Все, что я хочу о тебе знать

      Майк сидит, ссутулившись, перед чистыми бумажными листами и пялится на рисунок над столом. Идея написать Уиллу письмо не оставляла его с того дня, когда в палате Макс он увидел запечатанные конверты.              Идея-то не оставила. Супер. Только вот заставить себя писать Майк не может.              Знакомое чувство, неприятное. Руки, болящие после ежедневных тренировок, кажутся чужими, не слушаются. Майк изучил это чувство вдоль и поперек за восемь месяцев, которые его девушка и его друг жили в Леноре. Именно в эти месяцы Майк много писал, но еще больше — хотел писать и вот, прямо как сейчас, не мог. Не знал, с чего начать, как продолжить и какими словами закончить.              Письма для Эл давались легко. Он рассказывал об Адском пламени, об Эдди, как плохо в старших классах, что Лукас чаще выбирает баскетбол, а не партию. Он подписывался, не задумываясь, «от Майка», сворачивал письмо, иногда криво, прятал в конверт. Руки не дрожали, редкие помарки не вызывали желания всё переписать. Майк чувствовал себя свободнее, как после выполненного задания по математике, но старался об этом не думать. По крайней мере, долго.              Днями напролет в его голове всплывали фразы для другого письма. Просто возникали из ниоткуда, как реакция на события, выраженная не просто мыслью, а мыслью, которая так и просилась на бумагу. Прежде с Майком такого не случалось. Только вот те письма, так никогда и не написанные, не освобождали даже на время. Он пытался одно время избавиться от назойливых слов, садился, вот как сейчас, за стол и буравил чистые страницы напряженным взглядом.              Слова появлялись внутри, жгли, причиняли почти физическую боль и умирали. Их невозможно было использовать. Поэтому Майк чаще отмахивался от них и писал письма Эл — легкие, ничего не значащие, даже приятные, делавшие его свободным и доказывающие, что он, Майк, хороший парень для своей девушки и, в общем-то, неплохой человек. В письмах он шутил, дурачился, смеялся над нелепыми происшествиями, временами ярко приукрашивал действительность. Он отвлекался, смещал внимание, пытался забыть и забыться.              Ответные письма Эл завораживали. Майк представлял, как они преодолевают огромное расстояние, мнутся в чужих руках, едут на машинах, летят в самолетах.              Не каждое письмо он начинал читать сразу после получения: в конце концов, у него насыщенная жизнь. Порой он забывал о письме на несколько часов, а то и дней, и читал, обнаружив конверт на столике у кровати. Утром, например. А зачитавшись, полностью забывал о времени, чем бесконечно злил спешащую Нэнси. Эта забывчивость казалась нормальной: он часто общался с Эл по телефону, чтобы ждать с нетерпением писем, так? Часто она повторялась, от этого поехавшие строки, иногда неуверенные, становились приятным физическим доказательством, что Эл не превратилась в голос, что она жива, улыбается, смеется, дышит.              Нечасто у Майка портилось настроение после их прочтения. Обычно он спотыкался на имени Уилла, и, хотя Эл не укоряла Майка в холодности к лучшему другу, он чувствовал вину. Но у Уилла все было хорошо, он рисовал, они вдвоем с Эл нашли общий язык, поддерживали друг друга, особенно, в первое время после переезда.              Майк пытался представить их вдвоем: тихий Уилл с альбомными листами и Эл, вытирающая идущую из-под носа кровь, и не мог поверить, что эти двое живут в одном городе, в одном доме. Сталкиваются по утрам в ванной, шутят за обеденным столом, смотрят фильмы, слушают музыку.              Они были из разных вселенных. Девочка со сверхспособностями и мальчик с нежной улыбкой. Эти вселенные внезапно столкнулись друг с другом и оттолкнули Майка, оставили в Хоукинсе, а сами убрались далеко-далеко, в солнечную Калифорнию, все равно, что в другой мир, с которым еще оставалась связь.              Иногда Майк ненавидел Джойс. Она увезла их, таких по-разному важных. Она нашла работу по телефону, и Майк чаще слушал телефонные гудки. Каждый раз, набирая номер, он предвкушал, что трубку поднимет, например, Уилл. Это случалось редко, реже, чем хотелось бы. В первый раз Майк даже не узнал его голос, ставший совсем взрослым; от неожиданности скрутило желудок. Они оба, кажется, растерялись, и потому молчали, не зная, что сказать. Мысли Майка стали такими громкими, что он надеялся, что Уилл их не слышит. А потом Уилл попрощался и передал трубку счастливой Эл. После у Майка весь день болела голова, а ночью снилось что-то странное, пугающее, из-за чего он проснулся уставшим в кровати, выглядящей как поле боя.              Кажется, этот незнакомый голос Уилла преследовал Майка в каждом уголке снов еще на протяжении недели. Майк думал, что сходит с ума, чаще обычного садился за письменный стол и прожигал взглядом чистую бумагу.              Сейчас он, разозлившись за вновь потерянное время, сминает листы пальцами. Лучше хаос, чем эта чистота, единственное доказательство, что он ничего не может сделать с происходящим, что он даже не до конца понимает, что происходит.              Подаренная картина невольно притягивает взгляд. Яркое пятно на ней — красное сердце. «Помни, ты — сердце, Майк». В груди болезненно колет. Кажется, этот разговор стал одним из последних. Кажется, после этого разговора — даже не Уилла с Майком, а Майка с находящейся в трансе Эл — все окончательно и бесповоротно изменилось. Понять бы еще, почему? Расшифровать бы взгляд, которым одарил его сидящий напротив Джонатан! Майк уверен, что был бы мертв, если взглядом Джонатан мог убивать. В тот момент Майкл, конечно, этого не понял, ведь рыдающая Эл пришла в себя и едва не сверзилась со стола в его объятия. Ее трясло, ей было плохо, и Майк сжимал дрожащее, такое хрупкое тело, потому что это оставалось единственным доказательством: он здесь, он чувствует ее, он может ее защитить.              Не мог, конечно. Из них двоих она уронила вертолет силой мысли. Иногда Майк думал, что всем пошло на пользу, урони она вертолет на него.              Эта идиотская мысль и сейчас вызывает усмешку. Смятые листы Майк отправляет в мусорное ведро и без сил валится на кровать.