Стезя тотальности

      В ту ночь мне приснился удивительно яркий сон. Мы с Джорданом сидим на краю крыши ЦПИ — не такого, какой он есть в реальности, а словно бы из какого-то параллельного мира, в нём Центр выглядит как высокое кирпичное здание. По-моему, Джордан меня и позвал на крышу; на нём такой же, как в обычной жизни, тренировочный костюм тёмно-синего цвета с полосками по боками, обтекаемые мета-очки. На мне, кажется, что-то вроде охотничьей одежды — штаны-карго и свитер цвета хаки, старые высокие ботинки. Мы сидим на самом краю, внизу раскинулись леса, среди деревьев теряется дорога, по которой, насколько мне известно, уже давно никто не ездит. При этом Центр функционирует по-прежнему, и я задаюсь вопросом, как же люди попадают в него, а потом, поглядев на Джордана, понимаю — они здесь живут. Это последнее человеческое жилище на многие мили… Небо чистое, чуть начинающее вечереть. Джордан достаёт волынку и говорит: «Восславим Люцифера!» — или что-то подобное… но, кажется, речь шла именно о Люцифере — а потом начинает играть. Я понимаю, что Люцифер где-то здесь на планете, возможно, растворён в воздухе или музыке. И это так красиво и печально, что я просыпаюсь со слезами на глазах.              Я уже довольно давно не ночевал в капсуле, да вообще не припомню, чтобы мне там когда-либо снились настолько удивительные сны. После этого на весь день остаётся ощущение произошедшей перемены.       В прошлом люди пытались понять природу сна, пытаются до сих пор — ни тогда, ни сейчас они в этом не преуспели. То же самое можно сказать об изучении головного мозга. Исследования и подсчёты, к примеру, первой половины XXI века, по сей день остаются словами и цифрами. Да, мы научились улавливать психоволны. Да, мы научились худо-бедно видеть закономерности, использовать «методом тыка» ничтожную толику полученных данных. Организовываем центры изучения — думаю, учёные XX века объявили бы всю парапсихологию «шарлатанством» и «лже-наукой»… Получаем данные. При удачном исходе — получаем такие феномены, как Лукас Линдберг и Аллен Джордан (я надеюсь, что верно выбрал слово «удачный»). Не спорю, то, что мы имеем сейчас в глобальном морфогенетическом поле Земли (я говорю о психоволнах), во многом является последствиями бездумного использования слишком быстро развивающихся технологий в прошлом, информационного гнёта XX-XXI веков и политики отдельных личностей — думаю, ещё нескоро мир забудет Дэмиэна Милтона, благодаря которому Америка до сих пор посыпает голову пеплом. Впрочем, и «Новая Весна», которая так и осталась за кулисами, сыграла свою роковую роль в безумии Милтона, так что СНГР тоже несёт свою долю ответственности — по крайней мере, за Локальный Американский Апокалипсис. Но вот волны… волны — это явление глобальное.       Вернёмся к мозгу. Когда ночью я занимался расшифровкой данных по Аллену (и Дугласу заодно), я, разумеется, получил свою долю информации: температура тел колебалась от и до, это означает то-то, менялся гормональный фон, что сигнализирует о том-то, эмоциональные колебания такие-то, психоволновой диапазон такой-то… Но, чёрт возьми, почему?! Из-за встречи? Ладно, Дуглас вспомнил кого-то. Но Аллен?.. Он, конечно, эмоциональный… Единственное странное совпадение, которое я сумел углядеть — реакция Аллена на Дугласа была практически такой же, как его последующая реакция на музыку. Как будто Дуглас своим взглядом каким-то образом смог передать ему соответствующее музыке состояние. Испустил невидимую, неслышную волну — удовлетворился реакцией «принято» и ушёл.       Иногда мне кажется, что за двести лет мы сдвинулись едва-едва на миллиметр.       И да, я понимаю, что это не моя работа. Номинально — не моя. Но я не знаю никого, кому бы я мог её доверить.              Я успеваю привести себя в порядок в рабочей душевой, прошу принести мне завтрак в кабинет и только-только сажусь за стол, как — хлоп! — вылетает почтовая карточка: Эл-Джей прислал голосовое сообщение. Я тут переключаю на приватное прослушивание, отмечая про себя: молодец. Тоже работал всю ночь…       Алленовскую скороговорку я прослушиваю частями, перемежая паузами, даже вывожу на мембрану, чтобы подчеркнуть отдельные фразы и поставить знаки вопроса на полях.       Временами я ловлю себя на мысли: зачем? — но каждый раз отгоняю её. Шесть лет назад один из Небожителей сказал, что мы, люди, действуем вслепую. Так что я просто продолжаю идти на ощупь. По сотой части миллиметра в год.       Записывать джордановские видения в разряд галлюцинаций мне не хочется — не после дела Лукаса Линдберга и всего пережитого мной в Зазеркалье. Более того, я уверен, что Эл-Джей не сумасшедший. И не только потому, что, перед тем, как стать Наблюдающим, Аллен прошёл соответствующие проверки (в Европе, напоминаю я себе, в Берлинском ИПИ я знавал сотрудника с синдромом Дауна — у нас бы он не вышел с минус первого). Это нечто большее. Память о Зазеркалье, быть может. Интуиция.       Эл-Джей, согласно протоколу, попытался описать произошедшее по схеме 3-2-1, переходя от «оно» через «ты» к «я», правда, путаясь в процессе. Хорошо, что я дал ему успокоительные, в противном случае, боюсь, его речь была бы столь же невнятна, что и у певца из «Корн». Любопытный отчёт… Совсем не такой, как те, что выдавал мне когда-то Лукас Линдберг. (Хотя тут надо отдать должное — Лукасу в то время было всего семнадцать. И он успел стать причиной смерти ста двадцати шести человек…) Лукас предпочитал свои «откровения» рисовать. Аллен же рассказывает о встрече — это во-первых; и рассказывает по-своему поэтично — это во-вторых. Он постарался, под конец даже сумел совладать с собой, попросил время на обдумывание и составление более осмысленного сообщения. Так и сказал — «более осмысленного». Я смотрю на датчики — сейчас Джорди спит, заснул совсем недавно. Отправляю ему подтверждение о получении отчёта, присовокупив, что даю три дня на отдых.       В какой-то момент я уже полностью осознаю, что опять сую свой нос, куда не надо. Надеюсь, на этот раз обойдётся без жертв и разбитых зеркал.       Я даже не искал Аллена, напоминаю я себе, он сам нашёл нас. Незнание законов не освобождает от ответственности, только вот… знает ли вообще кто-нибудь (кроме Штернберга) эти законы?              До конца дня я занимаюсь своими ежедневными делами, а Джордан спит. И ему что-то снится, как уверяют меня показания датчиков. В памяти всплывает мой собственный сон — я правильно сделал, что записал его. Было бы неплохо потом сравнить…       Кэмерона сменил Йоханссон, я поручаю ему одним глазом постоянно следить за Джорданом, но без резких движений. Дуглас пока не ответил на мои сообщения, вполне возможно, что он тоже спит.              

***

             Закономерность: стоит лишь ненадолго сойти с привычной колеи, и жизнь снова обретает вкус и цвет, нет, не контрастный и не гипертрофированный, а чуть-чуть более насыщенный.       Вечером, зайдя в «Гесперию», я уже не удивляюсь, заметив на балконе Лоуренса. Лоуренс тоже видит меня и машет приветственно рукой. Что ж. Ещё одно совпадение. Чем больше совпадений, тем более велика вероятность, что волна, которую я только-только начинаю «прощупывать» имеет больший «вес», чем прочие. «Кор», как сказал бы Вита Канис.              — Пришёл восславить Люцифера? — спрашивает Лоуренс, ухмыляясь, когда я поднимаюсь к нему наверх. Внизу пол вибрирует от генераторов ЗОВ, здесь — концентрически расходящиеся по поверхности волны в бокалах. Волны отсвечивают золотым и фиолетовым.       — О чём ты?       — Сегодняшняя программа. Электричество, волынки, звёздный свет. Ребята выйдут в девять. Ты знаешь, что когда-то в старой-доброй Англии выпускали спички с таким названием? «Люцифер». «Светоносный».       — Спички?       — Угу. Сотни бедных детишек трудились на фабриках… Сегодня трибьют.       — Это ты их надоумил?       Лоуренс пожимает плечами и хитро улыбается. Его глаза тоже отсвечивают фиолетовым и золотым. Как всегда — серьёзные.       — Я только рассказал им о детишках. Кстати, приятно видеть тебя здесь снова. Подполковник.       Лоуренс ёрничает, и я пропускаю его слова мимо ушей. Коктейль, который он мне заказал, содержит чуть больше алкоголя, чем надо. Значит, действительно рад меня видеть. Золотые яблоки, свисающие тут и там из переплетений узловатых, словно старческие пальцы, ветвей, медленно вращаются, то утопая в фиолетовой тени, то сверкая в имитирующих утреннюю зарю скупых лучах. Стены повторяют структуру коры древних яблонь, могу предположить, что их клонировали из запасников нацпарка.       — Что нового в цирке? — слышу я очередной вопрос Лоуренса и предпочитаю вместо ответа отхлебнуть коктейль. Второй глоток прокатывается по языку приятным вкусом свежих яблок.       — Как сидр, ага, — кивает Лоуренс.       Тёмный яблочный глаз мигает мне из впадины от отломившегося сучка. Я рад хотя бы тому, что Лоуренс оставил свои попытки познакомить меня с «подходящими» по его мнению партнёрами.       Внизу становится более шумно, а затем пространство пронзает звук волынки — куда более резкий и громкий, чем я мог вообразить.       — О, хайл, вышли! Идём, посмотрим. — Лоуренс поднимается с прозрачного, с пузырьками, точно застывший яблочный сок, стула и идёт с бокалом к перилам балкона. Через несколько секунд я присоединяюсь к нему.              На задней стене небольшого возвышения, где расположились музыканты, мягко пульсирует огромная серебристо-голубая звезда. Волынщик всего один — высокий мужчина, длинные белоснежные волосы убраны в хвост, белоснежная же борода заплетена в две косы; обнажённый торс покрыт рисунками в стиле «трайбл» — круги, спирали, точки; от бёдер в пол спускается красная кожаная юбка. Ему аккомпанируют две девушки идентичного облика — свободные белые платья и очень длинные распущенные волнистые волосы, одна — с электронной арфой-трёхстрункой, другая у панели шумовых эффектов и перкуссии, на фоне волынщика обе кажутся ещё более эфемерными. Я слежу за тем, как работают руки волынщика, как напрягается его живот. Его код уже есть в моей базе, но пока не хочется отвлекаться.       — Это не Люцифер, это сам дьявол! — кричит мне на ухо Лоуренс. Я согласно киваю.       Некоторые мелодии кажутся мне знакомыми, некоторые я слышу впервые, но, пожалуй, мне нравится то, что я слышу. В половину десятого едва разборчиво пикает в ухе — Йоханссон прислал отчёт «всё в порядке». Я заказываю у официантки в псевдоантичной хламиде повтор. Потом снова смотрю вниз и вижу в первом ряду у самых ног волынщика Эл-Джея.       Или кого-то, очень похожего на Эл-Джея.       Нет, я вижу именно его. Аллен, Аллен Джордан, Джорди — в кожаном комбинезоне с ассиметричной узорчатой вязью, сверкающей в лучах звезды, со своими косичками, подвязанными широкой банданой. Он стоит в первом ряду, запрокинув голову, его глаза закрыты. Как будто он единственный в зале.       Аллен слушает музыку.