотелось быть веселой, хотелось искренне забыться и радоваться такому дню, но не могла. Она то и дело косилась в окно, глядя с мучительным ожиданием, как солнце все ближе к грозионту; скоро она снова уйдет будто бы в школу готовить свой вымышленный супер доклад, а на самом деле отправится на встречу самой смерти. Собственно, так оно и будет, ведь ей теперь известно, что до могилы ей один шаг — зловещие пророчества имеют тенденцию сбываться в этом проклятом городе — и скоро вампиры попируют на ее крови, испив прямо из горла. Сдаваться так просто Корделия не собиралась, упрямо гнала плохие мысли, но от внутренних голосов не убежать, — все внутри кричало о том, что умирать-то совершенно не хочется, хочется жить. Она так много еще не успела сделать, так много хотела! Все внутри содрагалось от одной только мысли о том, что это ее последний вечер, и как бы Истребительница не гнала эти самые мысли прочь, они назойливо кружили в ее голове, напоминая, что закат близок. Руперт как-то слишком легко отпустил ее домой. То ли считал, что обратно она больше не вернется, испугавшись, то ли уже настроился на скорую гибель своей подопечной. Даже Уиллоу с Ксандером смотрели так, словно провожали Корделию в последний путь, особенно после того, как с Джайлзом поговорил Ангел. Ангел. Мыслями девушка возвращалась к нему целый день, особено к их недавнему прощанию. Прощанию лишь на день, но которое могло быть последним… … Его мягкие прикосновения к лицу, нежный поцелуй и легкое скольжение пальцев через ткань одежды по ее телу. Боль прошла, — Ангел впитал ее в себя, как губка воду, — и теперь ей на смену пришло возбуждение. Его губы завладевают ее собственными, ладони оглаживат плоский живот, и Корделия выгибается навстречу этим ощущениям, обхватив мужчину рукой за шею и притягивая к себе. — Нет, я не могу… — Резко сжав зубы, процедил вампир, уткнувшись носом в подушку под головой девушки. — Нельзя, я… Корделия поворачивает его голову, сама тянется к его губам. Когда ее тонкие пальцы забираются под мужскую рубашку, исследуя крепкую мускулистую спину, Ангелус почти рычит и на какое-то время теряет контроль. Его поцелуи становятся грубее, отдавая животной страстью, руки хаотично движутся по девичьему телу, ловко юркнув между ног и поглаживая внутреннюю сторону бедра, а взгляд — шальной, сумасшедший — выдает дикое желание и едва контролируемую жажду. В его голове уже страстная картина, полная похоти и страсти: как он берет эту красавицу прямо здесь, прижав к кровати и полностью покоряя своей власти, как ее кровь горячим нектаром струится из свежих ран на лебяжьей шее, когда он кусает ее вновь, мелкими глотками испивая с каждым глубоким толчком. Корделии в этот момент должно быть чертовски хорошо, она должна стонать от страсти и желания, но потом картинка пропадает. Ангел понимает, что почти пересек черту и его терпение на исходе. Истребительнице не будет хорошо, а он потом сдохнет от мук совести. В эту секунду хочется, чтобы в комнату кто-то вошел. Тот же Джайлз, например, и тогда придется отстраниться уже не по причине собственной слабости, а в силу обстоятельств. Через силу отстранившись, вампир в последний раз целует девушку в лоб, тихо прошептав: — У нас еще будет возможность. Поверь мне… И Корделия верила. Это была глупая надежда, что все будет по прежнему хорошо, хоть как-то стабильно: прогулки по магазинам, тусовки с подружками, обычные семейные вечера без щемящего ощущения в груди, будто это последний ужин с родными. Девушка уже давно тешила себя подобными глупостями, уверяя, что черная полоса не может длиться вечно. Но она длилась, а солнце уже почти зашло за горизонт. Она вышла из дома через окно, как уже привыкла за недолгое время становления Истребительницей. На первом же повороте показались Руперт, Уиллоу и Ксандер. Молча кивнув друг другу, они направились туда, где их ждала смерть.

***

      Дарла смотрела на Ангелуса то ли с презрением, то ли с лютой ненавистью. Он пришел сюда, как конченный идиот, распотрошив по пути еще с дюжину вампиров, дабы пробраться к Хозяину и бросить ему вызов. На деле же он даже не смог победить Наместницу, которая, напившись крови, была сильна и вынослива, и теперь сидел в клетке, как пойманная бездомная собачка в приюте. Ему хотелось влепить оплеуху, разодрать глотку, вырвать сердце из его груди, а перед этим — чтобы мучился и страдал — извращенно и с особой жестокостью разорвать в клочья его любимицу, из-за которой он так рисковал. Конечно, ведь просто так он не явился бы сюда, а значит влюбился. Понимал, что Истребительница не победит, умрет с позором; Ангел явился ради этой глупой стервы, и Дарла не могла этого простить. Вроде бы как не имея души, она не должна чувствовать вообще ничего кроме злобы и раздражения, но Дарла сгорала от ревности, беспомощности и страсти. Брошенная женщина, которую променяли на другую, и которая по-своему любила бывшего любовника, желала доказать, что она лучше. А еще она желала отомстить за унижение, а потому с упоением и беспощадным злорадством смотрела на то, как Ангелуса пытали и унижали, но пока что не убивали. — Как бы ты не старался, но все будет так, как предсказано. Мир падет, а вместе с ним и твоя напыщенная идиотка. — Злорадствовала Дарла, глядя на лежащего калачиком вампира. — Осквернить ее тело на твоих глазах — великое наслаждение. — Она не так слаба, как тебе хочется думать. — Пробормотал мужчина, не размыкая глаз. — И она уничтожит вас всех, до единого… — Нас всех. Нас, твою семью! Таких же как ты! Подумать только: променять свой род на какую-то шлюшку! Ангел скрежетнул зубами, но не ответил. Дарла специально выводила его на эмоции, специально провоцировала, — только что мог поделать побежденный, запертый в клетку мужчина, который геройствовал да без особого толка? Он знал, что Хозяин все еще в своих чертогах, ждет успехов своих приспешников и новостей от Наместницы. А успехи-то наверняка должны быть, ибо кто такие Истребительница и ее в каком-то плане бесполезные друзья по сравнению с такими, как Баффи? От одной только мысли, что будет с Корделией, у Ангела разрывалось сердце. — Попроси прощения. — Вдруг произнесла Дарла. — Докажи свою преданность и может быть тебя… — Уходи. — Почти прорычал Ангелус, стиснув кулаки. — Слушать тебя не хочу. — Ну и как хочешь! Сохнешь здесь вместе со своей Истребительницей! Дарла ушла, оставив Ангела одного. Сбежать из клетки он не мог и был слишком слаб, чтобы сопротивляться сильным, насытившимся кровью вампирам. Он мысленно взывал к Корделией, призывая ее быть осторожнее, беречь себя и не геройствовать, — на самом деле, он бы вообще предпочел, чтобы она сбежала, бросив все, — но мужчина чувствовал, что скоро Корделия будет здесь. И она исполнит пророчество так или иначе.

***

— Значит, дела продвигаются? — Насколько это возможно. Имей мы возможность ходить при свете дня, все было бы проще. — Не думай об этом. У нас еще все впереди. Подойди ко мне, дитя мое, у меня для тебя есть небольшой дар. Баффи, горделиво и важно — как и всегда — приблизилась к Хозяину и преклонила колено, как того требовал церимониал. Нетопыриная морда вампира уже давно не поселяла в ее черной душе никаких эмоций, даже страха. И чем сильнее будет она сама, тем больше шансов со временем взять все в свои руки. За ней пойдет молодняк, который она взрастит в верности только себе, а еще те, кто хочет перемен, желает обрести сильного и активного лидера в ее лице; Хозяин протянул ей руку и предложил испить из раны на запястье. Тотчас прильнув губами к чужой холодной коже, Наместница жадно пила кровь, чувствуя, как сила повелителя струится по ее венам. Когда он затащил ее к себе на колени, Баффи не сопротивлялась. Она собиралась позволить ему то, что он уже брал в далеком прошлом — мужчина или женищна, потерявшие бдительность, становятся легкой мишенью. Время от времени блондинка баловала этого вампира подобными вещами, благо, что старому упырю этого хотелось крайне редко. Он растегнул молнию на ее худи и припал губами к женской груди. Когтистые руки царапали кожу, проникали за кромку джинс, сжимая ягодицы и поглаживая ложбинку между ними. Баффи не чувствовала ничего ни в прошлые разы, ни в этот. Она даже особо не симулировала, только старалась ускорить процесс, от которого не испытывала никакого наслаждения. Если уж на то пошло, куда большее удовольствие она испытала во время драки с Истребительницей. Даже больше, она возбудилась, причем достаточно, чтобы захотеть не только примитивно убить ту назойливую тварь, но и развлечься с ней, а потом испить досуха. Сейчас же, когда ей приходилось делать вид, что она готова и изнывает от нетерпения, Баффи была холодна и бестрастна. Она сама кладет когтистую лапищу Хозяина на свою грудь, позволяя лапать себя с грубоватой нежностью, потом сама поднимает полы чужого одеяния и быстро спускает с себя джинсы. Смотреть в лицо вампира не хочется, а потому Наместница меняет позу, сев на возбуждение старого нетопыря спиной к нему. Она двигается быстро и резко, грубо насаживается сама и позволяет также грубо мять свою грудь. Никаких чувств, никаких сожалений, лишь бы поскорее ей позволили пойти охотиться вновь, а там и добраться до этой наглой, самодовольной сучки. Когда все заканчивается, Баффи молча слезает с коленок Хозяина и ждет распоряжений. — Иди же и заставь этот мир преклонить колени передо мной. Блондинка кивает в ответ и выходит, а на ее губах играет ехидная усмешка.

***

      Удар. Еще один удар. С коленки под дых, потом захват и кол вонзается в грудную клетку, пронзив сердце. Вампир пеплом осыпается к ногам Корделии, а она устало приседает на корточки. Со стороны она выглядела жутковато: вся в пыли — одежда, лицо, взлохмаченные волосы — уставшая и с оружием в руках. Сколько уже она убила за эту ночь? Сколько еще предстоит убить? Пока она дойдет до логова Хозяина, последние силы покинут ее, и там она уже станет даже не главным блюдом, а лишь жалкой закуской для главного упыря. Наместница оторвется на ней, а ее господин доведет дело до конца. Корделия, конечно же, не показывала вида, вела себя так, будто чувствует себя, что называется, на коне, только вот сердце стучало так быстро, так бешено, а в глазах читался испуг и волнение, что Наставник уже даже не выдавливал из себя скудные улыбки ободрения, понимающе кивая. Корделия знала, что может умереть. То, что она должна это сделать во имя великой цели, оставалось в тени, как и те вампиры, которые окружали ее, точно чувствовали и ритм ее сердца, и запах крови, и шаги за мили, стягиваясь к ней, как шмели на нектар. — Где же Ангел? — Спрашивает перепуганная, но с тем старающаяся помочь Уиллоу. — Почему он не с нами? — Он не может нам помочь. — Как-то сдавленно и тихо произносит Джайлз. — Он себе-то не способен сейчас… Библиотекарь ловит взгляд Корделии и замирает. — Ты знаешь где он? — Спрашивает она. — Да. — И мне не сказал? — Он просил ничего тебе не говорить. Пойми, Ангелус хотел… — Он уже там? Он пошел в одиночку? Голос девушки срывается и становится несколько визгливым. Ей бы топнуть ножкой, обидеться, вскинуть носик да уйти, но то была та, старая Корделия. Истребительница же пытливо смотрит на своего Надзирателя, сцепив зубы и сжимая в руках кол, а ее взгляд буквально пожирает мужчину с негодованием и злостью. — Прости. Мы хотели как лучше. — Они хотели спасти тебя. — Уиллоу опускает голову, не выдержав пылающий взор Корделии. Ей хочется перевести тему и она решает заговорить о том, что было лично для нее очень важно. — Интересно, как там Ксандер. Он ведь один, сторожит твоих родителей и… — Он справится. — Отрезает Корделия, как ножом. — А если не справится, я лично с ним разберусь. Звучало грубо и жестоко. Девушка устыдилась своего порыва, но извиняться не стала, хотя рыжеволосая отличница и смотрела как котенок, которого выбросили на улицу под дождь. Остаться дома защищить родителей она не могла, ибо в том не было бы толка, — вампиры обретут силу, доберутся до Истребительницы и убьют всех без тени сомнений. Надо оказаться быстрее и добраться до корня зла — так она сможет спасти не только родных, но и всех, даже эту дурочку Уиллоу, которая переживала за парня, который был слеп, глух и туп, даже не замечая, с какой любовью на него эта невинная девушка. А еще она сможет спасти Ангела. Жив ли он еще, держится ли? Этого Корделия не знала. Она уверенно вела за собой людей на верную смерть, даже до конца не отдавая себе отчета, а готова ли сама дойти до конца и умереть, пускай спася тем самым сотни жизней.