Стезя тотальности

      Где-то бьёт тревога, первые сигналы прозвучали ещё днём 2 мая 2151 года, жёлтое предупреждение. Чем дальше к вечеру поворачивал день, тем больше красного цвета намешивалось в этот жёлтый. Я думаю, Лоуренс сделал всё, что мог, когда помогал мне устанавливать блокирующие элементы в сферу дома, но мы оба не учли человеческий фактор и «новую …хнологию». Короче говоря, время 1:25, когда сигнал посещения врезается в мой мелатониновый сон, а потом входные блокировки двери снимаются специальной федеральной надстройкой.       Через несколько минут я — мало что соображающий кроме навязчивой мысли «накрыли» после зачитанной Миранды — еду в не таком уж тесном арестантском отсеке спецтранспорта. В начале третьего ночи, всё ещё пребывая в мареве полусна, я едва удерживаюсь от смеха, завидев знакомые, напоминающие кукушкин лён, антеннки на крыше родного ЦПИ. Дана Вайсман-Жарова, бледная спросонья и очень серьёзная, провожает меня на минус первый этаж. Я знаю, что она хочет что-то сказать, и качаю головой. Не стоит. Дана едва заметно кивает. Дверь закрывается. Я остаюсь один.       Снотворное продолжает действовать; я — всё ещё в тренировочных и футболке, которые успел надеть, на ногах — кроссовки. Их я снимаю и прямо в одежде ложусь в мягкую спальную нишу. Мне абсолютно не хочется ни о чём думать. Мне хочется спать. Хорошо, что я был один в постели, думаю я. Хорошо, что…       …и интересно, где Аллен и не связан ли он как-то с тревогой?              Утром приходит Дана. Разговаривает официально, умница. Я задержан по статье 420, пункт 6, подпункт 7, трансляция волны вне нормированного диапазона в радиусе более 10, но менее 100 метров. Ого. Дана предполагает, что это был нервный срыв от переутомления, либо эксперимент. (Последнее она произносит вне записи, конфиденциально.) Разумеется, сегодня меня обследуют на предмет остаточных реакций. И я имею право на адвоката. При условии медпоказаний в пределах нормы. Дана уходит, оставляя меня с чувством нереальности происходящего.       В камере вместо окна — встроенная видеопанель, передающая красивые виды парка Оквудс, склейка кадров очень точная. Есть небольшой санузел с душем. Стол и стул из укреплённой светлой древесины. Динамический цвет стен сейчас приятного оттенка мяты.       Я делаю зарядку. Напоминаю себе, что камера минус первого — это не тюрьма, а, скорее, изолятор. По крайней мере, так я всегда объяснял это тем немногим, кто туда попадал.       В девять в окошке доставки появляется сервированный на бумажной посуде завтрак. Мне немного жаль, что я нахожусь не в той камере, в которой когда-то жил Лукас, и не в той, где сперва находился Эл-Джей. Считается, что они, в общем, одинаковые, но это не совсем так. По крайней мере, ощущается, что не совсем так.       После завтрака мозг наконец включается и принимается анализировать произошедшее. Статья 420 — это близко к тому, что натворил Лукас в своё время, но без летального исхода. Плюс к этому у меня фактически нет соседей в радиусе даже более 100 метров… Если не считать случайно попавших именно в этот момент прохожих. Или до сих пор неизвестных мне новосёлов поближе. Трансляция — тут без сомнения — это то, что устроил Эрик через Эл-Джея. И, так как арестован я, то они не уверены в том, кто именно транслировал… Стоп. Если они вообще в курсе Аллена Джордана. В курсе того, что Аллен Джордан, Джорди, Эл-Джей имеет уникальную особенность пропадать с мониторов. Велика вероятность, что они полагают, будто транслировал именно я. По идее, медпоказания должны их разочаровать…       Хотя я не знаю наверняка. «Новая …хнология» чёртова Эрика Люцифера Ланге.       В конце концов, я не террорист. Никаких жертв. Но Эрик… Про Эрика я тоже ничего толком и не знаю.              

***

             Медэкспертиза выявляет последствия пережитого стресса. Не так уж страшно, почти в пределах нормы. (И ещё я уверен, что мой дом успели обыскать.)       Но — ни одного слуха по поводу Эл-Джея, а что до меня, то пока что, со всем уважением, подполковнику нужно будет несколько дней провести в изоляции. Для его же, подполковника, блага.       Я подхожу к видеопанели и просматриваю набор функций (как будто собственноручно не подписывал отчёты об оснащении и инвентаре). Конечно, среди музыкальных тем нет ни «Корн», ни Маниакальных Уличных Проповедников, ни даже радио. Поэтому я вывожу идеально прорисованные океанические глубины ностальгически синего цвета и песни китов. Чтобы занять своё воображение, стараясь представить, будто они всё ещё существуют.       В этот день я не получаю никаких новых данных за исключением повтора о нескольких днях изоляции.              

***

             Это происходит, если не ошибаюсь, на четвёртый день моего нахождения на минус первом. Не всё так плохо, здесь действительно можно жить, а главное, комната не оттенка Бейкера/Миллера; из известных мне особенностей — полная волновая изоляция. По задумке. Если же по факту, то, боюсь, где-то был сделан просчёт, потому что меня не оставляет чувство продолжающейся со времени явления Эрика в гостиной моего дома сонастройки, синхронизации с чем-то новым, побочным, неизвестным мне. Слабое, как капающая в соседней комнате вода, но столь же постоянное и, если уделять этому слишком пристальное внимание, выводящее из себя. Ещё из странного и беспокоящего: не было допроса, ни в каком виде. Отрезанность морского дна или космической станции. Всё те же мятные стены, темнеющие соответственно изменению времени суток до полуночно-синего, с пробегающими по ним отсветами, словно отражённое в волнах солнце. Те же песни китов и далёкие отголоски неразборчивой неоклассической музыки. Я думаю о протоколе, который сам когда-то подписывал, регламентирующем нахождение персоны с опасной трансляцией на карантине в течение шести недель, и понимаю, что, в принципе, даже это не представляется сейчас невозможным (и где мой тотальный контроль?), но всё случается намного раньше.       На четвёртый день я сижу за письменным столом и читаю книгу, очки для чтения обнаружились в выдвижном ящичке. Не сильно люблю виртуальщину, но выбора нет. Я делаю закладку, снимаю очки, встаю из-за стола, чтобы немного размяться, и вижу его — сидящего буквой «g» у стены рядом со спальной нишей. Аллен Джордан, тоже в очках, взгляд устремлён в неизвестное. Первая мысль: всё закончилось, я свободен, двери открыты, Эл-Джей тому доказательство. Вторая: это галлюцинация. Третья: это провокация.       Я медленно подхожу к нему и встаю напротив. Аллен выныривает из глубин своего информационного погружения, поднимает голову и спокойно произносит:       — Садитесь рядом, Грей, так будет удобнее говорить.       Мне ничего не остаётся делать, как принять его предложение. Потому что это определённо не галлюцинация.       — Какое сегодня число, Аллен?       — Восьмое мая. Двадцать пятьдесят три.       Значит, два дня всё-таки выскочили. Отлично.       — На камерах я выгляжу так, как будто разговариваю сам с собой?       — На камерах вы продолжаете читать книгу.       — А звук?       — Аудио-сопровождение, песни китов.       Я приглядываюсь к Аллену. Он опять сфокусировался куда-то вглубь очков, читает сообщения. Возможно, это не провокация.       — Как?       — Ваш друг. Лоуренс. Пишет мне. Сейчас. Через две минуты ориентировочно будет «окно», через которое вы можете покинуть Центр…       — Я?       Пауза.       — Мы.       — Так-то лучше.       — Около пяти минут. Хватит?       Я прикидываю скорость перемещения и возможные выходы из здания.       — Если через второй левый, то хватит.       Джордан кивает.       — Он написал про второй левый. Только что. Без лифта.       — Понятное дело. Значит, точно успеем. Не знаю, как он это устроил, но, чёрт возьми. Два «выпавших» дня… Это плохо.       Эл-Джей косится на меня из-за стёкол:       — Я знаю. Пошёл обратный отсчёт.       Он начинает бормотать вслух, начиная от тридцати. На счёт «десять» мы поднимаемся и подходим к дверям. На счёт «ноль» коротко мигает освещение. Мы выходим в коридор. Дальше я быстрым шагом веду Аллена Джордана ко второму левому выходу — по служебной лестнице, освещённой зеленоватым аварийным светом, вверх, потом — поворот, мембрана двери с шипением отходит от рамы ещё до того, как я успеваю прикоснуться к ней. Несколько шагов в темноте, шипение сзади — мембрана входит на место — и мгновение неизвестности, прерванное тихим шёпотом Аллена:       — Четыре секунды… три… две…       Второй левый открывается в спокойный майский вечер. На противоположной стороне кругового проезда стоит «стрекоза» Нелли Марчак.       — Туда, — кивает головой Аллен. — Он пишет «спокойно». «Спокойно, камрад». На заднее сиденье.       Я тихо фыркаю. Легче сказать. Футболка уже мокрая под мышками…       Мы пересекаем проезд и забираемся в «стрекозу». Нелли, бледная, оборачивается ко мне:       — Вашу руку, сэр. Это для подстраховки.       В её пальчиках одноразовая ампула с иглой. Я несколько секунд смотрю в широко распахнутые голубые глаза и решаю поверить. Протягиваю руку ладонью вверх. Нелли ловко вкалывает ампулу в запястье. Последнее, что я вижу, — рябящий, сворачивающийся спиралями узор переднего сиденья перед глазами.