The Devil You Know

      Саннидэйл, который помнила Корделия всегда был тем еще скучным захолустьем, однако прельщал размеренностью жизни и какой-то приятной, солнечной атмосферой, которую девушка раньше никогда не замечала и воспрнимала как данность. Но сейчас, сидя в угнанной Дойлом машине и глядя на мрачные, пустые улицы, вдыхая воздух, пропитанный страхом и кровью, Корделия как никогда скучала по прежнему городу, где точно не было мертвых тел на обочинах дорог. — Сейчас только утро, нам повезло. Бункер не так далеко, скоро будем на месте. — Нет. — Твердо отрезает Корделия. — Сначала едем ко мне домой. — Зачем? Ты же отменишь желание и все… — Едем. Ко мне. Домой. Она должна была увидеть родителей, просто обязана. Это ее вина, ее глупость, и еще неизвестно, получится ли исправить такую чудовищную ошибку. Сердце бешено колотилось, а по спине пробежал неприятный холодок, когда перед девушкой показался родной дом, наглухо зашторенный, словно его обитатели боялись даже намека на солнечный свет. — Мне кажется, это не самая удачная идея. — Если не хочешь, жди меня в машине. У тебя же есть оружие, так ведь? Дойл с сомнением косится на пистолет в бардачке, прекрасно понимая, что он не годится против вампиров. Если налетят демоны, он не будет прохлаждаться на улице и пробовать отстреливаться, это точно, но взгляд Корделии был таким решительным, что как-то не приходилось даже спорить. — Если я не вернусь через десять минут, — девушка запинается, закусив губу, вновь чувствуя, как внутри словно боролось два начала, и прежнее, трусливое да слабое, все же побеждало чаще, нежели благородные порывы и страх за чужую жизнь, — подожди еще десять. В доме царила затхлость, было грязно, повсюду толстым слоем серела пыль. Корделия не решается звать кого-то по имени, а потому боязливо бредет по лестнице наверх, зажав в руке острую палку, которую они с Дойлом нашли по пути во время небольшой, но весьма запоминающейся остановки. Ей еще не доводилось грабить магазины, но вечернее платье было наихудшим вариантом для подобного случая, а потому им с этим слегка трусоватым полудемоном пришлось поиграть в Бонни и Клайда, оставив после себя серьезный след. Хотя, если поразмыслить, демоны так или иначе догадывались, куда могла уехать беглянка, а значит оставаться надолго в городе было катастрофически нельзя. Прислуги нет, света нет, тишина. Морозный холод пробежал по коже, когда Корделия открывает дверь в спальню родителей, а все инстинкты вопили о необходимости бежать. Но она упрямо идет дальше, заходя в находящуюся в полумраке комнату, и тут ее взгляд устремляется к кровати, на которой лежал некто, укрытый с головой одеялом. Парализующий страх сковывал тело, мешал думать, действовать; девушка не помнит даже как подошла ближе и стянула одеяло ниже, убрав с чужого лица. Она издает дикий крик, полный душевной боли и ужаса, тотчас упав на колени, словно в ногах уже больше не было сил держать ее. Изуродованное лицо отца, покрытое толстым слоем запекшейся крови, с разбитыми до мерзкого мессива губами и гематомами, — в его взгляде мольба о пощаде, отчаяние, подрывающее надежду, и ужас, словно мужчина не верил до последнего, что убийца лишит его жизни. Но вот он уже мертв, не чувствует, как слезы дочери стекают по его руке, которую та прижала к груди, всхлипывая и взывая к отцу, не слышит ее плача и сожалений, и не может предупредить о том, что кое-кто еще зашел в спальню и наблюдал за происходящим со зловещей улыбкой на губах. Корделия не замечает, как кто-то подошел к ней совсем близко, а потому не успевает среагировать перед тем, как на нее обрушивается тяжелый удар, отбросивший к стене, а потом вновь полоснувший по лицу с невиданной злостью. — Явилась, принцесса?

***

      Дойл понял, что девица со странностями, когда еще имел честь пообщаться с ней в канализации. Какая-то вздорная, взбалмошная, — точно избалованная доченька богатеньких родителей, — абсолютно не понимающая всего ужаса, происходящего кругом. Он ей помощь предлагает, — считай что последняя надежда на спасение, — а она прется в дом, навестить родственников! Хотя, Дойл не мог ее осудить. Как и бросить одну. Почему-то ему очень понравилась эта красавица, особенно, когда она ударила стулом продавца-консультанта в том магазине, что они грабили, поскольку в платье и на каблуках бегать было не удобно, а у Дойла отлетела подошва у ботинок. Сработались складно. И, что удивительно, эту даму в беде совершенно не волновало то, что ей в помощники просился демон. Как и то, что в ее собственном доме все было так подозрительно тихо да еще зашторено, что любому идиоту показалось бы подозрительным. Идиоту, с инстинктом самосохранения. Корделия храброй не была, это факт уже изученный Дойлом за то время, что они ехали в Саннидэйл, но явно была готова на многое ради тех, кого любит. Во всяком случае, ради родителей. Когда внутри слышится женский крик, Дойл незамедлительно вылезает из машины, взяв запасной кол с собой на всякий случай. Он еще никогда не убивал вампиров. Да и демонов тоже. Он привык убегать, спасать свою жизнь переездами, приспосабливаться к изменениям вокруг него. Когда появился Ангел стало чуточку проще, но все равно — Дойл не охотник. Однако когда вскоре слышится звон разбивающегося стекла и какой-то грохот, он стопроцентно убеждается, что колом придется воспользоваться на деле. Он бежит за шум, раздающийся со второго этажа. Корделия больше не Истребительница и силой не обладает, а потому совершенно не удивляется тому, что ею буквально протирали каждую поверхность спальни, награждая безжалостными ударами; только как бы слаба не была девушка, удивительным казалось то, что она совершенно не сопротивлялась. Она позволяла таскать себя за волосы, плакала и скулила, когда ее били с ноги в живот, и через слезы шептала то, от чего у Дойла почти встали волосы дыбом. Она просила мамочку прекратить. — Избалованная стерва! Всегда думала только о себе! А этот ублюдок баловал тебя, только и пищал, что еще нужно купить его маленькой принцессе! И снова удар. Женщина, что схватила Корделию за грудки и уже было хотела вонзить клыки в ее шею, явно наслаждалась чужими страданиями, а потому, увидев непрошенного гостя, злобно ощерилась, недовольная тем, что ее прервали на самом интересном месте. — Маленькая шлюшка привела с собой дружка. Дойл так и застыл на пороге, не зная как даже подступиться к той, что сейчас надвигалась на него, по-волчьи оскалившись, медленными шагами сокращая спасительное расстояние между собой и новой жертвой. Она оставила Корделию лежать у стены, похороненную под обломками некогда дорогого комода, и все свое внимание сосредоточила на вошедшем Дойле. — Ну, иди к мамочке. Дойл встает в стойку, — сколько раз он видел, как это делает Ангел, — старается выглядеть угрожающе и уверенно, но женщина только смеется, оголив острые, как бритва, клыки. Она хватает его за горло, выкручивает руку с занесенным колом, заставляя выронить оружие, но проходит буквально несколько секунд, и ее тело рассыпается в прах. Корделия стоит перед Дойлом с острым обломком от комода в руках, который тотчас выпадает из ее омертвевших пальцев, а следом и она почти рухает в чужие объятия, из последних сил сдерживаясь, чтобы не упасть в обморок. Дойл все понимает, а потому вопросов не задает. Он ласково гладит девушку по волосам, дает ей передышку после такого потрясения, и также ненавязчиво уводит из дома, сажая обратно в машину, но уже на заднее сидение. — Тебе нужно немного отдохнуть. Скоро мы будем в бункере, пока можешь просто полежать. Корделия даже не отвечает ему, свернувшись калачиком на старом сидении, но когда они отъезжают от дома, то все же едва слышно шепчет: — Спасибо. Дойл лишь улыбается в ответ, бросив быстрый взгляд в зеркало заднего вида, и давит на газ. Он искренне надеялся, что Ангел будет на месте.

***

— Я очень не люблю идиотов. Особенно тех, которые пытаются меня одурачить. Вампир, стоящий в центре широкого зала, внутренне содрогается от голоса того, кто грозился в считанные секунды перегрызть ему горло, но внешне старался сохранять спокойствие, хотя прекрасно понимал, что тщетно — Хозяин чувствовал все. — Куда исчезли полмиллиона, которые должны были поступить к нам еще неделю назад? С кого мне снять кожу прежде всего: с тебя или твоего другого раба? Мужчина тяжело сглатывает и косится в сторону. На полу лежал человек, с лица которого сняли кожу, после чего отрезали язык и выдавили глаза. Демон, занимающийся всем процессом, теперь аккуратно вычищал ногти острием ножа, периодически глядя на провинившегося вампира с улыбкой на губах. — Вот поэтому я против образования для людей, против этих поблажек! — Подает голос один из тех, кто также присутствовал на собрании. — Они наша пища, а не помощники! Мы сами справимся… Хозяин медленно поднимает руку, призывая к молчанию, и говорящий тотчас затихает. — Дом не будет стоять без опоры, какой бы богатой не была мебель. Мы управляем, но нужен кто-то, способный служить. Ведь господам нужны слуги, не так ли? — Старый вампир делает паузу, и остальные многозначительно кивают головами, безропотно соглашаясь. — В истории человечества были случаи, когда мелкие князьки объединялись и свергали короля. Вот и я вижу, как плоть от плоти моей при помощи своих жалких рабов хочет лишить меня того, на что я имею полное право! — Господин, уверяю, я не причем! — У тебя есть три дня. Потом, уверяю тебя, ты сам попросишь меня о вечном покое. Вампир уходит, почтенно кланяясь, а следом за ним и остальные члены клана, за исключением одной, затаившейся в тени фигуры. — Подойди. Блондинка, чью губу уродовал длинный шрам до самого подбородка, медленно приближается к Хозяину и садится на пол возле его ног. Старейший из вампиров протягивает руку, мазнув острыми когтями по скулам девушки, и выжидательно смотрит в ее лицо, как всегда бесстрастное и сосредоточенное. — Какие вести ты принесла мне сегодня? — Мы не нашли медальон. Но я чувствую, он где-то в его убежище. Хозяин искривляет губы в ухмылке, сложив руки под подбородком и поставив локти на колени. — А Ангел, значит, все еще молчит? — Его душа не позволяет ему сказать правду. — Душа. Раскаяние. Совесть. Эмоции. Скажи, ты веришь во все это? Блондинка молчала, но ее ледяной и тяжелый взгляд говорил о многом. В ответ Хозяин хищно ухмыляется. — Может его пытают недостаточно хорошо? — Его пытаю я. Сомнений в качестве исполнения работы не оставалось. Но не успевает вампир подумать над тем, как же сломить непокорного изгоя, как девушка сообщает следующую весть. — В городе двое чужаков. Их видели возле дома Чейзов этим утром. — Вот как? Они представляют опасность? Блондинка лишь презрительно кривит губы, явно давая понять, каким мусором считает новоприбывших. — Я поставил тебя Наместницей не просто так. Я верю тебе, ты знаешь, что делать. Хозяин кивком головы отпускает прислужницу на выход, но когда та оказывается у дверей, то останавливает ее, пристально сощурив свои кроваво-красные глаза. — Когда медальон будет найден, он должен попасть в мои руки. Ты поняла это, Баффи? Ответом ему служит короткий кивок, и фигура исчезает во мраке.

***

      Бункер, коим именовалось небольшой чердак с запасным выходом, ведущим на крышу, был перевернут с ног до головы, а множество книг, которые Ангел бережно хранил, собирая всю возможную информацию про Хозяина и порожденных им вампиров, были уничтожены, грудой валяясь на полу. Поговаривали, что в Саннидэйле жил Смотритель, коллекционирующий фолианты много лет, и некоторые из его книг Ангел успел украсть из библиотеки школы до того момента, пока Хозяина не освободили и тот не превратил здание в свою обитель. Не было больше парт, школьных досок и спортивного зала; теперь там стояла отобранная у людей мебель, статуи и широкие ложа, предназначенные для тех, кому дозволялось жить вместе с Хозяином. Были среди книг и манускрипты про демонов и других существ, населяющих мир, однако после рейда на бункер не осталось ничего, способного помочь тем, кто мог бороться с установившемся порядком вещей. Следы крови на полу и даже стенах говорили о том, что здесь явно велась борьба, и Дойл искренне надеется, что Ангел сумел бежать. — А если его поймали? Что тогда? Где искать этот медальон? — Тебя волнует только медальон? Мой друг у этих тварей, понимаешь ты или нет? — Понимаю. — Недовольно шипит Корделия. — И самым лучшим, что мы можем для него сделать, это уничтожить медальон и отменить мое желание! Я не Истребительница и не смогу драться с вампирами! — Но мы даже не знаем, куда он его дел. Корделия устало вздыхает, стараясь взять панику под контроль. Все, к чему бы она не прикасалась, разрушается, а чтобы не пыталась сделать, заведомо обречено на провал, даже если она пыталась исправить ошибку. Внизу слышится скрип половицы, но потом сразу же вновь тишина. Дойл вмиг настораживается, бросив быстрый взгляд в окно, через которое можно было вылезти на крышу по прикрепленной к стене лестнице. Солнце еще не зашло за горизонт, хотя уже вечерело. Однако это не значило, что вампиры не могли добраться до бункера на машине или не послать служащих им людей. — Вылезай в окно. — Шепчет Дойл, потащив девушку к запасному выходу. — Я за тобой. Корделия уже почти достигает лестницы, как вдруг слышит голоса и звук выстрела. Она заглядывает в окно и видит, как Дойла отбрасывают к противоположной стене, а над ним нависает какой-то поразительно знакомый парень, держащий в руках чужой пистолет. Корделия от неожиданности едва не падает, узнав стоящего, но времени на размышления не оставалось, поскольку к ней уже приближались еще двое мужчин. — Беги! Уходи отсюда! Лицо Дойла меняется и вместо привычного девушке лукавого парня, на Корделию смотрит демон с шипами на лице, полностью обратившегося в свою вторую сущность. Он бросается на стоящего перед ним парня и валит его на пол, а в этот момент остальные прислужники вампиров бросаются за Корделией, обезумевшим взглядом смотрящую на то, как жертвует своей жизнью, спасая ее собственную, Дойл. Она вылезает на крышу, а оттуда по лестнице спускается вниз. Припустив, что есть духа, она бежит в абсолютно неизвестном ей направлении, сопровождаемая взглядами тех людей, что были в тот момент возле своих домов и видели, что за девушкой погоня. Никто не рискнул заступиться за нее, никто не протянул руки помощи. А вот Дойл, полудемон, вероятно уже мертв. Она умудряется скрыться в парке, схоронившись в зарослях до тех пор, пока ее не перестали искать. Или сделали вид, что перестали. Солнце уже заходит за горизонт и начало темнеть. Девушка выходит из своего убежища и, не зная куда идти, возвращается в бункер, хотя понимает, что это чистое самоубийство. Но все, чтобы она не делала, было самоубийством. Все было обречено на провал.

***

      Она видит, как Корделия поднимается по лестнице обратно на чердак, то и дело озираясь по сторонам, трясущимися руками хватаясь за ступеньки, готовая вот-вот свалиться вниз. Припухшие от слез глаза, сутулая спина и явный страх в глазах. Эта девица вся источала страх, каждой клеточкой своего тела. Жалкая и беззащитная. Баффи следует за ней абсолютно бесшумно и наблюдает, как та плачет в углу, где прикончили Дойла, сокрушенно убивается из-за безысходности ситуации и под конец просто ложится на пол ничком, жалея себя и свое положение. Блондинка думает, убить ли ее сейчас или дать ей еще время, — обычно ее сны не подводили, а значит девка приведет ее к искомому предмету, — и не разочаровывается, поскольку Корделия, будто кто-то вдохнул в нее вторую жизнь, наконец поднимается на ноги и принимается искать. Она сама не знает что силится найти, уже перерыла все, что было еще не разрушено во время облавы, и спустя какое-то время находит какой-то лист бумаги с изображением шкатулки на нем. Знакомой шкатулки. Той, которую отец подарил Корделии на день рождения. Девушка принимается судорожно размышлять над предусмотрительно оставленной Ангелом подсказкой. Когда на нее напала обращенная мать, то она назвала мужа предателем. Неужели Ангел и ее отец объединились против вампиров? Неужели ей вновь придется возвращаться в родной дом? Корделия быстро ретируется из бункера, не зная, что за ней хвост и на этот раз ей придется приложить все усилия, чтобы остаться в живых.

***

      » — Это безумие, ты сам знаешь это! Думаешь, они не придут сюда, чтобы проверить мой дом? Ангел удрученно качает головой, признавая чужую правоту, но выхода не было, ровно как и времени. — Ты отплачиваешь большие деньги за свою дочь. Тебя не будут подозревать. К тому же, ты сам сказал, что в доме есть тайник. — Пф, тайник! Твоим бывшим дружкам ничего не стоит найти это место, и тогда мне с женой… — Спрячь его в надежное место и я обещаю, что буду охранять твою дочь ценой своей жизни, пока она у меня есть. Мужчина тотчас замолкает, хотя готовился к очередной тираде. Корделия, его принцесса. Под защитой этого странного вампира. Прелестно. — Когда я смогу замести следы, то вернусь за медальоном и твоя дочь сможет загадать желание. Вы ведь уже потратили свои в пустую. Упрек попадает прямо в цель, и человек бросает на Ангела недовольный взгляд. — Ты прекрасно знаешь, что у меня не было выбора! Пока медальон был у Хозяина, он всем служащим ему людям велел загадать по желанию. И ты также знаешь, что он сам говорил нам всем, что мы должны захотеть. — Я знаю. И не обвиняю тебя. Поэтому храни медальон, пока я за ним не вернусь. Мужчина устало кивает и берет сокровище в руки».       Ангел чувствует, как боль растекается по всему телу, вновь приводя в сознание, вытаскивая из той блаженной дремы, куда ему, оголодавшему и истощенному, удалось погрузиться после очередной пытки. То, во что он превратился, сложно было назвать даже куском мяса, скорее фарш на сломанных костях, однако то было лишь начало. Его план пошел под откос, хотя он в него не особенно верил с самого начала. С учетом того, что жена того человека, который обязался помочь ему, была обращена в вампира, вероятность полного провала подбиралась как нельзя ближе, если тот все же решил рассказать ей о медальоне и своем тайнике. Но самого Ангела все еще пытали, значит медальон не нашли, а значит шанс на лучший исход еще был, если Дойл доберется до бункера и найдет подсказку. И поймет ее, самое главное, потому что сообщить о всех деталях другу вампир так и не успел. В клетку заходит юнец, держащий в руках зажженный факел. Прислужник Баффи, Ксандер. Хотя бы глаза прятать перестал что ли, ведь прекрасно знает, что делает. Наместница сама выбрала его, сама обучала. Ломала, угрожала, пытала. И парень сдался. Наверное, хотел спасти родных и друзей, а может думал только о своей шкуре. — Наместница велела мне допросить тебя. — Глухо говорит Ксандер, судорожно сжимая факел. — Что ты знаешь о демоне и молодой девушке, которые приехали сегодня в город и посещали твое убежище? Демон и молодая девушка. Дойл и дочь того богача, Корделия. — Что вы с ними сделали? — Отвечай на вопрос! — Повышает голос парень, пригрозив Ангелу огнем. — Я не хочу этого делать, но сделаю, если ты не ответишь мне… — Не отвечу. Ни тебе, ни твоей хозяйке. Ксандер бледнеет, его губы дрожат, а голос срывается, когда он повторяет вопрос. В ответ тишина. — Ты сам выбрал свою судьбу. И на тело Ангела обрушивается серия ударов, горящим клеймом выжигающая огненным клеймом полоски на коже вампира. Он вновь теряет сознание, когда парень перебарщивает и ломает ему ребро, отключившись от боли и ужаса, который вселяло ему пламя, и искренне надеется, что на сей раз он более не придет в сознание.

***

      Возвращаться в родной дом оказалось самым жутким из всего того, что пережила Корделия за последние несколько дней. Точно деревянные ноги не слушались, — она несколько раз споткнулась на ровном месте, почти упав на покрытый толстым слоем пыли пол. Холодный пот струился по спине, посылая противные мурашки, а каждый шорох или мелькнувшая тень уже вселяла панику в истощенную от напряжения девушку. «Нужно собраться, у тебя все получится», — твердила сама себе Корделия, ступая к себе в комнату, где должна была находиться заветная шкатулка. Она же не взяла ее с собой в Лос-Анджелес при переезде, не так ли? Потому что иначе она прямо сейчас выпрыгнет из окна головой вниз или перережет себе вены. Хотя, нет. Ни то, и ни другое. Она была не способна на такой шаг, ибо дорожила своей жизнью и не имела внутреннего стержня, чтобы эту самую жизнь прервать. Она попадет в плен к вампирам, а может ее убьют демоны, а может… — Заткнись! Просто заткнись! — Говорит Корделия сама себе, судорожно бегая глазами по комнате, где не было и следа какой-либо шкатулки. — Ангел, пожалуйста, ну помоги мне еще чуть-чуть… Идти искать в спальню родителей она не могла, просто была не в состоянии. Сил хватило только на то, чтобы вывернуть собственную комнату наизнанку и, так ничего не найдя, в злобе швырнуть горшок с цветами в зеркало над туалетным столиком, издав полный отчаяния, по-настоящему звериный и истошный крик. Уже стемнело, настало время вампиров выходить на улицы города в поисках развлечений и зрелища. Корделия понимает, что ее в любой момент могут найти, поймать и убить, а что делать с этим пониманием она не знает. Да и что тут можно сделать? Она проиграла. Дойл, Ангел, ее отец — все проиграли. Но тут девушка видит, что за разбитым зеркалом что-то есть. Отец явно переклеивал обои в ее комнате, и из-под россыпи роз да мелких зеленых листочков выделялась рамка, или нечто похожее на то. Недолго думая, Корделия подцепляет осколком стекла обои и отдирает приличный кусок, обнажив ничто иное, как миниатюрный сейф. — Я проклята. — Уперевшись лбом в поверхность хранилища, шепчет девушка. Руки трясутся, в глазах снова предательски блестят слезы. — Думай, черты бы тебя побрал! Комбинация, какая комбинация… Она пробует несколько вариантов: свою дату рождения, потом матери, отца, и только под конец, когда уже была готова сдаться, решает испробовать дату свадьбы родителей. И дверца открывается. — Пусть только кто-нибудь еще попробует сказать, что я дура. На лице Корделии отражается такая гамма чувств, что сложно было сказать близка ли девушка к истерике или же к высшей степени счастья и довольства собой. Медальон лежал внутри шкатулки, сверкая золотом и зеленью камня, что украшал его в самом центре, и впервые за всю жизнь девушка смотрит на красивое украшение с ненавистью и злобой. Она кладет его на туалетный столик, покрепче хватается за шкатулку, уже заносит руку для удара, как вдруг ее сносят с ног, схватив за горло когтистой рукой. — Только дура могла привести меня к медальону. И эта дура — ты! Это она, та самая блондинка, что охотится за ней. Корделия чувствует ее дыхание, ее зубы, которые бывшая Истребительница пытается вонзить в шею девушки, вес ее сильного тела. Более не имея сил, чтобы хотя бы как-то бороться более-менее на равных, Корделия просто возится под блондинкой, дергается, как ужаленная, царапается и хватает противницу за волосы, стремясь вырвать как минимум клок. Страх давал шанс на выживание, и теперь, когда она так близка к цели, то не могла просто так сдаться. — Ты сдохнешь сегодня, гадюка. — На сегодня у меня другие планы! Корделия рукой натыкается на осколок зеркала, едва не разрезавшего ей самой лицо; Баффи бьет ее лбом об пол, и на миг девушка обмякает, что вызвало у Наместницы лишь ехидную улыбку. — Больно, да? Сейчас будет еще больнее. И в тот самый момент, когда она почти кусает Корделию, та собирается с последними силами и загоняет осколок блондинке в глаз почти на всю длину. Баффи визжит, тотчас отпрянув от своей жертвы, и слепо натыкается на разбросанные Корделией вещи, пытаясь вытащить кусок зеркала из глаза. Схватившись за острый край, Наместница тащит его наружу, сжав зубы почти до скрипа, дабы не издать ни единого звука, спокобного передать, как ей было больно в тот момент, и наконец ей это удается; отбросив осколок в сторону, она снова готовится нападать, но в самый последний момент понимает, что поздно. -… отменить свое желание, и снова стать Истребительницей! Корделия бьет шкатулкой по медальону со всей дури, разбив зеленый камень в центре за несколько ударов. Баффи подрывается на месте, почти хватает девушку за волосы, издав пронзительный, полный отчаяния крик, но вместо роскошных прядей ее пальцы смыкаются на черной пустоте, разрастающейся вокруг нее и постепенно смыкающейся все теснее, точно железный обруч. Все исчезает, и мир погружается в кромешную тьму.

***

— Корди, проснись! Корди! Она резко распахивает глаза, дернувшись, точно ошпаренная, и почти сразу же сталкивается с обеспокоенным взглядом заботливых материнских глаз. — Доченька, что с тобой? — Мама… Она обнимает родительницу так крепко, как никогда в жизни, прижавшись к ней всем телом и с трудом сдерживая горячие слезы, готовые бурным потоком политься из глаз. Ласковые касания теплой рукой по волосам, нежный поцелуй в лоб; это ее мама, родная, добрая, заботливая. Больше никакого кошмара наяву. Она снова дома. — Папа в порядке? Все хорошо? — Конечно. Но почему ты спрашиваешь? — Женщина настораживается, пристально взглянув дочери в глаза. — Корди, что ты от меня скрываешь? Что происходит? Почему ты вчера упала с крыши, что ты там делала? Твои частые отлучки из дома… Ты попала в дурную компанию? — Нет, что ты! Я… — Слова застревают в горле удушливым комком, а слезы все же текут по щекам, как бы девушка не пыталась их удержать. — Все в порядке, просто… Они снова обнимаются, и мать Корделии буквально цветет от счастья. Как давно это было, когда ее дочь вот так просто сидела с ней, доверяла свою боль, пускай и не высказанную, делилась с ней теплом. И как давно она сама проводила время со своей маленькой принцессой, которая выросла в настоящую красавицу, и казалось бы уже не нуждалась в заботе и опеке, предоставленная в основном сама себе. — Прими душ и собирайся. Мы сегодня вместе отправимся за покупками. Девушка в ответ только улыбается, молча кивнув, и как будто в замедленной съемке плетется в душ. Все прошло, она справилась. Но кошмар на этом не заканчивается, и завтра ее пытка длинной в вечность продолжится вновь, а на кону каждого сражения будет не только жизнь самой Корделии, но и тех, кого она любит.