Несколько кошек и несколько лян

      Выходя из комнаты, Хуа Чэн с силой пнул ногой легкую дверь, от чего по ее краю пугливо скользнула глубокая трещина, обнажившая светлое дерево внутри. После ухода Ши Уду некоторое время юноша провел наедине с собой, пытаясь призвать трепещущие мысли к порядку и успокоиться, но ничего не выходило. Вместе с кровью, что горячее сердце теперь подгоняло к рукам и лицу, внутри Хуа Чэна, казалось, густым сиропом распространялась тревога. Он многое узнал из этой неожиданной встречи, но вопросов после нее, как водится, стало лишь больше. Юноша поправил собранные в высокий хвост волосы и еще раз коснулся повязки на глазу: после наглого вмешательства Ши Уду на коже сохранялось ощущение, будто она не на своем месте. Алый глаз по-прежнему был скрыт, но Хуа Чэну казалось, что каждый может внимательно рассмотреть его сквозь плотную ткань. С юноши будто грубо сорвали одежду. От этого характер его, и раньше не бывший примером добродетели, открылся лишь еще более дурной стороной. Спешным шагом идя по секте к залу Фэйцзы, Хуа Чэн кидал на здешних и приглашенных адептов взгляды, после которых юноши и девушки, бледнея, спешно прятали лица. Казалось, по белым мраморным дорожкам среди цветущих вишен и слив ураганом несется не молодой адепт, а древний демон в человеческом обличье. У пагоды Фэйцзы было многолюдно. Широкие мраморные ступени, ведущие к обители учителя, приспособили под трибуны, и заклинатели разного толка устроились на принесенных цветастых подушках, внимательно следя за танцем у подножья лестницы. На открытом пространстве, облаченный лишь в тренировочный костюм, показывал свои навыки Пэй Мин. Его движения были легки и свободны, будто он вовсе не следил за полетом своего широкого клинка, но в то же время каждый взмах таил в себе величие и силу. Словно за плывущими облаками и текущей водой, за упражнениями мужчины наблюдало бесчисленное количество глаз, но он с неизменной улыбкой продолжал легко танцевать с клинком, вызывая полные восхищения вздохи и шепотки. Это был один из способов прославить секту: Старейшины позволяли взглянуть на тренировки своих учеников. От обычных тренировок в этом показном действе оставалось мало, и более оно напоминало театральное представление, где заклинатель становился дрессированной обезьяной. Сидящий под небольшим шелковым навесом у подножья лестницы Цзюнь У вполглаза наблюдал за Пэй Мином, иногда бросая короткие хвалы его мастерству. Мужчина был занят чтением старых свитков, и тонкая от времени бумага интересовала его, кажется, намного более рассыпающего щедрые улыбки в разные стороны Пэй Мина. Обойдя мужчину кругом, чтобы не потревожить представление, Хуа Чэн неспешно приблизился к «учителю». Рядом с ним, ведя тихую беседу, сидели несколько Старейшин других школ — в том числе тот, который назвал Хуа Чэна «хорошим ростком». Юноша лишь на миг задержал внимание на его холодном лице, а затем сложил руки в подобающем жесте. — Этот ученик приветствует Старейшин, — ровно сказал Хуа Чэн без тени эмоций. Цзюнь У наконец оторвал от неразборчивых надписей свои светлые глаза и взглянул на юношу. В его взгляде не отразилось ни радости, ни недовольства, и мужчина кивнул. Ровным тоном он безразлично осведомился: — Сяо Хуа вернулся в секту после длительного отсутствия. Все ли в порядке? «Сяо Хуа» до скрипа сжал зубы и скупо кивнул. Цзюнь У, впрочем, было плевать на его грубость. Пусть Хэ Сюань и боялся, что строптивость Хуа Чэна приведет его к печальному будущему, их «учитель» готов был терпеть очень многое, пока ученики оправдывали ожидания на тропе самосовершенствования. Даже без должного старания Хуа Чэн был одним из самых сильных адептов своего поколения, а сейчас, когда он наконец пробудил собственный Путь, ожидания от него и степень терпимости к выходкам у Цзюнь У значительно повысились. Изящным движением мужчина оправил прядь, что обрамляла безжизненное лицо, и сказал: — И ты, и Сяо Хэ подходите для участия в турнире Тысячи Демонов, потому проведете несколько боев. Турнир разделен на разные категории по возрасту и уровню совершенствования: он важен, лишь чтобы показать возможности адептов. В пяти разных ветках будут пять победителей, но этот титул лишь условность. За победу школа Окна Небес из столицы позволит заклинателям и их учителям посетить тайные архивы своих основателей, — взгляд Цзюнь У встретился с Хуа Чэном, и он, не меняя тона, добавил: — Понимаешь? Конечно, Хуа Чэн понимал. Со всем влиянием и силой Цзюнь У в стране было не так много уголков, в которые ему не удалось бы попасть, и архив заклинателей Окна Небес был как раз таким местом. После того, как глава этой школы почувствовал в коллекции Цзюнь У опасность, он всеми правдами и неправдами старался не допустить его к собранию своих предков, в котором хранились разнообразные древние методики Пути. Пусть попадание учителя туда и не стало бы концом школы, старик упрямо цеплялся за свою гордость — неизвестно, каким подлым приемом Цзюнь У уговорил его выставить подобную награду, но сейчас учитель бесстыдно намекал, что заработать ее Хуа Чэн обязан. Внутренне юноша закатил глаза этим мелочным интригам, но внешне ни один мускул не дрогнул на его красивом лице. — Понимаю, — смиренно согласился он. Цзюнь У довольно откинулся на спинку кресла. На мгновение показалось, что возможность попасть в прежде закрытый для него архив придала бодрой свежести лицу мужчины, но тут же он вновь устало вздохнул. Махнув рукой в сторону импровизированного тренировочного поля, он небрежно сказал: — После твоего шисюна придет твоя очередь. Покажи, чему ты научился вдали от секты. Хуа Чэн скривился, но спорить не стал. Пусть ему претило выступление перед кучкой старых высокомерных болванов, сил на споры и увиливания не хватало. Равнодушно наблюдая за тренировкой Пэй Мина, юноша постарался отрешиться ото всех бессвязных мыслей, что новорожденными птенцами безустанно галдели в его голове. Хуа Чэн стоял, гордо выпрямив спину и напустив на лицо отчужденное выражение, что делало тонкие черты резкими, но невероятно привлекательными. Младшие адепты, что пришли посмотреть на выступление учеников самого прославленного Старейшины со своими учителями и шисюнами, невольно задерживали на юноше восторженные взгляды. Его фигура в трепещущих белых одеждах казалась невероятно хрупкой. Через время Пэй Мин закончил, неспешно удалившись с арены в компанию ожидающих его с полотенцами и чистой водой красавиц разных школ. Хуа Чэн незаметно выдохнул и вышел в центр площади, взявшись за клинок. На нем были белые одежды адепта: широкие штаны, подхваченные лентами чуть ниже колена, и короткое ханьфу с узкими рукавами. Широкий пояс очерчивал прямой линией тонкую талию юноши, а несколько нефритовых подвесок глухо позвякивали, ударяясь друг о друга. Хуа Чэн начал движение. Первый выпад напоминал отблеск крыльев серебрянной бабочки, что случайно пробилась сквозь бархатную ночь. Ее трепещущие крылышки казались невероятно хрупкими и слабыми, каждый взмах будто совершался на грани сил, последним рывком — но в следующий миг движение начиналось вновь. То был не танец, но парение. Не существовало системы, по которой двигался Хуа Чэн, однако каждый его прием был невероятно гармоничным, исполненным собственного ритма, словно капли разбивающегося о плотные листья лотосов дождя — прислушайся, и заметишь неуловимую музыку. Цзюнь У его этому не учил. Пусть костяк движений и основные стойки происходили из Пути, что мужчина передал всем своим ученикам, мельчайшие жесты, выпады и техники отдавали безжалостной и жадной, но невероятно притягательной, словно запах хищного цветка, энергией. Той, что была присуща демонам. Тонкие брови Цзюнь У нахмурились. Пусть его собственное фехтование тоже отдавало демоническим веянием, он никогда не показывал этого своим ученикам. Дикий, но прекрасный стиль не подходил адепту праведного пути, и, к тому же, каждый кажущийся бездумным взмах клинка будил давно запрятанные в душе воспоминания. Не выдержав, Цзюнь У коротко скомандовал: — Ноги шире. Его голос был спокоен и ровен, он без труда коснулся Хуа Чэна. Тот, впрочем, беззастенчиво проигнорировал наставление. Наблюдающие за этой сценой Старейшины затаили дыхание. В головах каждого зрели разнообразные предположения, но все рады были бы взглянуть на конфликт. Цзюнь У вновь сказал: — Выпад на три счета, стойка на два. Хуа Чэн вновь не обратил на его слова никакого внимания. Он радостно принимал исправления и указания Его Высочества, но скорее проглотил бы собственный клинок, чем стал фехтовать так, как угодно бывшему Небесному Императору. Лицо Цзюнь У помрачнело. От него не укрылось не только то, что в движениях Хуа Чэна появились приемы Царства Демонов, но и его наглое игнорирование слов учителя. Когда последний раз серебряная бабочка отблеском клинка поймала луч света и затихла, на площади у пагоды Фэйцзи царила небывалая тишина. Некоторые младшие адепты взволнованно спрашивали у своих шисюнов, что они увидели сейчас, но на них лишь раздраженно шикали — все глаза были прикованы к Хуа Чэну. Юноша тяжело дышал. Забросив меч в ножны, он небрежно поклонился зрителям и приблизился к Цзюнь У, смотря прямо ему в глаза. Во взгляде искрящегося звездами черного глаза Хуа Чэна не было ни смущения, ни раскаяния, лишь гордость и доля интереса — будто юноша гадал, как учитель отреагирует. Цзюнь У силой поборол желание устало сжать пальцами виски. — Иные приемы не соответствуют техникам, что я показывал, — сказал мужчина ровным голосом. Хуа Чэн бесстыдно отозвался: — Любое руководство по совершенствованию или технике лишь костяк, на который каждый адепт волен сам нанизать мастерство. Приемы двух мастеров не могут повторяться, потому как каждый ищет то, что раскроет более именно его способности — вы сами говорили так, «учитель». Цзюнь У прищурился. Давно не знакомое следующему Пути отказа от страстей мужчине раздражение на мгновение вспыхнуло в душе. «Дерзкий сопляк», — подумал Цзюнь У, но тут же силой заставил себя успокоиться. Он вспомнил, что, придя в секту, этот нагло ухмыляющийся молодой человек был лишь грязным пугливым нищим, и это воспоминание вернуло мужчине благое расположение духа. Однако дерзость он терпеть не планировал. — Тебе может казаться, что подобный свободный стиль удобен, но я, как твой учитель, все еще сомневаюсь в этом, — ровно сказал Цзюнь У. — Вряд ли у тебя было много боев вдали от секты, в которых ты бы мог опробовать себя. А раз так, отныне ты примешь любой вызов в турнире Тысячи Демонов. Этот турнир не захватывал всех учащихся приглашенных школ, и чаще всего о встрече противников договаривались их учителя, чтобы выявить слабые стороны подопечного или постыдить коллегу. Была, однако, и система вызова на бой: если какой-то адепт хотел сразиться с другим молодым заклинателем, он мог вызвать его на арену в частном порядке, без уведомления учителей, и лишь вызванный решал, принять ли бой. Своим распоряжением Цзюнь У фактически обрекал Хуа Чэна на сотни схваток, ведь к славе его учителя теперь добавилось и его сегодняшнее безупречное выступление — наверняка многие захотят сразить адепта, чтобы прославить собственное имя. Хуа Чэн грязно выругался в душе, но внешне лишь покорно склонил голову: — Как прикажете. Несколько мгновений Цзюнь У сверлил его спокойным взглядом, прикидывая, не поздно ли еще к воспитанию применить розги. В самом деле, если ребенка не бить три дня, он разберет черепицу. Однако очень быстро мужчина пришел к выводу, что ему придется уничтожить целую ивовую рощу, чтобы вытеснить из Сяо Хуа его дурной характер, и от этой затеи пришлось отказаться. Цзюнь У тяжело вздохнул и махнул рукой, позволяя юноше уйти. Напоследок смерив учителя ровным взглядом, Хуа Чэн развернулся. Он слышал, как сидящий рядом Старейшина что-то сказал Цзюнь У, и пусть юноше не удалось разобрать слов, в тоне явно ощущалось сочувствие. Грудь Хуа Чэна все еще взволнованно трепетала, пока он спускался по широкой мраморной дороге от пагоды Фэйцзи. Случайная прядка выбилась из его прически с правой стороны, и, следуя давней привычке, Хуа Чэн принялся бездумно играться с ней на ходу. От упражнений дурная кровь в груди рассосалась и дышать будто стало легче, пусть причины тревог все так же маячили перед Хуа Чэном грозовыми тучами. Ноги подрагивали приятной усталостью, а разгоряченное тело, казалось, было готово обежать всю секту кругом. Юноша подумал, что неплохо бы еще немного позаниматься: может, и бесполезная искра в груди наконец откликнется на потоки ци. Дорога пролегала сквозь небольшую бамбуковую рощу, укутавшую один из немногих пологих склонов секты. Хуа Чэн планировал поискать Его Высочество и Хэ Сюаня в обеденном зале, а после вернуться для тренировки к комнатам. Однако внезапно в нескольких чжанах от него ровные стволы бамбука зашевелились и на плотно утоптанную тропинку, огороженную, словно рыбьим скелетом, алыми тории, выскочила невысокая фигурка. Белое ученическое ханьфу взметнулось, когда девушка, неловко зацепившись за бамбук носком сапога, едва не упала на пыльную дорогу. Хуа Чэн не сдержал смешка. Услышав его, заклинательница тут же вскинула голову, и в черных глазах, словно кострище горящего города, засияла искренняя радость. — Хуа шисюн! — воскликнула Бань Юэ, выпутывая свою ногу и бросаясь к юноше. В чертах ее было столько восторга, словно она повстречала не хмурого соученика, а не иначе как Небесного Императора. Остановившись рядом со сжавшим в нехорошем предчувствии губы Хуа Чэном, девушка затараторила: — Хуа шисюн, я как раз хотела тебя найти! Те адепты, что обижали Ци шисюна в прошлый раз! Один из них там, в роще! — Ты что, бродишь повсюду, чтобы выследить их? — с подозрением оглядывая Бань Юэ, спросил юноша. Он знал, что она была преданной девушкой, которая пошла бы на все ради дорогих ей людей, но никогда не считал ее идиоткой. Бродить по всей секте ради Ци Жуна… — Вовсе нет, я наткнулась на него случайно, — на мгновение глупо вылупив темные глаза, ответила Бань Юэ. — Общежитие девушек тут недалеко, и я часто хожу в эту рощу, чтобы почитать или потренироваться, но сегодня на моем месте был он. Я не стала подходить и решила позвать кого-нибудь. «Ладно, не так уж ты и глупа», — мысленно повинился Хуа Чэн, но на лице его не отразилось одобрения. Глубоко вздохнув в той же, что и его учитель, манере, юноша сложил руки на груди и кивнул. — Ну, веди. Бань Юэ тут же хотела вновь броситься в густые заросли бамбука, но Хуа Чэн со вздохом поймал ее за запястье и направил к виднеющейся чуть дальше узкой тропинке. Отпустив руку девушки, юноша легким движением вытер ладонь о подол ее одежд. Пробиваясь сквозь кроны бамбука, солнце красило рощу золотыми каплями, что оседали туманом на изумрудной траве и лицах адептов. Слышны были восторженные песни птиц и шелест листьев, и очень скоро к этим чарующим звукам добавился молодой голос: — «Плененный в такое мгновение, он подумал: «Пока у него остаётся хоть капля нежности ко мне, каждый прожитый им день я буду рядом. Если он умрёт, я возьму в охапку сухой травы, обольюсь маслом и сгорю на том же месте. Смешаюсь с ним пеплом, и мы станем землёй», — плавно читал юноша. Его легкий тон сопровождали невнятные шепотки и смущенный смех множества голосов, но чтеца это, кажется, не заботило, и он вдохновенно продолжал: — «Пока ты хочешь, пока ты хочешь меня… Могу я безумно просить всего мгновение побыть с тобой: пока мы оба не отрастим седые волосы старости?..» Окруженную бамбуком поляну, в центре которой гурьбой расселись молодые люди, огласил счастливый, но чуть сконфуженный смех. Вышедший к юным совершенствующимся Хуа Чэн заметил, что заклинатели, среди которых подавляющее большинство были девушками, носили цвета разных школ, но невероятно дружно сидели тут, слушая чье-то чтение. В центре толпы, прямо на бархатной траве, сидел юноша с утонченными чертами лица, на коленях которого лежала раскрытая книга. Прикрывая игривый изгиб губ бумажным веером с выведенными на нем силуэтами летящих птиц, молодой человек весело болтал вместе со всеми. Сжав в кулаке рукав Хуа Чэна, спрятавшаяся за его спиной Бань Юэ прошептала: — Это он! Тот, что в центре! В тот день он будто случайно наступил на руку Ци шисюна, а потом оскорбил его! Хуа Чэн раздраженно выдернул свой рукав из ее хватки. Вздохнув нелепости, в которой ему приходилось участвовать, юноша сделал шаг вперед, несколько раз медленно хлопнув в ладоши. Толпа тут же стихла, и удивленные взгляды адептов устремились к Хуа Чэну. Некоторые лица стали встревоженными, и молодые заклинатели спешно спрятали разложенные всюду книги полами своих одежд. — Замечательный рассказ, — лениво протянул Хуа Чэн, выходя из тени на солнечный свет. Кто-то в толпе восхищенно охнул, но юноша не обратил внимания на эту бездарную лесть. — Этот адепт, вероятно, не был усерден в учении, потому не помнит фамилии почтенного мастера, кисти которого принадлежат эти славные строки. Братец, — ледяной взгляд Хуа Чэна, который не тронула затерявшаяся в уголках его тонких губ озорная улыбка, остановился на юноше в центре. — Не подскажешь ли? На лице молодого человека на мгновение отразилась растерянность, но он быстро взял себя в руки и, сложив веер, дружелюбно улыбнулся. Он обладал открытым лицом и светлыми глазами, что в сочетании с растерянным выражением создавали образ человека наивного и легковерного, но от Хуа Чэна не укрылся холод, что на мгновение золотыми искрами сверкнул во внимательном взгляде ранее. — Это лишь простые истории, которыми торгует каждый мелкий делец в любом городе, — рассмеялся юноша. — Но если тебе, дагэ, интересно, я могу одолжить несколько книг. — Вот как? Братец очень любезен, — Хуа Чэн неспешным шагом приблизился и, пройдя сквозь спешно рассыпающуюся толпу, принял из рук молодого человека тонкую книжицу. Заклинатели вокруг, кажется, перестали робеть, в их голоса вернулся смех, а во взгляды — игривость. Беспечно листая данный ему сборник, Хуа Чэн быстрым взглядом скользнул по юноше перед собой. Он был облачен в светло-серое ханьфу с запа́хом, по краю которого шел причудливый золотой узор. Такие одежды были и на других молодых людях здесь, но лишь у этого человека на поясе покоилось несколько дорогих подвесок и простой пучок венчала изящная корона. По манере держаться и говорить Хуа Чэн понял, что перед ним явно не рядовой заклинатель своей школы. Однако мастерства в его жестах и фигуре тоже было не рассмотреть: скорее всего, юноша представлял собой лишь высокомерного богатого отпрыска, что привык своим положением и статусом помыкать теми, кто слабее. С таким человеком, пусть даже сейчас он вел себя вежливо, Ци Жун вполне мог поссориться. «Впрочем, он бросается на каждого, словно бешеная псина», — тут же поправил себя Хуа Чэн. Со скучающим выражением лица закрыв сборник, юноша вздохнул: — Это довольно интересно. Но вот где говорится, что можно издеваться над кем-то слабее, я не найду. Улыбка на мгновение застыла на лице напротив. Хуа Чэн навис над молодым человеком, словно Небесная Кара, но даже если бы он поднялся, едва ли достал бы до плеча адепта. Заклинателю оставалось лишь сидеть на траве, изо всех сил строя удивленное выражение. — О чем говорит дагэ? — с опаской спросил он. — О? — Хуа Чэн изогнул бровь. — Разве не о том, как вчера ты с компанией приставал к моим шиди? Молодой человек вздрогнул, а затем заискивающе улыбнулся: — Дагэ, тут, вероятно, какая-то ошибка. Да, вчера мы повздорили с младшими адептами, но причины… — Хуа шисюн, он тебе зубы заговаривает! — воскликнула притаившаяся на краю поляны Бань Юэ. — Вчера он точно был там, называл Ци шисюна «бешеной собакой», а Пэй шисюна — «деревенским болваном»! Только сейчас молодой человек заметил за спиной Хуа Чэна Бань Юэ, и разочарованное выражение коснулось его мягких черт. С долей раздражения раскрыв веер, он ответил: — Такой прелестной девушке не стоит клеветничать. Да, я сказал несколько резких слов, но давай-ка припомним, как бранился твой шисюн. — Точно, он скалился похуже псины! — добавил из толпы кто-то, кто, видимо, наблюдал за вчерашним противостоянием. Другой голос добавил: — Тебе сначала бы отучиться водиться с такими людьми, а потом раскрывать свой рот! — Дурнушка! Рядом с молодым человеком в сером сидела девушка в легком пурпурном ханьфу, часть лица которой была скрыта вуалью. Услышав, как десятки голосов, не смея перечить грозному на вид Хуа Чэну, критикой обрушились на замершую Бань Юэ, юная особа нахмурилась. Однако прежде, чем она успела сказать что-то, Хуа Чэн грозно прикрикнул на заклинателей: — Позакрывали рты! — адепты тут же заткнулись, вылупив глаза, словно пуганые перепелки. Вероятно, они не ожидали, что юноша такого возвышенного и утонченного вида начнет на них браниться. Однако Хуа Чэн выглядел старше всех присутствующих, а некоторые даже узнали в нем ученика Цзюнь У, потому не решались возражать. Хуа Чэн вскинул руку с зажатой в ней книгой: с раскрывшихся страниц на молодых людей взирала из-под полузакрытых век прекрасная барышня с лисьими хвостами, изящное ханьфу которой прикрывало лишь часть округлых бедер. Юные бесстыдники побледнели, а Хуа Чэн холодно сказал: — Проваливайте, если не хотите, чтобы это непотребство оказалось у ваших учителей. — Дагэ… — возразил молодой человек в сером, но, не слушая его, несколько заклинателей с побелевшими лицами тут же подскочили и бросились из бамбуковой рощи прочь. За ними стали нерешительно вставать остальные. Девушка в вуали некоторое время коллебалась, но затем, вспомнив что-то, все же нехотя поднялась и, собрав несколько книг, бросила на Хуа Чэна полный негодования взгляд. Однако юноше было плевать на ее ярость: его интересовал лишь понятливо оставшийся на земле молодой человек. Когда полянка опустела, он улыбнулся и сказал: — Дагэ, произошедшее, действительно, лишь недоразумение… — Поднимайся, — прервал его Хуа Чэн: смотреть на заклинателя, склонив голову, ему было не удобно. Видя, что на лице молодого человека появилось нежелание, Хуа Чэн притворно улыбнулся: — Думаешь, я не стану бить тебя ногами? Юноша тут же побледнел и сноровисто поднялся. Пусть его лицо выражало замешательство и панику, глаза сосредоточено осматривали поляну, будто искали дорогу к побегу. На подчеркнутой широким золотым поясом талии молодого человека висела сабля в богато украшенных ножнах, но, выпрямившись, юноша и не подумал коснуться ее, лишь сильнее сжал в тонких руках свой веер. — Дагэ, давай поговорим, — с просящей интонацией сказал он. Хуа Чэн коварно улыбнулся: — Давай. Из какой ты школы? — К-клан заклинателей Цинхэ Не, — ответил юноша, чуть запнувшись, будто в самом деле боялся, что Хуа Чэн сдаст учителям его маленькое увлечение весенними книжками. — Имя? — Не Хуайсан… — О, молодой господин, — понятливо протянул Хуа Чэн. — Кто вчера был с тобой? — Ох, мы познакомились лишь вчера, и я не уверен… — Он врет! — вновь вмешалась Бань Юэ. Неизвестно, чем тщедушный на вид юноша мог так напугать ее вчера, но девушка не подходила близко, все еще неловко топчась на границе полянки. — Вчера он звал тех заклинателей «-сюн», и похоже было, что они очень близки! — Девушка, чем я так тебя обидел? — нахмурившись, спросил Не Хуайсан, но Бань Юэ только фыркнула. — Вы обидели Ци шисюна и Пэй шисюна! А один твой друг даже п-приставал ко мне! — Вэй-сюн просто сказал тебе несколько комплиментов, неужто твоя кожа так тонка? — Он сказал, что из прелестей у меня только красивое личико, раз я вожусь с Ци шисюном! — возмущенно воскликнула девушка. Не Хуайсан пробормотал: — Так разве ж он неправ?.. Хуа Чэн едва сдержал смешок. В иное время он, вероятно, вместе с этими ребятами задал бы Ци Жуну хорошую трепку, но сейчас на его плечи неожиданно свалился долг чести школы. Спрятав игривое выражение за сурово нахмуренными бровями, он строго сказал: — Хватит дурачиться. Я так или иначе найду твоих дружков, а твоя помощь просто сделает на несколько синяков меньше. Столкнувшись с угрозой избиения, Не Хуайсан пугливо отступил на шаг и торопливо ответил: — Я всего лишь несколько раз неудачно пошутил, неужели это повод для драки? Дагэ, давай попробуем решить это небольшое недоразумение мирно, к тому же, если разобраться, твои шиди… Хуа Чэну было плевать, кто на самом деле виноват во вчерашнем. Он пришел сюда не ради поисков справедливости и не ради мести за младшего, потому испуг юного заклинателя его только рассмешил. Парнишка казался довольно забавным, пусть и излишне робким, и на мгновение Хуа Чэну даже стало жаль его бить. Однако если его бесполезные напарники по чтению порнографии все же обладают хотя бы одной светлой мыслью, очень скоро они приведут сюда старших, и уже Хуа Чэну придется отвечать за запугивание. Окинув Не Хуайсана задумчивым взглядом, он вдруг спросил: — Что это у тебя на поясе? — Это? — на мгновение замявшись, юноша опустил взгляд на изящные ножны. Его сабля была выполнена по личному заказу, потому обладала изяществом, которого не было в безвкусном оружии товарищей по секте. — Моя сабля. Неожиданно подавшись вперед, Хуа Чэн носком ноги ударил по кончику ножен, выбивая их из разболтавшейся петли на поясе точно в свою ладонь. Левая рука неприятно кольнула, напоминая об оставленной Иньским псом ране, но юноша не обратил внимания на боль. Сабля в его руке была короче Эмина и не обладала подобной ему грацией, но была явно лучше клинков, которыми Хуа Чэну приходилось тут сражаться. Он на пробу сделал несколько выпадов, замечая, как плавно и податливо острый клинок рассекает воздух. Оказывается, он скучал по этому ощущению и тонкому свисту, с которым оружие, повинуясь малейшему жесту, бросается вперед. — Хорошая сабля, — искренне похвалил Хуа Чэн и, под пораженный взгляд Не Хуайсана, сноровисто повесил ножны на собственный пояс. — Д-дагэ… — протянул юноша с несчастным выражением лица. — Эту саблю мне подарил мой брат, она не просто оружие. Если ты посмотрел, то верни, пожалуйста… — Не будь таким скупым, — беззаботно отозвался Хуа Чэн, еще несколько раз взмахнув новоприобретенным оружием. — Мы, братья на тропе самосовершенствования, разве не должны помогать друг другу? — Это так, но… — Ай-я, посмотри на себя — в тебе совсем нет даосской добродетели, — протянул Хуа Чэн, ловким движением направляя саблю в ножны. — Братец, все мирское лишь прах под нашими ногами, не стоит к нему привязываться. На этот раз прощаю твою грубость. Через пару дней я обязательно отдам это драгоценное оружие, — обернувшись, Хуа Чэн неспешно покинул поляну, на прощание бросив тоскливо поджимающему губы Не Хуайсану: — Твоим друзьям. Юноша за его спиной едва не плакал от бессилия и несправедливости, а Хуа Чэн, с лица которого пропала дерзкая ухмылка, мрачно чувствовал, как искра в его груди начинает полыхать все ярче.