Одна кровь

— Все умрут… Умрут… — раздавался за спиной хриплый, надрывный крик. Тьма, сковывающая, связывающая по рукам и ногам, сдавливающая горло своей ледяной хваткой… Она была повсюду. — Они все умрут из-за девчонки!.. Она угроза!.. Убей ворона! Убей!       Прорываясь сквозь плотную толщу пустоты, я понеслась, сломя голову, вперед, надеясь убежать от этого звука, но тот словно был повсюду вокруг меня, пульсировал у меня под кожей, ноющей болью раздавался в голове, звоном отдавался в ушах. От него было не сбежать… — Все умрут! Ты умрешь! Умрешь! Смерть идет за тобой… — лепетал тонкий, детский голосок, издеваясь, смеясь. Где-то каркал ворон. — Ходит смерть по пятам — дверь открой, она уж там. От нее не убежать. Настало время умирать, — от этой песенки внутри все похолодело, тошнота сдавила желудок и глотку, дышать было нечем. — Отстаньте от меня! Оставьте меня в покое! — махая руками, будто стараясь отогнать рой мух, захрипела я, чувствуя, как падаю в пропасть.       Внезапно все замолкло. Стало так тихо. На секунду у меня в голове даже пронеслась мысль, что мои барабанные перепонки просто не выдержали. И вместе с этой тишиной пришла странная тяжесть. Все тело сковало болью, по босым ногам резануло холодом. Открыв глаза, я увидела лишь стылую, покрытую прелыми, полусгнившими листьями почву. В воздухе пахло холодом, горькой могильной землей и дождем. Качая и стуча голыми ветками, надо мной нависали хмурые, молчаливые деревья, по еще темному небу ползли пепельно-сизые облака, своими большими телами закрывая только-только восходящее солнце и бледнеющий на темном полотне серп растущей луны.       Моя пижама вымокла почти насквозь и кое-где была изорвана, руки и ноги были исколоты и измазаны грязью, будто я пробиралась через валежник, в волосах даже запутались листья и сучки. Да, такого веселого утра у меня еще не было…       Встав и кое-как отряхнувшись, стараясь не кривиться от боли в ногах и холода, я огляделась. Всюду неровными рядками виднелись гранитные плиты, кое-где, чуть покошенные, стояли кресты, в глубине, если приглядеться, виднелся даже небольшой склеп. Кладбище. Я проснулась на кладбище… Замечательно. Хотя, лучше кладбище, чем лесная глушь, верно…       Самая ближайшая ко мне могила была увенчана лишь табличкой с именем и датой. Не было ни ограды, ни фотографии или цветов. Она казалась совсем заброшенной и запущенной. Мертвой, как бы иронично это не звучало. Потратив пару минут на бессмысленное разглядывание таблички, я тяжело вздохнула, направляясь к смотрительской сторожке, едва волоча ноги.       Смотритель, маленький сгорбленный старик с жиденькой белесой бородкой и в истертой, застиранной шапке сидел в сторожке рядом с входом на кладбище. Спал, прижавшись щекой к стенке своей крошечной обители, обнявши себя тощими руками за сутулые плечи и мерно дыша. Его бледная, морщинистая кожа, натянутая на угловатый череп, подобно луне, тускнела в полутьме, узкие, бесцветные губы то и дело растягивались в кривом подобии улыбки, а жилистые веки с поседевшими редкими ресницами подрагивали.       Осторожно потряся старика за плечо, чтобы разбудить, и коротко объяснив в чем дело, я спросила у него, как добраться до академии. Недовольный и несколько сбитый с толку, смотритель предложил дождаться рассвета, а после позвонить своему племяннику, чтобы тот отвёз меня до «Нэвермора». Выбора у меня особо не оставалось.       Вышеупомянутый племянник явился лишь к семи часам, и сложно его винить. Вряд ли он каждое утро ездит на кладбище, чтобы подбросить студентов с лунатизмом до школы. Серо-зеленый, с помятой левой дверцей и без одной фары пикап притормозил у входа на кладбище, и оттуда вышел парень лет двадцати, с короткими завитками рыжеватых волос, козлиной бородкой, в твидовом пальто и плотных рабочих штанах. У него были темные, выразительные глаза, широкое румяное лицо с приплюснутым носом, щербинка между зубов и низкий, хрипловатый голос. Без лишних вопросов он согласился подбросить меня до академии, но не до самих ворот, а высадить неподалеку.       В итоге, в школу я вернулась лишь к восьми часам. И стоило мне зайти за ворота, как тут же ко мне подлетела замдиректора — высокая, статная женщина с тюрбаном на голове и в строгом костюме под полушубком, чуть ли не за шею потащив в сторону директора, не дав мне ни переодеться, ни умыться или причесаться, как есть, в грязи и листьях, замерзшую и мокрую. Остальные ученики, встреченные нами по дороге, смотрели на меня, как на чокнутую, но в глазах некоторых я, с удивлением, скажу честно, обнаружила сочувствие. — Мисс Бейтс? — директор, увидев меня, даже привстал, удивлённо поправляя свои прямоугольные очки в проволочной оправе. — Что случилось? И почему Вы… В таком виде? — Лунатизмом страдаю, — хмыкнула я, вытаскивая узловатую веточку из волос и увлечённо ее разглядывая. Наш новый директор, впрочем, немало напоминал этот сучок — худощавый, высокий, с длинными рукавами и ногами. Его пальцы — вытянутые, тонкие, с крупными суставами, казались точно деревянными. Жидкие каштановые волосы были нещадно зализаны назад, по-другому это не назовешь, а ивово-коричневые глаза блестели из-за очков как-то угрожающе, что не совсем вязалось с визгливатым голосом и внешней тщедушностью. — Где Вы были? И почему никто не заметил Вашего исчезновения из спальни? — директор Чейз. — Очнулась я на кладбище, но была ли я там всю ночь сказать не могу. А почему моего исчезновения никто не заметил, вопрос явно не по адресу, — мое недовольство происходящим росло в геометрической прогрессии, а желание отвечать на глупые вопросы, напротив, стремительно снижалось, стремясь к значению абсолютного нуля. — И, в конце-концов, можно я пойду переоденусь? Или хотя бы обуюсь? Как-то не очень комфортно вот так сидеть, знаете ли… — мужчина изменился в лице, а после, обернувшись к замдиректора, осипло пролепетал: — Оповестите учителя, что мисс Бейтс, ввиду определенных обстоятельств, пропустит первый урок, — и, обернувшись ко мне, добавил. — Можете быть свободны. Обе.       Сначала из кабинета, важно вскинув свой горбатый нос, стуча каблуками и качая бедрами, вышла зам, а после за дверь шмыгнула я.       Кое-как дошлепав все ещё босыми ногами до спальни и умудрившись ни на кого из знакомых не напороться, я уже было обрадовалась своей удаче, как вдруг та повернулась ко мне филейной частью. — Ленор? — такой знакомый голос раздался за спиной. Я медленно, нехотя обернулась, встречаясь взглядом с глубокими зелёными глазами, полными непонимания и недоумения. — Ты… Ты в порядке? — Ксавьер смотрел на меня, точно в первый раз увидел.       Рассеянно оглядев себя, словно не понимая о чем он говорит, я картинно удивилась, всплеснув руками: — О чем ты? Разумеется, прошвырнуться по лесу до ближайшего кладбища в начале февраля в одной пижаме… ПФ, это утро ещё из спокойных, — парень вскинул бровь, видимо не до конца решив для себя, кто из нас двоих сейчас в более нелепой ситуации, а после, тяжело выдохнул. — А если серьезно? Я могу чем-то помочь? — Не думаю, — фыркнула я, перекатываясь с пятки на носок и обратно. — Слушай, я бы с удовольствием дальше бы с тобой поболтала, но мне несколько холодно, да и тебе нужно на урок, так что… — я уже было развернулась к двери я собираю скрыться в спальне, как теплая ладонь коснулась моего плеча. — Если нужна будет помощь… — договорить ему не дал мой тяжелый вздох. — Знаю, иди уже, — раздались неспешные шаги, он ушёл.       Душ и переодевание, обрабатывание ран и высушивание волос заняли у меня около часа. Царапины саднили и побаливали, стопы жутко болели, по всему телу были синяки. Мышцы тянуло, как после долгой, хорошей тренировки.       Переодевшись в форму и быстро собрав сумку, я отправилась на оставшиеся уроки. Одноклассники, да и все в общем, смотрели на меня, как на сумасшедшую, но не то чтобы меня это сильно беспокоило. Скорее нервировало и раздражало. Ощущение было такое, будто я была диковинным зверьком в зоопарке, окруженным любопытными зеваками, что так и норовили ткнуть в клетку пальцем, но боялись, что я откушу им руку.       К концу уроков мое терпение лопалось, а потому, когда Бьянка Баркли подошла ко мне, чтобы что-то спросить, я с трудом сдержалась от того, чтобы вмазать ей по рыбьей морде. — Шизанутая… — буркнула сирена своим друзьям, отходя от моей парты подальше. — Впрочем, как и ее кузина, нет? — хмыкнул парень с длинными волосами, один из чешуйчатой компании. Устраивать разборки мне не хотелось, да и рыбешки уже отошли слишком далеко.       Когда все занятия остались позади и началось наше свободное время, я, первым делом, отправилась в библиотеку, в голове прокручивая странные события, произошедшие со мной сегодня, и ту песенку, что напевало во сне мое подсознание.

Ходит смерть по пятам —

Дверь открой, она уж там.

От нее не убежать.

Настало время умирать…

      В голове сразу всплыла табличка и могильная насыпь. Удивительно, но имя и годы жизни упокоенного там крепко засели у меня в голове. — Долорес Суфрэ. Испанка? — крутя в пальцах ручку, тихо размышляла в слух я. В библиотеке практически никого не было, а потому можно было вдоволь поразмыслить над всем. — Может училась в Нэверморе? Имя у нее вполне подходящее… — Болтаешь со своими воображаемыми друзьями, Ленор? — на стол рядом со мной с грохотом приземлился талмуд, толщиной чуть ли не в пол моей головы, а после на соседний стул приземлилась Уэнсдей, как всегда глядя на все равнодушным взглядом чернющих глаз. — С ними общаться приятней, чем с тобой, Аддамс, — фыркнула я, поджав губы и чуть склонив голову. — Что это? — Список всех, кто обучался в академии за последние двести с лишним лет. Тут есть все выпускники, и если твоя Долорес училась здесь, её имя по-любому будет в списке, — кузина даже не смотрела в мою сторону, листая пыльные, тонкие страницы. — Повтори ее фамилию… — Подожди, ты что, подслушивала? — Уэнс остановилась, поднимая на меня хмурый взгляд и вскидывая бровь. — Моя кузина, способная общаться с мертвыми, просыпается утром на кладбище. Как ты думаешь, я могу остаться в стороне? — она повела плечом, чуть вскинув уголок бледных губ. — К тому же, ты можешь быть мне полезна потом, в моем деле. Поэтому я помогу тебе. — Ладно, Аддамс, допустим. Её фамилия Суфрэ, годы жизни 1899 -1916. И я не думаю, что она будет в списке выпускников. Ей было не больше 17 лет, когда она умерла.       Разочарованно фыркнув, Уэнсдей с грохотом захлопнула талмуд, роняя на него голову, но тут же вновь вскидывая ее и глядя на меня с болезненным энтузиазмом. — Поговори с ней сама. Ты же можешь, — я покачала головой, скрещивая руки на груди. — Это не по телефону позвонить, вообще-то. Ты же не можешь вызвать видения, когда захочешь. Вот и я не могу призывать неупокоенных, они меня находят сами, — Уэнс вновь фыркнула, будто этим признавая мою никчемность, откидываясь на спинку стула и глядя в пустоту с холодным равнодушием и отрешённостью. — А твои мёртвые друзья? Они же могут её найти? — одними губами протянула она, не моргая, продолжая глядеть в одну точку. — Наверное, если она все ещё здесь, а не за гранью… — души, когда умирают, решают либо остаться здесь, в этом мире, если они ещё не смирились со смертью и привязаны к людям, или уйти за грань, исчезнуть в свете, оставив все бренное и материальное. — Даже не проси, — раздался сразу за моей спиной голос Рори. И как у него это получается, всегда там, где нужен? — Ни я, ни Пенелопа таскаться в поисках этой твоей, как ее там, Долорес не станем! — Рори! — буркнула на него Пенелопа, ещё один дух, что преследует меня на постоянной основе, пихая мужчину локтем в бок, сдувая упавшие на лицо светлые пряди. — Мы попробуем помочь, Ленор, — улыбнулась она мне, на что Рори недовольно хмыкнул. — Верно? — Поможем-поможем… Зануда… — Они попробуют ее найти, — глянув на Уэнсдей, усмехнулась я. Их общение всегда меня забавляло. — Чудно. А теперь мне пора, у меня час книги. Если будет какая-то полезная информация, скажешь мне? — вставая и прижимая к груди тяжёлый том, спросила Уэнс. — Конечно, — бросила ей я, слыша, как удаляются шаги. И вновь осталась в одиночестве. А в голове всё так же эхом раздавалась та песенка…