Алые слёзы

      Накадзима не мог и слова сказать, да и обнять толком не мог – знал, что это дело Рюноске не любит.       Со стороны Акутагавы был слышен непонятный звук, после, тот поднял свою бледную руку и положил на макушку Атсуши.       — Ч-что..? — слегка заикаясь сказал Накадзима, чувствуя как рука Акутагавы слегка поглаживает его голову. На лице брюнета не дрогнула ни одна мышца, словно это было нормально.       — Не благодари Тигр, — не опуская руку, отрешённо сказал Акутагава. Его волосы оказались на удивление мягкими и пушистыми, словно котёнка гладишь... — Мягкий... — невольно вырвалось у него, в ту же секунду он убрал свою руку и опять начал разглядывать пейзаж за окном.       — Правда? — услыша его воскрикнул Дадзай и тоже протянул руку на макушку Атсуши. — И правда мягкий!       — О... — Чуя тоже, вместе с Осаму начали гладить Накадзиму у которого уже раскраснелось лицо. — Как кот, большой кот! Атсуши ты и правда Тигр! Ха-ха-ха!       — П-перестаньте... — тихо прошептал Атсуши пытаясь вырваться от рук соукоку. Но после присоединились аж две руки Достоевского. От касания русского тот вздрогнул, по телу пробежал электрический импульс. Федор мгновенно убрал руки, но тоже про себя отметил, что волосы у Атсуши невероятно мягкие.       — Зоофилы... — тихо прошептал Акутагава, смотря как Чуя с Дадзаем очевидно мучают Атсуши. Соукоку остановились и бросили на довольного Рюноске взгляд.       — С чего это мы зоофилы? — бросил Дадзай слегка смеясь. На его лице постоянно висела глупая улыбка, а когда его обижали, то она становилась всё шире.       — Мучаете бедного Тигра... Как вам не стыдно... — притворно горестно вздохнул Рю, хотя в глазах его была видна смешинка.       — Акутагава! Ну хватит уже! — закричал Атсуши, смотря как Чуя и Дадзай заливаясь смехом и уже перестали походить на двух обиженок, да и Федор сидел, прикрыв рот рукой тоже захихикал. В конце концов и на Накадзиму напал приступ смеха, он тоже знатно посмеялся. А сам виновник смеха лишь хмуро смотрел в окно, хотя губы его тронула лёгкая улыбка.       Это улыбка так же быстро пропала, как и появилась: у окна припарковался алый мотоцикл... Гонщик снял шлем и Рюноске ужаснулся: тот надел на себя шляпу и бросил на него проницательный взгляд. Но Акутагава не сводил взгляда, на лице его было написано всё: и страх, и гнев, и раздражение. Вот только напряжение в воздухе улетучилось, только Чуя забыл про свою проблему, которая кстати, неспешным шагом направляется к ним.       — Чу... — смог как-то выговорить Рюноске, он встал и подошёл к застывшему Накахаре. — Твой...       Чуя поднял руку. Да, он увидел свою проблему в шляпе. Настоящую проблему, которую хотелось размазать об любую твёрдую поверхность, но к сожалению сил у Чуи не хватит. Точно не хватит.       Постоянная улыбка сползла с лица Осаму, тот мгновенно встал рядом с Чуей при этом отгораживая от проблемы Накахары, рукой. Чуя даже слово не проронил...       — Чуя! — солнечно улыбнулся посетитель расправляя руки. — Я скучал, маленький братик! Ну же, обними меня! — почти как ребенок заныл тот, кто представился как брат Чуи.       Сам Чуя сглотнул и неспешным шагом подошёл к Верлену. У брата такие же длинные волосы, только те были цвета соломы и всегда были заплетены в косичку с красной ленточкой. У него шляпа почти как у Чуи, только вот цепочка... Есть конечно одно общее: ясные, как небо, глаза.       — Я...       — Не ожидал! — весело воскликнул Поль душа своего брата крепкими объятиями. Улыбка сползла с лица Верлена, когда он встретился со злым взглядом двух шоколадных глаз. Но как только Чуя как-то смог освободиться от объятий, Поль быстро вернул себе солнечную улыбку. — Ох, Чуя..!       — Не подходи. К нему. Больше, не прикасайся. — Осаму не выдержал, взял за плечи Чую и притянул к себе, при этом дырявя взглядом Поля.       — Неужели... Ревность? — весело засмеялся Верлен.       Так было всегда. Чуя уже так привык, что просто разглядывал носочки своих ботинок, не обращая внимания на то, что его сейчас буквально делят. Впрочем, как я и сказала, это не в первый раз. С Дадзаем у них были... напряжённые отношения.       Верлен, перед тем как уехать учиться во Францию жил, как и Чуя в отцовском доме. Раньше, может до семи лет Поль был хорошим старшим братом: с ним можно было повеселиться, поиграть, поговорить, посмеяться и поплакать. Он защищал Чую, так что никто и пальцем не смел тронуть Накахару, ведь знали, что от Верлена им такое будет... К сожалению, на отца это не распространялось, но об этом позже. Но после семи лет... Что-то сломалось. Верлен переступил грань: чрезмерная опека сначала просто раздражала, а когда он начал запрещать ему вообще играть с друзьями... Ну как запрещал. Он от них избавлялся. Так, что потом эти самые друзья, заикаясь, говорят Чуе, что они не могут никак дружить, некоторые, плача убегали, а некоторые убегали в страхе от него (коих было достаточно много).       Но Чуя никогда не признался бы, ни Дадзаю, ни самому себе, что Дадзай не из простых ребят. «Он, словно пиявка прицепился к Чуе.». И попробуй только отцепи. Накахара был частично согласен с Верленом: Дадзай и правда как пиявка выжимает из него все соки, но при этом... Без него Чуя не представлял свою жизнь. Без их вечных ссор и драк. Да, за него Накахара не волновался, Верлену не по зубам Осаму. За Акутагаву тоже: тот укусит так, что кровоточить будет лет так десять уж точно. Но вот Атсуши... И Фёдор... За них он волновался, так что старательно пытался не смотреть на них.       — Чуя! У тебя новые друзья!       — Не смей. — отрезал Чуя смотря прямо в счастливые глаза брата. Улыбка так и висела на губах Верлена. При этом лицо Чуи исказила злость, но где-то в глубине его глаз читался настоящий страх...       Не ясно что случилось с Полем. Но со временем он переставал походить на человека. На человека со здоровой психикой. Что-то в один миг сломалось, сломалось так, что починить было нельзя.       «Чуя... Свет мой... Тебя затемняют другие, я потушу других, останется только твой свет. И только для меня...»       Верлен перестал видеть других, для него существовал только Чуя. Тех, кто посягал на его свет, кто тушил его огонек... Мешал ему светить... Поль избавлялся от них, при том любыми способами... Однажды, у Чуи пропал друг, на месяц. А через месяц его тело нашли в реке. Все посчитали это самоубийством, но Чуя почему-то считал, что Верлен принимал в этом непосредственное участие.       — Не трогай их. — Верлен лишь весело рассмеялся. Он протянул руку к Чуе. Коснувшись нижней губы брата, тот слегка приоткрыл рот, рассматривая зубы.       — Вот оно что! Клыки режутся? Я так рад, братик!       В его руку вцепились сразу две руки: и Атсуши, и Фёдора. По телу пробежал сильный электрический импульс и он отдёрнул руку.       — Зачем...       — Не трожь. — голос Федора звучал довольно отрешённо. Верлен улыбнулся ещё шире. — Не думаю, что посетители кафе, будут рады драке. А управляющие тем более.       — Ты прав. — кивнул Верлен. Он бросил взгляд, явно не предвещающий ничего хорошего на этих двоих, и вышел из кафе.       — Федор! Ацу! Ну зачем?! — обеспокоенно закричал Чуя. — Он же... Он...       — Ой, не убьёт же, — фыркнул Достоевский отмахиваясь от этой проблемы, как от назойливой мухи, — а если и убьёт... — губы тронула совсем нехорошая улыбка. — Разве это не весело?       — Вот до чего доводит общение с тобой, скумбрия! — разозлился Чуя, хотя, может и понимал, что Федор шутит. Дадзай лишь весело пожал плечами.       — Федор, — сухо сказал Акутагава, но его глаза прямо так полыхали гневом, — ты обещал.       Достоевский мигом изменился в лице, и хмуро кивнул.       — Я пошутил, — через несколько минут прозвучал его холодный голос, — за Атсуши переживать не стоит... — начал он, «умело» переводя тему.       — И то правда. — сказали Чуя и Дадзай одновременно, понимая, что Накадзима несмотря на свой миловидный вид, может врезать не  хуже Чуи.       — А я... Да, я смогу защититься... — неуверенно прошептал Ацу разглядывая носочки своих ботинок. Хоть он и сказал это довольно тихо, но его услышали.       — Расцарапает до крови. — бросил Рю,  вызывая у друзей новый приступ смеха, хоть и короткий.       — За меня тоже. — немного подумав сказал Федор. — У меня сосед снизу... Ну это Николай. К счастью, он не знает, что мы соседи...       — О, я кажется понял. — слегка улыбнулся Осаму, хитро глядя на Достоевского. — Сделаешь его своим телохранителем?       — А что он постоянно рядом шатается? — в тон ему ответил ему Федор. — Хоть пользу принесёт.       — Ну вот, Чуйка! — крикнул Дадзай широко улыбаясь. — Не волнуйся!       Но Чуя волновался. Очень сильно. Так, что даже врезал Осаму не так сильно.

***

      Затишье перед бурей.       В голове Чуи постоянно крутились эти слова. Верлен, дома крепко обнимал, приставал, пытался помочь ему с учёбой. Чуя в ответ молчал. Но вот когда отца дома не бывало, Поль узрел все трудности «подросткового возраста». Накахара кричал, огрызался, язвил, иногда просто брал телефон, и со скоростью света выбегал из дома. Последнее он кстати сегодня осуществил. А Дадзай, зараза хоть надоедливая, но всё «жопой своей суицидальной чувствующий», ждал его у того места, где Накахара обычно останавливался передохнуть.       — Чуйка! Какая приятная случайность!       — Нихрена себе случайность! — раздражительно ответил рыжий, тяжело дыша. — Ты совершенно случайно оказался под окнами моего дома. Думаешь, я не видел как ты бежал за мной?       — Это случайно. — всё оправдывался он скрывая смех под кашель. Получалось это у него не очень.       — Ты неисправим.       — Какой есть, такой есть.       После наступила непривычная, напряжённая тишина. Обычно, они говорили (хотя скорее лаяли друг на друга, как две злые собаки), без перерывов. Тишина, если эти двое рядом, понимая, что здесь её радушно не примут – улетала далеко далеко. Но сейчас, она обняла двух этих громких людей и отпускать явно не хотела. Но к сожалению, Дадзай не любил её «обнимашки».       — Что ты, волнуешься? — голос его невольно дрогнул, но Чуя этого не заметил. Или просто сделал вид, что не заметил.       — Есть такое.       И вновь тишина. Она начала уже изрядно злить Осаму, так что последний, взял за руку Чую и потащил куда подальше. Ласкал слух гневная триада Чуйки. Он смльнее сжал предплечье Накахары, последний уже внутри смирился, но покрывать его матом не перестал. Так, они, немного поссорившись, успокоились. А после пошли самые обычные для них темы: спорт, сми, и что же опять у них дома происходит.       Дадзай рассказал, что отец его постоянно засиживается в своей комнате, а мать работает допоздна. Недавно только мать его кричала, уставшая, что вот она приходить дом похож на свалку, по холодильнику бегают достоевские (ой, крысы. Кхм...), кушать нечего. Отец тоже, не понятно, что делает в своей комнате. После, Осаму узнал, что его отец делает там: пишет, пишет и ещё раз пишет. Осаму не знал мучают ли его муки совести или нет... Точнее сказать, не понимал. Никогда, никого не понимал. Дадзай, кстати, маму пожалел и убрался дома и приготовил им своё фирменное блюдо.       — Мне уже жаль их зубы. — коротко рассмеялся Чуя. Осаму в ответ лишь обиженно фыркнул.       — Пф, не так уж плохо я готовлю! — Накахара в ответ лишь ещё громче рассмеялся, вспоминая как он впервые попробовал его стряпню. У него там три пломбы уже стоят.       После уже, когда смех Чуи прекратился, он начал рассказывать о том, что же происходит у него. И всё как обычно: Чуя рассказывал это с самым обычным выражением лица, а вот лицо Дадзая принимало всё новые и новые краски. А при: «Ну отец как обычно отпорол меня просто так, а после ушёл куда-то. За выпивкой наверное». Он говорил это с таким расслабленным лицом, да и ещё пожимая плечами... Осаму уже хотелось самолично придушить отца Чуи, а лучше засудить и чтоб он там подох в камере от голода. Последние казалось не самым плохим решением. Но... Верлен. Он станет опекуном Чуи, от этого ещё хуже – тот, вообще полетят во Францию. «В город любви».       «А там он найдёт себе девушку, про меня забудет...» – не зло, даже горестно подумал Осаму тяжело вздыхая.       Но что тогда?       — М, Дадзай, чего задумался?       — О! Ты помнишь моё имя! — искренне удивился Осаму, в ответ он получил такую же искреннюю улыбку. Сердце его дрогнуло. — А так... Хм, может у меня переночуешь?       — Ха... — о последствиях Накахара знать не хотел. Ну, отцу было чистосердечно похй, хоть под поезд ляжет, отца его это никак не волновало. Он бы точно сказал: «ну мёртвый за грушу тоже сойдёт – разницы нет». Чую передёрнуло, ведь эти слова прозвучали в голове голосом его отца. Но вот Верлен... О нём рыжий вообще не хотел думать. Так что просто кивнул – потрепать нервишки брату то ещё удовольствие.       Осаму искренне улыбнулся. Так и не отпуская его руки, словно боясь, что Чуя вот-вот исчезнет, превратиться в пыль и улетит по направлению ветра, что Дадзай его больше никогда не увидит... Осаму потряс головой, он вернул себе счастливую улыбку и они зашли в магазин. Купили себе чипсы, сока, ещё много чего перекусить. Дадзай вновь как-то не заплатить за это ни копейки. Хотя, Чуя не удивлён – продавщица то, молодая девушка. Лет 17-18 точно будет.       Осаму по пути болтал без умолку, Чуя в ответ коротко отвечал. Через несколько минут они поменялись ролями: Осаму весело смеялся, да и Чуя не оставался в стороне. Иногда, они обменивались подзатыльниками, а сыграв в «камень-ножницы-бумага», решили кто будет спать на полу, а кто на кровати. Да, как вы поняли Осаму спит на кровати, а Чуя на полу.       Открыл им дверь Цусима Сюдзи – отец Осаму. Чуя поздоровался с ним, в ответ он получил довольно хмурое приветствие. Это было как минимум странно: Дадзай получил свою веселую натуру именно от отца, было странно видеть его таким хмурым. Явно что-то случилось, точно что-то ужасное.       — Отец? — голос Дадзая дрогнул, ему было так же непривычно видеть отца таким... Напряжённым. — Что произошло?       — Заходите. — хмуро ответил он. Соукоку переглянулись, но всё же зашли. Сюдзи поставил чайник. Чуя и Дадзай, положив пакет в сторону, сели за стол. Опять их окутала непривычная тишина, нарушаемая только Чуей, который постоянно стучал по полу ногой. А Дадзай стучал по столу, создавая некую мелодию.       — Отец? Что же произошло!? — вновь нарушил тишину Осаму. Цусима не ответил. — Где мама?       — Она... — слова застряли в горле. Как же сказать..? Так тяжело говорить... Не то что тяжело, просто невозможно. — Там... Там... — сам Цусима еле сдерживал слёзы, но всё же не плакал: но руки его сильно дрожали, он не мог даже нормально чайник взять.       — Нет... — но Дадзай уже понял, он сильно прикусил нижнюю губу.       — Осаму, — голос Чуи заставил Дадзая повернуть голову к нему. Накахара поймал на себе взгляд Сюдзи. В ответ рыжий слабо кивнул, понимая, что в таком состоянии от отца Дадзая поддержки не жди. Так что Чуя взял на себя ответственность побыть опорой Дадзая. — Эй, Осаму. Чего ты вновь начинаешь? Разве ты такой?       — Нет Чуя... Нет... Это другое... Другое..! — как сдержать слёзы. Как отправить комок в горле обратно? Почему же дыхание его такое громкое? Почему?!       Чуя лишь обнял Осаму за плечи, что-то шепча ему на ухо. Цусима почувствовал себя лишним, понимая, что словами он успокоить сына не может, да и сам сейчас в таком же состоянии. Он ушёл в ванную, чтобы успокоиться самому, а после уже и успокоить, поддержать своего сына.       — Ну что ты Осаму... — тихо шептал Чуя чувствуя как дрожит Дадзай. — Давай-ка я..! — Накахара поднял над землёй Осаму.       — Чуя! Чуя ты что..! — растерянно бормотал Дадзай, чувствуя как слёзы постепенно вырываются из глаз.       — Пошли в комнату? — всё шептал он, не пугая его своим громким голосом. Не дожидаясь ответа, Накахара понёс Осаму в его комнату. Бросил его на кровать и лёг рядом.       Осаму пустым взглядом смотрел на потолок, рука Чуи коснулась его кончика носа заставляя его смотреть на него. Глаза того уже были красные от слёз. Чуя вскочил, поднял Дадзая и крепко-крепко обнял. Обнял так, что может быть и задушил бы.       — Плач идиот, поплачь уже, — «раздражённо» пробурчал Чуя ему в плечо, но были слышны капли неподдельного волнения. — не впервые мне быть твоей подушкой для слёз.       — Ха...       Он заплакал. Нет, он зарыдал. Громко шмыгая носом, он всё сжимал футболку Чуи, царапая острыми ногтями его спину. Но Накахаре всё же не привыкать – боль он уже давно научился терпеть. Понимая, что Дадзай просто ненавидит тишину, он всё шептал, шептал всякую ерунду: какая погода сегодня, кто победил в прошлом матче, о том, как Куникида-сенсей каждый урок твердит о том, что скоро на учёт его поставит. Его футболка всё больше и больше намокала под водопадом слёз Осаму. Он не знал когда затихли его всхлипы. Но Чуя запомнил карие глаза покрасневшие от слёз, помнил какая боль отражалась в его шоколадных глазах.       Он не мог видеть наполненные болью глаза Осаму – и поклялся самому себе, что никогда не допустит того, чтобы это вновь повторилось.       — Эй Осаму. — Дадзай потихоньку успокаивался. Чуя протянул руку и вытер последнюю слезу на щеке Осаму. — Ты так жалок, — рыжий слабо улыбнулся, — к счастью, только я могу узреть тебя в таком ужасном виде.       — Ч-чуя... — еле шевеля губами произнёс Дадзай, — спасибо тебе...       — За что ты благодаришь, идиот, — Чуя схватил его руку, которая оказалась непривычно холодной, — я твой друг или кто?       — Да... — Осаму слабо улыбнулся. Нагло так устроил свою голову на коленях Накахары, и посмотрел прямо в глаза. — Ты мой самый лучший друг, Чуйка..!