Все, что я хочу о тебе знать

      Можно закрыть глаза и представить, что нет никакого Векны, никогда не было. Можно плавать в бассейне Харрингтона, пить охлажденный лимонад, плавиться под солнцем, изредка бросать взгляды на веселящихся друзей. Наслаждаться, в конце концов, жизнью — заниматься тем, чего они еще в раннем возрасте оказались лишены.              Эл вытягивается на шезлонге рядом с Майком. В соломенной шляпке и темном купальнике она выглядит бледной. Ей приходится наносить крем от загара в три слоя: в воде с солью солнечные ожоги могут стать проблемой.              Майк наблюдает за ней, когда невыносимо становится лежать с закрытыми глазами. Она выглядит уставшей, но смеется, нежится под солнцем, участвует в разговорах. Майк любуется ею, но не вспоминает, что прежде их связывало что-то большее. Он может вспомнить вкус губ и нежность кожи, но его вовсе не тянет к ней; больше нет. Он знал это, пожалуй, с самого расставания: то, что она бросила его, не стало катастрофой, какой могло стать. Но понимает и принимает это только теперь, когда они общаются и проводят время вместе как друзья, не обманывая друг друга, не пытаясь казаться теми, кем никогда не являлись.              — Ты пялишься, Майк, — говорит Эл с улыбкой, хотя он готов поклясться, что смотрела она в другую сторону.       — Я рад тебя видеть. Прости.       — Извиняться, в общем-то, не за что. За наблюдение денег не берут. Хочешь поговорить?       — О том, что я пялюсь?       — Если хочешь об этом, то я не против, — она усмехается так, как прежде не усмехалась, и Майк замечает это со страхом.              Что бы не происходило в закрытых лабораториях, в изнаночном мире и в ее собственной голове, это меняет ее, делает взрослой и жесткой.              — Я могу просто смотреть на тебя?              Ему действительно нечего сказать. Он знает, что всё новое воспринимает с настороженностью, тем более, когда это новое проявляется в знакомых людях. Изменения пугают. Мир сходит с ума, покрывается язвами-трещинами, выбрасывает изнутри монстров всех размеров, а он столбенеет, когда кто-то ведет себя не так, как вчера.              — Мне кажется, ты хочешь смотреть не на меня, — мягко заявляет Эл.              У нее странный, ищущий подтверждения словам взгляд, и Майк поджимает губы, не зная, что сказать и как себя повести. Его ладони потеют, и он старается незаметно вытереть их о шорты. Что, если Эл догадается — так, как догадались Уилл и Нэнси? Майку невыносимо думать, во что превратится его мир и он сам.              И все же неловко, предавая себя, но не находя сил на сопротивление, Майк скользит взглядом за плечо девушки, туда, где Уилл пытается запустить воздушного змея вместе с Лукасом.              — Это вовсе не то, о чем ты подумала.              Голос Майка, увы, дрожит. Эл тоже оборачивается, и лицо ее расслабляется. Это, пожалуй, можно назвать нежностью: то, как она смотрит на сводного брата, неловкого, смущенного неспособностью разогнаться достаточно, чтобы змей взлетел, краснеющего от смущения и при этом наслаждающегося жизнью, может, впервые за долгое время.              — Ты не знаешь, о чем я подумала. Но я могу сказать: ты скучаешь по нему. Он тоже скучает. И нет, не удивляйся. Он не говорит. Я просто это чувствую. Ты — его лучший друг, и то, что происходит между вами сейчас… это нелегко…       — А что между нами происходит, Эл? Он избегает меня. Не делится со мной тем, что его волнует… он… он ведет себя так, будто мы стали разными людьми… я даже не могу винить его…              Слова «будто он боится меня» он не произносит, как и «он прав, меня нужно бояться».              — Это взросление, Майк.       — Тогда я не хочу взрослеть.       — Это не так работает, знаешь? Это происходит без твоего желания. Все меняется, внутри и снаружи. Но вы нужны друг другу.       — Я… я пытался! Не раз и не два! Я пытался, Эл. Я приходил к нему, я звонил ему, я звал его с собой, но он всегда занят, уже куда-то идет или его просто нет дома!.. Я не знаю, как еще… что еще сделать, Эл! И я не уверен, что вообще нужно что-то делать, ведь всё так… сложно!..              Эл касается его беспокойных рук своей, чуть поглаживая, пытаясь успокоить.              — Ты будто ждешь, что я скажу, что тебе делать.       — Но… но ты можешь сказать, так? Уилл помогал мне, когда… у нас с тобой были сложности. Он… ну, вдохновлял меня, напоминал мне, кто я такой и что нас с тобой связывает… а Уилл помог. Он… просто был рядом и ему тоже было страшно, но он знал, как помочь, знал, что я смогу докричаться до тебя, где бы ты не была…       — Именно поэтому я не буду подсказывать тебе, Майк.       — Что? Но ведь… тогда это все исправило! Тогда это спасло тебя!..       — Я знаю. Но это временное облегчение. Как наклеивать пластырь на огнестрельное ранение.       — Пластырь?.. О чем ты вообще говоришь?..       — Твои слова поддержали меня. Но страх подтолкнул тебя сказать то, чего ты не чувствовал. Я хотела поверить, будто ты любишь меня, но… я не поверила, Майк. И после всего, потеряв Макс, я чувствовала еще и боль из-за твоей лжи. Ты наклеил пластырь на кровоточащую рану. Это и сейчас больно, потому что я не понимаю, в какой момент времени мы оба ушли от «друзья никогда не лгут».       — Я не лгал тебе…       — Но смог бы ты признаться, если бы мне не угрожала опасность? Не отворачивайся, пожалуйста. Не пытайся убежать или спрятаться. Ты теперь только и делаешь, что прячешься, доводишь этим Дастина и Лукаса. Но я спрятаться не позволю. Это всего лишь вопрос, и я больше не злюсь. Я просто хочу знать правду. Я переживу, какой бы она ни была.              Она держит его за руку, не отводит взгляда, и Майку становится мучительно стыдно за то, что из них двоих, она — девочка с супер способностями, сильная не только в швырянии предметов силой мысли.              Его трясет. Но она продолжает сжимать его руку.              — Так было… правильно. То, что советовал Уилл, было правильно.       — Мне жаль, Майк. Я ни в чем тебя не виню, но мне так жаль, что ты стремишься поступать правильно, слушая кого угодно, но не самого себя.              Он садится на лежаке, потому что Эл начинает беззвучно плакать; ее сила заканчивается именно так: на скривившемся, утратившем жесткость лице. Эл теперь больше напоминает себя ребенком, хотя на ней нет дурацкой желтой футболки. Майк обнимает ее, сперва неловко, едва-едва, не уверенный в том, что имеет на это право. Но Эл плачет и не пытается отстраниться, подается к нему, упирается лбом в грудь, и только тогда он по-дурацки, неправильно и неудобно, обхватывает ее плечи и спину, туда, куда может дотянуться, и шепчет ей на ухо какую-то глупую чушь, которую и сам не понимает полностью.              Все посторонние звуки вокруг стихают. Майк не понимает, когда они становятся объектами пристального внимания присутствующих. Он вздрагивает, когда Нэнси, испуганная, но готовая бежать и защищать, и ждущая только пояснений, куда бежать и кого защищать, касается его плеча. Он качает головой; Эл затихает, хотя и не поднимает головы.              — Мало вам воды из бассейна, — фыркает Стив и проходит мимо, не пытаясь скрыть облегчения, что все хорошо и никто не взлетит сейчас в небо.              Впрочем, он недолго остается спокойным. Со стороны лужайки раздается испуганный вскрик Лукаса, и Майк с Эл одновременно поднимают головы, чтобы увидеть Уилла, из носа которого тонкой струйкой идет ярко-красная кровь.