Дефект

Придя со школы, я постаралась незаметно прошмыгнуть в свою комнату. Слезы текли по щекам, я уже устала их размазывать рукавом толстовки. Швырнув сумку на кровать, упала на стул и подняла глаза к потолку. Попыталась дышать глубже, постепенно выравнивая дыхание – как учил доктор Верхоянов. Бабочки на обоях, сохранившихся еще с тех пор, когда мне было пять лет, издевательски подмигивали синими крылышками. За окном солнце плавно опускалось, скрываясь за домами и окрашивая комнату в причудливые розово-оранжевые тона. Плакат на стене, единственный, который разрешили повесить, смотрел на меня грустными глазами солиста ансамбля. Минут через пять истерика сошла на нет, и я нашла в себе силы встать и надеть домашнюю одежду. Из кухни доносились ароматы выпечки, пахло черничным пирогом и, кажется, печеньем. Я кинула взгляд на календарь – точно, сегодня день Проповедника. Значит, мы снова пойдем в Святилище. Снова отец будет вздыхать, а Старший Жрец попробует меня выгнать – это всё я прохожу каждый год, каждый день Проповедника. В нашей семье все верят в могущество Орина. Мама, отец, брат… И, наверное, я. С самого детства нас водили в Святилище, провели ритуал Наречения по всем правилам. Ежедневные молитвы давно вошли в привычку, а на Службы мы ходим каждую неделю. И только для меня вера моей семьи стала не облегчением души, а испытанием. У меня речевой дефект. В начале это казалось милым, но после, когда выяснилось, что я не могу правильно произнести даже имя Божества – я стала изгоем. В школе, в обществе. В семье мнения разделились: с братом у нас никогда не было каких-то особенно теплых отношений, отец хоть и беспокоился за меня, но старался не показывать этого. Мама всё еще надеялась вылечить дефект, и гладила меня по голове, печально улыбаясь. Даже мое первое воспоминание связано с этим проклятым недостатком: - Дочка, давай, скажи: «Славься великий Орин!» - Славься великий Оллин! И так по кругу. Меня таскали по логопедам, даже к психологу зачем-то водили. Ничего не помогало, я до сих пор в свои восемнадцать коверкала слова. И до сих пор ходила к доктору Верхоянову – единственному логопеду, что не отказался от меня спустя полгода-год. Надо мной даже издевались в школе, не помогали ни беседы с классным руководителем, ни звонки родителей администрации. Дети жестоки и часто ненавидят тех, кто хоть чем-то отличается от них. «Еретичка!» - неслось мне вслед. В старших классах я просто стала изгоем. Повзрослевшие дети не научились принимать меня такой, какая я есть, но научились травить так, чтобы это было незаметно для учителей. Вот и сегодня меня в очередной раз вывели из себя. Крикнув какие-то проклятия в сторону обидчиков, я выбежала из школы и, не разбирая дороги, понеслась домой. Запах выпечки успокаивал. Нужно сделать уроки, вряд ли после Службы останутся на это силы. В шесть вечера мама постучала в дверь: - Аля, пора собираться! Я откопала в шкафу длинное платье. Оно всё еще было мне чуть великовато, но если подколоть подол, то получалось очень даже неплохо. Накинув на голову платок, спрятала под ним светлые волосы. Из зеркала на меня печально смотрела сероглазая девочка. Я запретила ей плакать. «Ты этим никому не поможешь и ничего не изменишь» - сказала я ей. Она шмыгнула носом и задрала подбородок вверх. Вот и умница, девочка. Так и надо.