Ты холодна, а я горю

Прошло две недели, а Уэнсдей все еще не разговаривала с Ксавьером. Она предположила, что во всем виноват кризис. Ее просто поглотила рутина. Ей не удалось полностью раскрыть это дело. В конце концов, именно Кэсси закрыла его. Адриата к этому времени уже давно исчезла, вероятно, стала частью какой-нибудь подводной коммуны сирен в Мексиканском заливе. Удивительно, но девушку это вполне устраивало. Она была рада, что все это осталось позади, это только напомнило ей о Ксавьере и ее оплошности той ночью на пирсе. Она вернулась в класс и в общежитие, присутствуя физически, но не по-настоящему. Теперь, когда острота этого дела рассеялась, она была полна сожаления и тоски по другой причине. Она хотела наладить отношения с Ксавьером, но не знала как. Она жаждала того, как он прикасался к ней, да. Но это было нечто большее. Уэнсдей скучала по острому уму Ксавье, по его смеху. Она скучала по разговорам с ним и сидению с ним в уютной тишине. Она скучала по тому, как он рисовал, по его страсти к своей работе, отражавшей ее собственную любовь к писательству. — Уэнсдей? Ты в порядке? — спросила Инид, вырывая подругу из ее мыслей. Это был вечер пятницы, и они были в своей комнате в общежитии. Инид смотрела «Сплетницу». Уэнсдей сидела за своим столом, пытаясь писать, но только не мигая смотрела на клавиатуру. — Все просто отлично. Я слишком отвлечена в последнее время, — ответила Уэнсдей, поднимая глаза. — Хочешь посмотреть это со мной? — Инид улыбнулась, пододвигаясь, чтобы освободить место на своей кровати. Уэнсдей поколебалась, прежде чем ответить: — Да. Она полагала, что заслужила немного пыток. Девушка забралась на кровать Инид, неловко скрестив руки и ноги. Прошло всего несколько мгновений с Чаком Басом, прежде чем она снова погрузилась в свои мысли. Она подумала о том, что сказала ей мать в тот день, когда ее выписали из больницы. — Моя дорогая… Я боюсь, что подвела тебя. — Что ты имеешь в виду? — спросила Уэнсдей. — Ты такая умная, такая сообразительная, такая храбрая. Мы вырастили тебя настолько независимой, что забыли показать тебе, как полагаться на других. — Мне не нужно полагаться на других, — сказала Уэнсдей. — Да. Это правда. Неужели ты думаешь, что мне в твоем возрасте нужен был кто-то еще? Я была такой же, как ты, всегда доказывала, что могу все делать сама. Так вот, твой отец — моя самая большая сила. Мне хорошо самой по себе, но с ним мне еще лучше. — Хм, — сказала Уэнсдей. — Ты можешь делать все, что угодно. Единственный навык, которого тебе не хватает в вашем арсенале, — это умение позволять другим заботиться о тебе. — Как? — Ничего особенного делать не надо. Тебе нужно только вынести это. Уэнсдей ничего не сказала, она не хотела это слушать. Теперь она знала, что ее мать была в каком-то смысле права. На этот раз дело провалилось. Что на самом деле имело значение, когда ее детективные способности подводили, когда у нее не было желания писать? Это была Инид. Это были ее родители, склонившиеся над ней в больнице. Это был Ксавьер, появлявшийся перед ней снова и снова. Она знала, что должна была сделать.

***

Ксавьер был в своей художественной студии. Это был его любимый способ провести пятничный вечер. Особенно когда он был, за неимением лучшего слова, убит горем. Ему не хотелось ни с кем встречаться. Отказ Уэнсдей в больнице был невыносимым, особенно после того, через что они прошли. Даже сейчас его желудок скрутило при воспоминании о ее безжизненном теле, когда он наконец вытащил ее из воды и сделал искусственное дыхание. Он не знал, проснется ли она, и это было ужасно. Сломанная ключица — это пустяк. Он бы сделал это снова в мгновение ока. Кроме того, он все еще мог рисовать; у него была повреждена левая сторона. Затем раздался стук в дверь. Он вздохнул, кладя кисть на рабочий стол. Он знал, что это точно не Уэнсдей, потому что дверь распахнулась не сразу. Ксавьер открыл дверь и оказался лицом к лицу со Уэнсдей. — Нет, — сказал он, двигаясь, чтобы закрыть дверь. Он сказал все, что ему нужно было сказать в больнице. Ему больше нечего было дать, когда он ничего не получил взамен. — Подожди. Пожалуйста. Мне… нужно с тобой поговорить, — сказала она. Ее обычно уверенный голос дрогнул, и на ее лице было такое странное выражение, будто бы страдальческое. Он вздохнул, отступая в сторону, чтобы впустить ее. Она села на стул рядом с кроватью, а он сел на кровать лицом к ней. — Ну? — он сказал. Было больно смотреть на нее. — Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты спас мне жизнь, — сказала она. Он ждал. Затем ее слова, казалось, вырвались наружу бесконтрольно, неуклюже и непрактично. — И я хотела извиниться… За то, какой я была в больнице. И каждый раз до этого тоже. Ты этого не заслужил. Я лгала тебе, много раз. Я была… напуган. Я боялась. Я не думаю, что ты слабак. Это я слабая, потому что я была слишком напугана, чтобы быть честной с тобой. Я думаю, ты умный, и талантливый, и… и храбрый. Ты смелый, потому что проявляешь заботу, даже когда люди плохо к тебе относятся. Как будто у меня есть… — Уэнс… — начал он. — Нет, дай мне закончить. Пожалуйста. Я извиняюсь за то, что была жестока с тобой. Я действительно… забочусь о тебе, и я не знала, что с этим делать. Я все еще этого не знаю. Я хочу позволить тебе… тоже заботиться обо мне. Я хочу попробовать. И я… я… — она замолчала, тяжело дыша, опустив глаза в пол. — Прекрати, Уэнсдей. Все в порядке. Все в порядке, — сказал он. Ее слова были почти ошеломляющими; все, на что он рассчитывал после ее отказа, рушилось у него на глазах. Он хотел продолжать злиться на нее. Действительно, хотел. Но она казалась такой нехарактерно хрупкой, сидя там перед ним, что он понятия не имел, как делать что-либо еще, кроме как любить ее. Используя свою правую руку, он схватил Уэнсдей и притянул ее к себе на колени. Она осторожно обняла его и уткнулась лицом в его плечо. Она задрожала, когда он обнял ее. Затем она откинула назад свое лицо, чтобы посмотреть на него. Ее губы дрожали, как будто она сдерживала слезы. — Я знаю. Все в порядке, детка, я знаю, — сказал Ксавьер, проводя рукой по ее спине, чувствуя каждый изгиб позвоночника через платье. Ему не нужно было, чтобы она это говорила; этого было достаточно. — Я пытаюсь сказать тебе, что я… Я люблю тебя, — сказала она, наконец сумев выдавить из себя эти слова. Напряжение покинуло ее тело, и ее темные глаза засияли, когда она выдержала его пристальный взгляд. — Я тоже тебя люблю, — прошептал он. Эти три слова согрели его изнутри, слова, которые он никогда не думал, что услышит от Уэнсдей Аддамс. — Я хочу быть твоей. Только твоей, — сказала она. — Моей? — переспросил он. Он подавил ухмылку, зная, как трудно ей было выражать себя подобным образом. — Да. — Значит так и будет, — сказал он. Она нерешительно наклонилась и прижалась губами к его губам. Он поцеловал ее в ответ, углубив поцелуй. Их губы соприкоснулись, и прошло совсем немного времени, прежде чем он тяжело задышал ей в рот, когда она прижалась к нему. Он возбуждался, а ее прикосновения были как провода под напряжением. — Мы должны остановиться, я не хочу причинить тебе боль, — сказала она, отстраняясь, тяжело дыша. — Ни за что. Нам просто нужно проявить творческий подход, — сказал он, ухмыляясь. Она встала, стягивая с себя платье и снимая нижнее белье. Его глаза впивались в ее тело с того места, где он сидел на кровати, — она казалась ему самым прекрасным, что он когда-либо видел. Она помогла ему снять рубашку, стараясь не задеть перевязь. Затем она осторожно расстегнула его джинсы и стянула их вместе с нижним бельем. — Это было горячо, — сказал он. — Не называй меня горячей, — ответила девушка. — Тебе это нравится. Она взяла его член в руку, подставила его к входу во влагалище и опустилась на него. Они оба застонали, когда он наполнил ее, ее плоть сжалась вокруг него. — Ты в порядке? — сказал он, когда она тяжело дышала ему в ухо. Она была неподвижна и очень крепко держалась за него. Его здоровая рука обнимала ее за талию. — Да. Это приятное чувство. Просто мне нужна секунда, — сказала она с придыханием. Она начала двигаться, вращая бедрами, когда оседлала его, и ее тихие стоны ему на ухо сводили его с ума наилучшим образом. Он позволил ей делать свое дело в течение нескольких минут, видеть ее такой было почти лучше, чем чувствовать себя внутри нее. Почти. — Держись за меня, — сказал он, протягивая руку между ними, чтобы коснуться ее клитора. — Не останавливайся, Ксавьер, — простонала она, дрожа вокруг него. Он двигал бедрами, отвечая на ее движения своими собственными толчками в нее. Она вскрикнула, уткнувшись лицом ему в плечо. Он чувствовал, что она была близко. — Нет, посмотри на меня, — сказал он, поглаживая ее клитор с большей интенсивностью. Уэнсдей подняла лицо и выдержала его пристальный взгляд, дрожа и вскрикивая, когда кончила. Внутри нее это было невероятно. Ксавье встречал ее движения с большей интенсивностью, приближаясь к своему собственному оргазму. Ее лицо и грудь раскраснелись, и она стонала его имя. Одно это зрелище было готово заставить его- — Уэнс, я сейчас… Она слезла с него, опускаясь перед ним на колени. Она обхватила его губами, и он со стоном кончил ей в рот. Это было умопомрачительно. Он тяжело дышал, наблюдая, как она слезает с него и глотает. — Срань господня, Уэнсдей, — сказал он. Ему хотелось рассмеяться — единственная реакция, которую он мог сформировать из-за абсолютной интенсивности своих чувств. — Я думала, ты сказал, что хочешь проявить творческий подход, — сказала она. — Да, ты всегда превосходишь мои ожидания, — засмеялся он, откидываясь на подушки. Она забралась в кровать рядом с ним. — Тебе не обязательно уходить, не так ли? — спросил он. — Нет. Нет, если только ты не хочешь, чтобы я ушла, — сказала она, смотря на него с новой уязвимостью. Он знал, что она пыталась. Он так сильно любил ее. — Никогда. Ты можешь остаться навсегда, если хочешь, — сказал он, убирая челку с ее глаз. — Я хотела посмотреть, как ты рисуешь. Я скучала по этому, — прошептала она. Он улыбнулся. Шифр Уэнсдей Аддамс для: Я скучала по тебе. — Мы можем это сделать. Я бы рисовал всю ночь, если бы ты попросила меня об этом, — ответил он. Она нерешительно улыбнулась в ответ, совсем чуть-чуть. Он мог бы с этим поработать. В конце концов, все отношения строились на компромиссе.