90 секунд

Девять часов перелета — самое подходящее время, чтобы осмыслить все. Или запутаться еще больше. Хосок надеялся, что ему светит первый вариант, но чем больше он прогонял свои мысли сквозь произошедшие события, тем сложнее ему становилось упорядочить их, дабы привести себя к верному умозаключению. Был ли вообще какой-нибудь итог верным? Это не экзамен — то обычные человеческие чувства, и ты никак не получишь сто баллов, как ни старайся. Из-за полного отсутствия сна прошлой ночью он то и дело проваливался из реальности, дергаясь и пробуждаясь обратно. Когда самолет приземлился, Хосок был разбитым, изможденным и отстраненным. Он едва осознавал происходящее, плетясь по коридору аэропорта на выход. Предстоящая встреча с Чимином нервировала его даже больше собственных чувств. Однако увидев в толпе знакомое лицо, он улыбнулся по-настоящему. Ускорив шаг, парень бросился к другу и крепко обнял, не сказав ни слова. — Хосока-а, это правда ты, — Чимин звучал радостно, хотя его голос чуточку дрогнул. — Да, — только и мог выдохнуть куда-то в плечо блондин. Разорвав объятия, они несколько мгновений разглядывали друг друга, оба подмечая изменения, коснувшиеся их внешности за годы разлуки. — У тебя корни отросли, — рассмеялся Чимин. — Куда делись твои милые пухлые щечки, Чимини? — парень легонько ткнул пальцем в лицо друга, улыбаясь. Усталость сняло как рукой. Он на время забросил все свои тревожные мысли в дальний ящик, оставив им время где-то ночью перед сном. Да, не раньше. — Ты, наверное, устал ужасно. Я когда прилетел, проспал часов пятнадцать, — хихикал Чимин, пока они неторопливо шли к такси. — Прохлада простыней звучит крайне соблазнительно, я бы сейчас душу продал за горячий душ, — он не лукавил. Чимин и слышать не хотел о том, чтобы его друг жил в отеле, радушно предоставив тому отдельную комнату в своей квартире. Хосок пытался препираться, но его попытки довольно быстро сошли на нет: оставаться наедине с собой — идея не из лучших. Они не молчали ни секунды, пока ехали домой к Чимину. Их обоих переполняли эмоции, и Чимин был безумно счастлив, что может спокойно говорить на корейском. Хотя его знания русского языка были на достойном уровне: он довольно свободно изъяснялся с таксистом и даже периодически вставлял русские фразочки в их диалог. Это звучало мило и довольно интересно для Хосока. Сам он по-русски мог сказать только две-три фразы, что выучил за несколько дней до поездки. Без переводчика он сойдет здесь с ума. Едва переступив порог квартиры, Хосок ахнул от увиденного: высокие потолки, вычурная винтажная мебель и картины, что захватывали дыхание от одного взгляда на них. Здесь было много света, так что казалось, что квартира почти светится. — Добро пожаловать в мое скромное жилище, — рассмеялся несколько смущенно Чимин, снимая ботинки и проходя внутрь. — Тебя взял под опеку Людовик XIV? — усмехнулся Хосок, следуя за другом. — На самом деле большая часть досталась мне от прошлого жильца. Я просто не стал разрушать эту красоту, — друг пожал плечами как ни в чем не бывало. — Пожалуйста, скажи, что здесь есть душ, а не женщины вскипятят мне воды для ванной. Они оба рассмеялись так сильно, что на секунду потеряли нить разговора. Признаться, Хосок не отказался бы от горячей воды при любом раскладе. — Все в порядке, твоя комната — эта, — Чимин потянул за ручку, распахивая дверь, — а ванная здесь, напротив. Хосок заглянул внутрь, не решаясь сразу войти. Комната выглядела куда более современно: лаконичная темная кровать и большой шкаф в цвет в углу. Рядом со шкафом стояла куча коробок, сложенных друг на друга. Из-за стен, выкрашенных в изумрудный, обстановка казалась уютнее, чем на деле. — Эта комната пустовала, поэтому я использовал ее как кладовку, — извиняющимся тоном тихо добавил Чимин. — Мне нравится, — и это действительно так. — В любом случае, ты можешь пользоваться всем, что найдешь у меня в квартире. Хосок, улыбнувшись, сжал плечо друга. Он все никак не мог понять, почему этот человек был таким добрым, несмотря ни на что. Они не общались пять лет, но сейчас все эти года растворились, словно их и не было никогда. После душа они отправились обедать в ближайшем ресторане, где Чимин сам все заказывал, поскольку быстро устал от бесконечных вопросов Хосока касательно содержимого меню. К счастью, блондин оценил все блюда, что выбрал его друг. Они не стали задерживаться здесь, потому что Чимину очень не терпелось показать ему Москву. По какой-то причине, усталость как рукой сняло, и они весь оставшийся день бродили по городу. Красная площадь, Арбат, Москва-сити — везде было очень много людей, и все были такими разными и прекрасными. Хосок разглядывал все, за что мог только зацепиться его глаз. Чимин рассказывал ему разные истории, связанные с теми или иными местами, и очень много смеялся, и выглядел действительно счастливым. Как ни странно, но и сам Хосок чувствовал себя очень хорошо. Он был в другом мире, где его никто не знал, где он мог быть кем угодно и делать все, что ему заблагорассудится. Это впечатляло. Дома они быстро обменялись мыслями о завтрашних планах и разошлись по своим кроватям. Хосок уснул, едва его голова коснулась подушки. Пожалуй, он впервые за долго время так долго и крепко спал. Со следующего дня время покатилось кубарем. Их полностью захватила работа над предстоящим клипом. Хосок постоянно предлагал новые идеи, добавлял движения, оживляя танец и вплетая его в музыку. Он запомнил уже каждую ноту из этой композиции и мог работать, даже не включая ее. Чимин ни разу не пожаловался, всего себя отдавая их совместному делу, повторяя снова и снова одни и те же элементы, пока совсем не валился без сил на пол. И тогда Хосок ложился рядом, и они просто смеялись, заканчивая изнурительные тренировки. Однако Хосок все еще никак не мог свыкнуться со своим новым амплуа, то и дело танцуя вместе с Чимином. Его лодыжку защищал бандаж, но даже тот не спасал от ноющей боли, одолевающей его, особенно по ночам. Он продолжал делать вид, что все в порядке, но по возможности старался все же избегать лишней нагрузки. Это было сложно. Больше всего ему хотелось просто танцевать, как в былые времена. — Знаешь, у меня появилась идея, — одним утром начал Чимин, пока они разогревались, — На самом деле, я об этом подумал давно, но только сейчас до меня дошло, как это воплотить в жизнь. — О чем ты? — Хосок остановился на мгновение, обратив все свое внимание на друга. — Что если мы добавим тебя в это видео? Сам подумай, это о человеке, который обрел свое вдохновение. Ты мог бы сыграть этого человека, — Чимин буквально сиял от этой мысли. — Чимини, я не могу танцевать, ты же помнишь? — собственные слова горечью прокатились по его языку. — Да, но кто сказал, что танец — это только движение ногами? Глаза Хосока расширились до размера галактики. Он мгновенно увидел то, что пытался донести до него друг. Все кусочки паззла встали на свои места, явив его воображению четкую картину, как это должно выглядеть. — Ты гений, — прошептал ошеломленно Чон, — Но мне нужно тебя кое о чем попросить. — Что такое? — Покрась мне волосы. Чимин занимал почти все свободное время Хосока, и тот был искренне благодарен ему за это. Едва оставшись наедине с собой, Чон сиюминутно тонул в мыслях о Юнги, пожирающих изнутри все хорошее, что произошло за день. Он безумно устал и уже даже не мог скрывать свое разбитое состояние, сколько бы ни улыбался и ни переводил все в шутку. Шутки заканчивались, а настроение так и оставалось на дне. Больше всего он ненавидел ночи. После захода солнца ему удавалось спать только несколько часов, когда уставший до изнеможения организм просто отключал не перестающий работать мозг. Парень разглядывал потолок, либо просто лежал с закрытыми глазами, не желая прикасаться к своему мобильному. Он знал, что как только возьмет телефон в руки, то снова начнет пролистывать диалог и пытаться искать в нем ответы на свои бесконечные вопросы, самым важным из которых было: Кто же на самом деле Мин Юнги? Какая-то часть Хосока безоговорочно верила всему, что говорил ему парень. Но другая — ставила под сомнение каждое его слово. Если Юнги так легко утаил самое главное, о чем он еще мог солгать? Спустя даже две недели Хосок так и не пришел к ответу. Он перестал пытаться, перестал надеяться на то, что Юнги даст о себе знать, перестал во что-либо верить. Он плыл по течению, как листок, сорванный с дерева: тихо и медленно. Его друзья не переставали поддерживать с ним связь, постоянно общаясь в чате, обсуждая новости и обмениваясь разными фото, но никто не заводил разговор про Юнги, из-за чего Хосок чувствовал только большее напряжение: эта тема буквально висела в воздухе, игнорируемая всеми. Иногда их забота друг о друге доходила до абсурда. — Вот и все! — радостно воскликнул Чимин, падая на пол с раскинутыми в разные стороны руками. — Да уж, мне и самому не верится, — улыбнулся Хосок, присаживаясь рядом. Он провел пятерней по своим выкрашенным теперь уже в темно-каштановый волосам. Ему понравилось это преображение, да и Чимин оказался довольно хорош в колористике, подобрав красивый глубокий оттенок. Когда-то Хосок считал, что без своих выбеленных волос потеряет изюминку, но увидев себя в новом цвете, он нежно улыбнулся собственному отражению: это было похоже на возвращение домой после долгого блуждания по свету. Он по-настоящему стал собой. Он жадно отпил из бутылки с водой, а после — так и застыл, держа ее в руке и уставившись в стену. Последнее время Хосок стал часто так отключаться, чтобы унять боль в лодыжке, которая становилась все более невыносимой с каждым днем и от которой не спасала даже тугая повязка. Парни сократили движения ногами Хосока до минимума, но даже так он продолжал нарушать собственное правило, постоянно добавляя какие-то движения и показывая Чимину его партии. Количество ампул с лекарством, что прописал Джин, таяло на глазах, а с ними — надежды на будущее, где Хосок передвигается без хромоты, но он так и не смог остановить себя в нужный момент. — Знаешь, я уже очень давно не был так счастлив, — Чимин поднялся, усаживаясь рядом с ним. Хосок удивленно перевел взгляд на блестящую улыбку друга. — Разве балет не делает тебя счастливым? — он не стал ходить вокруг да около, спросив прямо. — Да, — парень кивнул, — но это работа. И со временем она превратилась для меня в рутину. Я очень люблю балет, я занимаюсь им почти всю жизнь, но временами я ловлю себя на том, что как робот повторяю одни и те же движения изо дня в день, не вкладывая эмоций. Скажи, танцы делали тебя когда-нибудь несчастным? — Нет. Только я сам, — Хосок хотел рассмеяться на этих словах, чтобы разрядить обстановку, но не смог. Танцы — самое светлое явление в его жизни. Это возможность уйти от реальности, быть, кем захочешь, двигаться так, как угодно лишь тебе. Это его дыхание, его пульс. Он отдал бы за танцы свою жизнь, и не единожды, если бы только мог. Он так хотел танцевать, что это желание пожирало его изнутри, уничтожая все рациональные доводы. — Хосок, прости, я не хотел, — Чимин мягко коснулся его плеча с сочувствующим видом. Чон посмотрел на своего друга, но вид был расплывчатый. Из-за слез. Он давно не плакал — просто не позволял себе. Он должен быть сильным. Должен. — О боже, — глупо рассмеялся парень, вытирая влажные дорожки на щеках, — Я. прости, я… — Тише, все в порядке, — рука друга нежно гладила его по плечу, — Мне не стоило говорить про танцы. Это было бестактно. Впервые за все время своего пребывания в России Хосок почувствовал себя таким одиноким, таким потерянным и пустым. И единственный человек, способный заполнить его душу до краев, дать возможность дышать полными легкими, находился за тысячи километров от него, не давая ни намека не общение уже несколько недель. Они так и не говорили, и Хосок сам не знал, что сейчас происходит с их отношениями. Есть ли вообще эти отношения, или они закончились в тот день в аэропорте. — Я так скучаю по нему, — спокойно произнес Чон, констатируя факт. — Понимаю. Юнги — удивительный, — голос Чимина полнился искренней любовью. Но то была не романтическая любовь — скорее, так мы говорим о близких нам людях, которыми мы дорожим. Таким голосом говорить мать о своем ребенке: с безусловной любовью, лаской и заботой. Хосок задохнулся, услышав это имя. Он ни разу не упомянул его при Чимине. Они даже не обсуждали автора мелодии, прежде чем начать работу над видео. Сомнения и подозрения въедливыми тараканами побрели в его голове. — Не удивляйся так, — беззаботно рассмеялся Чимин, — Я узнал его стиль с первых нот. Такую музыку пишет только Мин Юнги. Действительно. Только Мин Юнги мог вдыхать в музыку жизнь и превращать ее в существо со своими мыслями и чувствами. Его музыка, словно голос за твоей спиной, подталкивала вперед в нужном ей направлении. Она подхватывала, если ты начинал падать, и утешала как заботливая мать. Она был гораздо большим, чем просто набор звуков. — Так ты знал? — промямлил Хосок не в силах заглянуть в глаза другу. — Поначалу я сомневался, но стоило мне увидеть тебя в этой музыке, и все встало на свои места: он написал ее для тебя. Ты и есть его вдохновение, Хоби. Да сама песня буквально пропитана тобой, твоими действиями и мыслями. В ней так много любви, так много жизни, что я, признаться, крайне удивлен, что Юнги может быть таким, — парень по-доброму усмехнулся, щелкнув Чона по носу. В это мгновение еще на одну тайну между ними стало меньше. Хосок мог физически ощущать, как рухнула стена недосказанности, что защищала его все это время от эмоционального взрыва. Чимина эта тема, казалось, совсем не расстраивает. Он давно отпустил свою любовь к Юнги, дал им обоим свободу и продолжал жить своей собственной жизнью. — Он ничего мне не сказал, ничего. Я до самого конца не знал, что это он, Чимин, не знал, — все тараторил одно и то же Хосок, задыхаясь от собственных слов. — В этом весь Юнги. Ему всегда недоставало смелости, — младший большим пальцем вытер мокрую дорожку на лице Чона, — Но почему до конца? Вы что же, расстались? Расстались ли они? Действительно ли они встречались для начала? Они не успели обговорить это, не выстроили границ, не определились даже в самой сути. Чон знал только, что он готов лечь и умереть прям здесь, если Юнги больше никогда ему не напишет. — Я бросил его в аэропорту, не дав ему шанса высказаться. В тот момент я не мог думать ни о чем, мне было страшно. Меня так пугало, что он может сказать и что эта правда ранит меня. Я был так занят собственными чувствами, что совсем не подумал о нем, и как эта ситуация может быть губительна для него. За этот недолгий разговор Хосок пришел к тому, чего не смог уловить за две ушедшие недели: он причинил Юнги не меньше боли, чем тот ему. И каким бы скрытным ни был Мин, он не заслуживал такого от человека, которому, возможно, впервые за долгое время смог довериться. Они вели себя как малые дети, и каждый боялся сделать первый шаг, боялся ошибиться. Только были ли какие-то шаги верными? Едва ли. Все же, сто баллов не получить, как ни старайся. — Если он действительно тебя любит, он никогда не будет тебя ни в чем винить, хён. Держи это в голове, хорошо? — спокойствие Чимина теплыми волнами распространялось и на Хосока. Он улыбнулся младшему вместо слов благодарности, в которых сейчас не было необходимости: парни все понимали и так. Уютная тишина на мгновение окутала их с головой, погружая в мысли о работе: уже проделанной и еще предстоящей. Хосок окинул взглядом зал, который стал его вторым домом на эти две недели. Им предстояло расстаться, и они это делали на доброй ноте.