Все, что я хочу о тебе знать

      Внешне Лукас почти пришел в себя: синяки и раны затянулись. Жаль, что о душевном состоянии сложно судить по внешним признакам. Он много времени проводит в больнице, редко в одиночестве. Близкие друзья, чья численность давно вышла за пределы Партии, разработали что-то вроде расписания дежурств. Все-таки Лукас тоже может оказаться в зоне риска, ему тоже нужно дружеское плечо рядом, тем сильнее теперь, когда девушка, которую он любит, пострадала.              Все-таки Лукас — их друг. И Макс — их друг.              Майк не любит больницы. Каждый раз, переступая порог палаты, понимает, каким мужеством обладает Уилл, оставаясь здесь после всего, что пережил в больницах сам.              Лукас сегодня в палате не один. Эрика, всегда напоказ презирающая брата, теперь поддерживает его в своей манере и не торопится уходить, когда приходит кто-то еще. Лукас рад Майку, они недолго говорят о посторонних вещах, но разговор неизбежно сворачивает к одной-единственной теме.              — Все по-прежнему. Она не приходит в сознание, Эл не может ее найти… там. Но иногда, — Лукас понижает голос, и Майк наклоняется ближе, — иногда я беру ее за руку, глажу пальцы и мне кажется… ну, мне каждый раз кажется, что она чувствует прикосновение. Как будто она утратила все связи, кроме связи с собственным телом, которым не может управлять.              Макс на больничной кровати кажется восковой куклой. Майк надеется, что Лукас прав, пусть эта надежда — такая же призрачная, как и многие другие.              Когда повисает пауза, Лукас возвращается к чтению вслух новинки Стивена Кинга. «Талисман». Для Майка выбор неоправдан: куда уж больше ужасов среди творящегося вокруг хаоса? Но он не мешает, устраивается у окна, изредка возвращаясь взглядом к фигуре на больничной койке.              Они не так близко общались с Макс в последнее время, но он скучает. По той Макс, что настраивала Эл против него: по озорной, смеющейся, до невозможного стервозной. Раздражающей. Живой. Той, что вторглась в их компанию, не спрашивая разрешения, не слушая его, Майка, мнения.              Он скучает, хотя они с Макс никогда не были близки. И представить себе не может, как скучает Лукас или Эл. Или все-таки может? Похоже ли грызущее его чувство по Уиллу на то, что скребется за ребрами Лукаса? В смысле, за ребрами Эл. Ведь Макс — ее подруга.              Голос друга доносится как сквозь вату, Майк смотрит то в окно, где видимые поверхности усыпаны пеплом — спасибо, что он перестал падать с неба вместо дождя, — то на бледную Макс (и в груди каждый раз сбивается с размеренного ритма сердце). Взгляд не цепляется за расставленные повсюду цветы, свежие или те, что вот-вот завянут. Но останавливается на стопке запечатанных конвертов.              — Что это?              Лукас не выглядит недовольным, что чтение прервали: кажется, книга ему не особенно нравится.              — Макс написала нам письма, помнишь? Некоторые решили написать ответ. Чтобы она смогла прочитать, когда… придет в себя.              Майк представляет тьму, какой ту описывала Эл. Тьму, не имеющую ничего, кроме зеркальной глади, похожей на воду. Он представляет, как Эл кричит, как зовёт Макс. Как хочет увидеть или услышать хоть что-то, но не видит и не слышит ничего.              Конечно, он не хочет сомневаться, что Макс когда-нибудь сможет прочитать ответы. Письмо Макс, адресованное ему, лежит запечатанным в тумбочке, в первом ящике. Иногда Майк крутит его в руках, но открыть не решается.              Ему страшно читать. Как будто признаваться самому себе, что утратил надежду. Ведь однажды Макс скажет ему все, что хочет, лично, без посредников, криво написанных строк.              Сейчас его магнитом тянет к стопке на безликой больничной тумбочке. Он перебирает конверты, будто от нечего делать. И забывает дышать, когда находит письмо от Уилла, одно из самых пухленьких на ощупь.              — Мне казалось, они вообще не общаются, — говорит вслух, зная, что Лукас смотрит на него. — Макс и Уилл… Кажется, я никогда не видел их вне компании.       — Значит, плохо смотрел, — фыркает Эрика, непривычно тихо сидевшая в другом углу палаты. — Хотя ты всегда так внимателен… к Уиллу. Что, Лукас? Это просто факт. Кто об этом не знает?!              Лукас вздыхает и пытается исправить грубость сестры; грубость, уже кажущуюся нормальной.              — Макс почти не общалась с нами с тех пор, как погиб Билли. Но Уилл рассказывал, что они созванивались хотя бы раз в месяц. К тому же, Макс общалась с Эл.              Хотя бы раз в месяц. Майк сдерживает дрожь в руках, продолжая мять уголок конверта, проходясь подушечками пальцев по неровной надписи «От Уилла».              — Боюсь представить, зачем.       — Ну, он не пересказывал. Но мне кажется, они стали очень близки. Забавно, да? Макс рвала связи с теми, кто остался рядом. Мы — ты и я, и Дастин — понятия не имели, что с ней происходит. Уилл тоже вряд ли знал, но он не удивился, узнав, насколько смерть Билли ее… разрушала.       — Мне жаль…       — Я знаю. А еще я знаю, что это нормально — сближаться с тем, кто тебя понимает. После произошедшего Уилл мог разделить ее чувства. Вину, страх. На ее глазах умер близкий человек, а я не мог подобрать правильных слов, чтобы она почувствовала, что может на меня рассчитывать. А Уилл смог.       — Он всегда был более чувствительным, чем вы, эмоциональные бревна.       — Эрика!       — Да, я — Эрика! Но тебя Макс не стала бы слушать. Ей нужна была помощь, но не твоя. И сколько бы усилий ты не приложил, все впустую. Она упрямая. Поэтому не кори себя. Не давай Векне повода вцепиться в свою боль.              Майк все еще крутит злополучный конверт в руках, не может заставить себя положить обратно. Почерк у Уилла изменился, стал беглым, хотя и сохранил запоминающиеся витиеватые загогулины.              Разговор между Синклерами, приобретший нотки близости, Майк пропускает мимо ушей. Как и взгляд, которым они обмениваются, когда он невпопад начинает говорить.              — Уилл и меня поддерживал все это время. Когда мы искали Эл, бегали от военных. Эл рассказывала, что он стал ей настоящим братом…       — Надеюсь, мы сможем отплатить ему тем же. Дать ту поддержку, от которой он так отказывается. Надеюсь, он не повторит… ошибку Макс.       — Уилл? — Майк давится воздухом от возмущения. — Конечно нет, Уилл не будет скрывать проблемы, он попросит помощи, если только она ему понадобится! Он ведь знает, что я… мы рядом!              У Эрики красноречивый взгляд «Уилер, и тебя реально считают умным?!». Лукас смягчается и осторожно подбирает выражения:              — Мне кажется, ты забыл, кто такой Уилл. Мистер-я-все-буду-держать-в-себе и я-не-важен. Он даже не дал мне извиниться после той злополучной партии в прошлом году. Заявил, будто теперь не до того. И, знаешь, я оторопел, ведь он верил в то, что говорил. Верил, потому что мы были хреновыми друзьями. Поэтому я бы не рассчитывал, что он придет к нам. Разве что Векна будет угрожать Хоукинсу и всему миру.       — На его месте я бы тоже нашла помощь получше.       — Эрика!       — Что?       — Я знаю, это просто факт. Но не могла бы ты придержать свои факты?!              «Мои чувства не важны». Майк крутит в голове эту фразу — фразу, которую сам не слышал. Но голос Уилла звучит в голове правдоподобнее, чем хотелось бы. Легко представить, как Уилл говорит ее вслух.              А еще Майк думает, что сам после произошедшего в тот злополучный день вечность назад, не извинился. Он сбил кулаки, стуча в закрытую дверь дома Байерсов и сорвал голос, прося Уилла о прощении. Но Уилла там не было, Уилл не слышал слов, которые были ему адресованы.              Что, если именно тогда появилась первая трещина в их дружбе?              Майк задумчиво изучает запечатанное письмо в руках, зная, что обманывает себя. Плохим другом он стал гораздо раньше. Теперь он даже не знает, был когда-либо Уиллу хорошим другом.              С большим трудом он возвращает запечатанный конверт на место. И думает, что может написать письмо сам. Не Макс; она, наверное, захочет общаться с Майком после пробуждения.