90 секунд

Юнги открывает дверь для Хосока, а сам потеплее кутается в свою черную куртку. На улице всего лишь ноябрь, но парень продрог за считанные секунды. И почему Хосоку именно сегодня, в их общий выходной, понадобилось тащиться куда-то на окраину города, к какому-то старому хрычу за какой-то непонятной ерундой. Даже объяснить ничего толком не смог. От собственных мыслей его отвлекает стук трости, когда Хосок выходит из машины. Захлопнув дверь, он с шумом втягивает воздух и восторженно выдает парню: — Ну до чего чудесный район, скажи, — улыбка расцветает на лице младшего самыми прекрасными цветами. И Юнги, как в первый день завороженный этой красотой, не может не подхватить и не улыбнуться вслед. Ему стало заметно теплее, и он оглядывается по сторонам. — Район и правда впечатляет. И этот дом, — он указывает себе за спину, — кто там живет, говоришь? — Скоро все узнаешь, — Хосок обнимает его за плечи, подталкивая в сторону калитки. На фоне остальных в районе дом не внушал своими размерами, но выглядел особенно красивым в своем сочетании темно-серых стен и темного дерева. Юнги буквально не мог оторвать глаз от него всю дорогу до входной двери. Хотелось бы и ему однажды жить в таком. Вместе с Хосоком. И, может быть, небольшой собакой, снующей вокруг. Он тряхнул головой, извлекая себя из своих размышлений, когда Хосок, достав откуда-то (Юнги честно упустил этот момент) ключ, легко толкнул входную дверь, пропуская вперед своего парня. — Честно, Хосок, почему мы вламываемся в чей-то дом? — прошептал Юнги, начиная по-настоящему напрягаться. Однако он тут же снял ботинки и по инерции помог их снять Хосоку. Первое время младшего это действие безумно смущало, но в какой-то момент он просто принял подобный жест как данность. — Почему сразу в чей-то? — усмехнулся Хосок. Юнги в недоумении уставился на своего парня, заметив подвох. Он знал, как тот любит сюрпризы, временами, безумные, поэтому всегда был начеку. — Ты сказал, что мы здесь за какими-то документами, — напомнил старший. — Так и есть, — кивок в ответ, — они, наверное, где-то столе. Хосоку уже приходится ощутимо подталкивать Юнги вперед, потому что сам он отказывается это делать. Так они и проходят из прихожей вглубь дома. Юнги все еще не может определить, что не так. Он усердно поворачивает голову налево, разглядывая кухню, совмещенную с гостиной. Его глаза медленно скользят по предметам в комнате: кухонный гарнитур, холодильник, круглый стол, довольно большой диван. Недостает только одного — присутствия жизни, осознает Юнги. Парень уже поворачивается к Хосоку и открывает рот, чтобы озвучить свою догадку, как тот легко толкает одну из раздвижных дверей в комнату напротив, и Юнги видит его. Он делает шаг навстречу. Еще один. Мина пробивает мелкой дрожью, и это заметно, когда он протягивает свою руку в надежде убедиться, что это не сон. Ни единого сомнения. Это точно он. Темный и старый, весь в мелких трещинках от долгих лет жизни. Рояль его мамы. Ладонь нежно касается его плеча и чуть сжимает, когда Юнги, склонив голову, начинает плакать. Плакать как маленький ребенок, выталкивая с этими слезами всю свою боль, что он нес все эти годы. Боль от потери мамы, страх перед отцом, бесконечную усталость от ночных смен — все, что копилось в нем и нарастало как снежный ком. Он поворачивается к Хосоку, и утыкается тому в грудь, все еще не затихая. В нем слишком много эмоций, и все они такие разные, что голова готова взорваться. А младший не ждет объяснений и сам ничего не говорит — лишь гладит свободной рукой по спине размеренно, спокойно, терпеливо принимая все, что выдаст Юнги. За слезами, наконец, приходит умиротворение, и Юнги чувствует, что, наконец, может дышать ровно. Он находит в себе силы оторваться от промокшего пальто Хосока, чтобы взглянуть на того. Хосок тут же тянется и целует его в уголок одного глаза, а затем — второго, после чего оставляет невесомые поцелуй на кончике носа. В его собственных глазах нежности столько, что захлебнуться можно. И Юнги тонет. Определенно тонет. — Как? — единственное, что шепотом выдает Юнги, потому что голос сейчас сухой и скрипучий. — Что ж, — усмехнулся Хосок, — я бы хотел рассказать душещипательную историю моей борьбы за рояль, но ее не было. Твой отец просто отдал его. Он пожал плечами и опустил руку, давая Юнги больше пространства, а тот сразу плюхнулся на банкетку, что стояла возле рояля. Он искал подвох в лице своего парня, надеялся, что тот шутит и сейчас расскажет правду. Хосок глубоко вздохнул, вспомнив эту поездку. Когда ему навстречу вышел сухой дрожащий старик, парень не поверил своим глазам, ведь отец Юнги не был настолько стар. Видно одинокая жизнь, полная горечи от утраты и ненависти от собственных детей творит с людьми подобные вещи. Выслушав Хосока, мужчина только кивнул, не выдав ни одной эмоции. — Он просил тебе передать, — легким движением Хосок достает из кармана листок, сложенный вдвое, и протягивает его. Юнги аккуратно разворачивает листок, на котором дрожащим почерком выведено только:

Она бы тобой гордилась

К счастью, слез уже больше не осталось, потому что он бы точно сейчас снова расплакался. Но вместо этого он слабо улыбается, касаясь пальцами неровных иероглифов, потом так же складывает листок обратно и убирает теперь в свой карман. Юнги поднимает голову к безмолвно наблюдающему за всем этим Хосоку и несколько мгновений просто разглядывает любимое лицо, пусть и делал это уже сотни раз до этого. День стал близиться к закату, и солнце заглянуло в окна, обняв своим светом плечи и щеки младшего, делая его лишь теплее в глазах смотрящего на него Юнги, который все никак не мог выдавить из себя хоть слово. — Сыграешь мне? — тихо спрашивает Хосок, словно бы боясь спугнуть царящую вокруг них атмосферу. Юнги кивает ему, и тот, обойдя старшего, усаживается рядом на банкетку. Лишь сопровождая парня взглядом, Юнги замечает панорамные окна сбоку от них, один в один, как в его родительском доме. Хосок сидит рядом беззвучно, пока Юнги касается клавиш, пробуя несколько разминок, чтобы проникнуться звуком. Совсем, как в старые-добрые, улыбается он своим воспоминаниям. Затем он устраивается поудобнее и начинает играть ту мелодию, что стала для них двоих домом, тихой гаванью для заплутавших душ. Inspiration. Закончив, Юнги продолжает играть все, что придет в голову. Наконец, переходит к какому-то вальсу, выученному наспех много лет назад. Хосок все еще рядом. Их плечи и бедра слегка соприкасаются, но это их абсолютно не смущает. Все так правильно, так и должно быть. Младший кладет Мину голову на плечо, заставляя того остановиться, дабы не потревожить резкими движениями. — Я мог бы провести здесь вечность, — он улыбается, хоть Юнги и не видит этого. Сейчас он по-настоящему счастлив, но это спокойное чувство, разливающееся в груди как теплый мед, а не яркая эмоция, возникшая тут же. Сейчас он и не может вспомнить, чтобы когда-то было иначе. Хосок поднимается, выпрямляя спину, чтобы заглянуть в глаза Юнги, и того током прошибает от осознания, что он видел это во сне. Того же Чон Хосока: морщинки возле глаз из-за довольного прищура, две до боли родные ямочки на щеках, только волосы теперь темные и чуть отросшие. — Я тоже. Давай украдем дом? — смеется Юнги, пытаясь отвлечься от мыслей. — Ты совсем дурак? Это наш дом. Они вместе заливисто смеются, пока Юнги резко не останавливается: — Погоди, ты серьезно? — Да, — Хосок честно пытается быть серьезным, но у Юнги глаза круглые как две монеты, и это безумно его веселит. Неожиданно Хосок берет лицо все еще ошарашенного Юнги в ладони. — Я люблю тебя, — ласково произносит младший, поглаживая его щеки большими пальцами. Кожу под теплыми прикосновениями покалывает, или ему только так кажется. Младший приближается, и Юнги почти что ощущает его дыхание на собственных губах. Сам он дышит прерывисто от осознания близости, теперь уже ему доступной, и это было так странно. Хосок целует его. Нежно и трепетно. И это больше не сон.