о чувствах на нотных строках

Теплые ненавязчивые голоса произносили его имя, звали, кричали, таким сладким и издевательским шепотом, таким тягучим и вязким протяженым голосом, что он уже собирался согласиться, подать им руки и подарить им свое бездыханное тело, слушать как в уши и ноздри затекает жидкость, как клокочет чужой смех и гудит машина. Ощущать тёплые вспышки перед глазами и горячие всплески проваривающие кожу до мяса. Но не кричать, не умолять, не бояться. Но он боится. Он отказывается и вырывает свое единственное и ценное существо из этой влажной массы. У него есть кое-что важное, кое-что чему он хочет подарить свои старания, не бытию, не тьме, не боли и вечному заточению. Резко дернувшись он слышит как голоса разъяренно ревут и плачут под его ногами, хватают его жидкими пальцами и беззубыми ртами. Они слабы. А Сэмми? Ему кажется, он был слаб. Слаб, пока жил ради тьмы внутри и горя, ради пустоты и табачного дыма в холодной комнате и горького вкуса кофе в бессонные ночи. Но теперь внутри него загорелось что-то тёплое, светлое и мягкое, доброе и непорочное, а от того не простое, но такое дорогое ему самому. Он больше не был слаб и пуст. Он не боялся. Утренние лучи тёплого солнца выглядывали из-за занавесок и падали на подушки и светлые волосы мужчины. Сэмми тяжело приподнимает веки, ощущая слабость во всем теле, такую, словно его выжимали всю ночь как тряпку для мытья пола. Хотелось пить. Он было хотел выругаться по пути на кухню, но уже слегка напрягая голосовые связки понял, что сильно охрип, в горле стало больно. Ноги волочились по полу, нормально управлять собственным телом не выходило. Руки не слушались, спина и мышцы ныли. Точно простуда. Но куда же подевались чернила? Он прополоскал рот. Лишь кислый вкус болезни, но никаких чернил. Даже следов от них не было. «Да ну, неужели правда галлюцинации? Ну нет, не может быть…» Хотя, если вспомнить свой полу-сон полу-обморок накануне, уже ничего нельзя было сказать наверняка. Возможно он просто однажды глотнул чернил когда они накапали в стакан с кофе, и потом ему просто мерещилось что они идут изо рта. Могли ли сами выпитые им чернила оказать такой эффект? Но тогда почему Генри заметил чернила на его щеке, которые он, должно быть, успел растереть по щеке после того припадка на нижнем этаже? Или они просто капнули откуда-то сверху? Но это бы он точно заметил… Слишком много вопросов. Слишком много, для его ослабевшего воспаленного разума с утра после болезни. После тяжёлого сна. С работы новостей не было, значит Джоуи ещё не собирается проедать ему мозги за то, что он так внезапно отчалил. Видимо, новых заказов на музыку ещё не поступило, или сроки были достаточно большими, но он уже предвкушал толстенную папку с бумагами у себя на столе, переданную из сценарного отдела. Меньше всего ему сейчас хотелось думать о работе. Обо всем связанным с работой, кроме одного единственного человека. Он так и не придумал что ему теперь делать. Извиниться ещё раз? Поговорить с ним основательнее? Почему-то все это казалось ему излишним давлением на Генри. А давление до хорошего его уж точно не довело. Пока точно не доводило. С чего-то он подумал, было бы неплохо, дай ему кто-нибудь совет на эту тему. Может даже не совет, а просто взгляд со стороны, просто мысли другого человека, который от него отличается. Это было максимально не похоже на его привычный образ мыслей, но он понимал, что с такими людьми как Генри обращаться, он, пожалуй не умеет. И сам тут ничего не придумает, если только не сделает ещё хуже своим нахальным тоном общения. Мужчина опускается на табурет чувствуя как ноги дрожат. Тёплый чай, домашний, ароматный. Щиплет горло и греет простуженное тело. Приятно. Приятно просто от осознания что чай тёплый, и не горький. Немного сахара тоже не было лишним сегодня, особенно после неприятного привкуса лекарства на основе трав. Немного сладкий чай, это, признаться, вовсе не так плохо как он считал. Не так плохо, как это было на работе. В окно светит дневное солнце и греет щеки, пылинки на свету кружат в воздухе. Сколько бы он не драил свои полки и поверхности день за днем, пыль все равно остаётся в воздухе, и он научился не смущаться этому. Поздняя весна на улице. Приближается праздничная дата для всей студии. Годовщина ее основания. Обычно этому празднику радовались и предвкушали хорошую вечеринку в честь такого. Но в этом году, да и вообще в последнее время традиция стирается и ветшает. В прошлом году Джоуи едва согласился на небольшой корпоратив, а что будет в этот раз, когда он стал ещё злее и страннее чем ранее…? В любом случае, Лоуренс не из тех кто любит праздники, и явно не из тех кому нравится веселье с другими. Для него само понятие «веселье» никак не шло в одни рамки с понятием «другие люди». Они бесят, не более, какие ещё праздники с ними? Особенно когда пьяные, как черти. Все вокруг, но не он. Потому что он пьёт один, и не при всех. Поэтому, композитор пропускал такие мероприятия, как пропускал мимо ушей небольшие намёки на то, что его все еще пытаются позвать туда. Он думал, просто ради приличия. Скорее всего, так и было. Сэмми тихонько кашляет и смотрит на часы. День. Непривычно видеть на часах день, вне работы, не в воскресенье за генеральной уборкой всего дома. Нельзя вот так сидеть на больничном долго. Он не может отлыневать, как бы сильно он не ненавидел это место — это его работа. И на этой работе есть незаконченные дела. На следующий день Лоуренсу было куда лучше, словно никакой простуды и не было. Он хотел выйти на работу в это же утро, но проспал начало своей смены, а идти с опозданием для него просто позор. Лучше уж начать с другого дня. «Интересно, почему Генри опоздал в тот день? Это было…странно.» Думал он, по дороге в больницу за справочным листом для начальника. Обычно когда кто-то выходит на больничный ему постоянно трезвонят коллеги, в том числе и сам Джоуи, умоляющие быстрее вернуться на работу, и заливая как им тяжко без бедолаги, который уже на пределе свалился на «внеплановый выходной» всего на день-два. Но телефон Сэмми почти всегда молчал. Никто не осмеливался тревожить его, а может просто не хотел иметь с ним дел. Им и на работе его хамства хватает. Иногда только сухо делал холодные намёки Джоуи, без сильного интузиазма, словно просто для галочки. Но это когда нет сильного завала работой. Когда заказы на музыку прибавляются, его почти приказным тоном просят быстрее выздороветь, хотя, когда он болел дома в последний раз?.. Однако, вернувшись под вечер домой и уже приготовив чистую форму на завтра, он увидел пропущенный звонок. Звонок, который сбросил сам звонивший, видимо, не дождавшись его ответа. А может, передумав и вовсе звонить. «Да ладно, это может быть кто угодно, наверное номером ошиблись. Почему сразу с работы?» Лоуренс на самом деле не записывал номера коллег, единственные чей номер он знал наизусть — это естественно Джек, Сьюзи и Джоуи. А этот номер был незнакомым, кому он мог принадлежать, он не знал. Подумав в очередной раз о том, что у него настолько нет личной жизни, что звонят ему лишь коллеги с этой чёртовой студии, он ухмыльнулся. Мысли о собственном одиночестве уже были иронией его жизни. Но ничего удивительного, кто может вытерпеть такого как он, а кого он сам может вытереть? Все снова вернулось туда откуда пришло. Генри. В последнее время все его мысленные процессы сводятся только к нему. Ну правда, как подросток влюблённый. Но, стоит сказать, так серьёзно в себе копаться в период первых влюбленностей, и даже вторых и третьих, он не начинал. Сэмми не уверен, что Генри устраивает его грубый нрав. Бедолага просто терпит его как и всех остальных. Несмотря на то, что к нему от относится мягче чем к другим, он ведь вовсе не слепой. Отношение к людям в общем, и к одному конкретному очень сильно играет роль. Может, надо что-то менять? Не только потому, что ему одиноко. Может ещё потому что и на душе тоже лежит глыба не дающая продыху? Может. ..... Новый день. Дорога на работу. Ощущение, что он уже забыл как выглядит эта студия, словно годы здесь не был. Даже воздух тут другой. Тяжёлый, душный. Одиночество и отчужденность накрывает с головой, как только он видит знакомые лица. Не хочется говорить, словно в горле ком застрял. Дорога к начальнику с жалким листочком в файле. Этот придурок в своем кабинете. Разговора не избежать. Стук. — мистер Дрю, я вернулся. — произносит он более хмуро чем сам того хочет. Начальник нервно отрывается от своих раздумий закопанных в смятых бумагах и непонятных никому кроме него чертежах на грязной бумаге. В кабинете Джоуи, кажется, больше чернил чем в других кабинетах студии, так думает Сэмми. Хотя, может просто он долго тут не был. — А, Сэмми Джоуи изо всех сил изображает беспечность и одновременно занятость. Он всегда так делал с теми с кем недавно вступал в перепалки. Делал усиленный вид того, что все забыл. И этим конкретно выдавал что на самом деле все еще зол на работника. Лоуренс тихо хмыкает, почти про себя. Неприятно в этом кабинете. Так давит все. Эти странные записи, куча непонятных бумаг, рисунков, ещё хер знает чего. Похоже на комнату умалишенного гения. Хотя, Дрю совсем не гений. Он…он. Сэмми не заканчмвает мысль. — Так вы наконец вышли на работу, Лоуренс. — переходит он на более напыщенный тон. Не фамильярный, это скорее, его вид оскорбления — говорить на «вы» с теми кого знает давно. — Рад, что вы в порядке, и готовы снова взяться за работу — Обязательно Лоуренс говорит это с презрением, таким же, какое мелькает в голосе директора. Они знают это оба, но оба делают вид, что это не так. — Надеюсь, у нас не будет больше проблем, правда? «Ого, не выдержал таки». Хочется смеяться от абсурда и зла этой ситуации. — Ага. Естественно — Я надеюсь на вас — Если вам от этого легче Лоуренс холодно шлепает документ на измазанный стол директора и уходит. «Пошёл нахер, сволочь старая.» Лоуренс поспешно и раздраженно шагает по коридорам огромной студии, вспоминая где находится его единственное убежище — его кабинет. Озираясь нехотя по сторонам, он замечает что окружающие более оживлены чем раньше. Все что-то обсуждают, болтают друг с другом увлечённо. Что-то грядёт? Неужели вечеринка в честь годовщины состоится? «Да нет, эта псина бы не позволила… Не верю» Но уже на пути в свой родной уголок увешенный снаружи пластинками и нотами в рамочках он сталкивается с длинной фигурой от которой несёт табаком. — Оо, мистер Лоуренс, вы вернулись в наши ряды? Неужто ты взял выходной, а? — усмехается Полк. — Завались. Иди, ковыряй дальше свои железки и не мешай мне — Ну-Ну. Я всего лишь хотел тебе рассказать о кое-чем важном для студии, но не особо важном для тебя, хочешь? — Прекращай свои шутки и говори, уже, быстрее Мужчина прижимается лопатками к стене и набирает грудью воздух. — Извини, я хотел закурить, но вспомнил, что ты у нас бросаешь. Хе-хе — Норман… — Сэмми разворачивается к двери. — Ну все, все, успокойся. В общем, так как наш любимый начальник послал нас нахер с идеей корпоратива, мы решили сами себе устроить вечеринку в баре недалеко от студии. У самой студии будет короткий день и все смогут прийти. Я бы спросил, хочешь ли ты пойти, но я уже, полагаю, что знаю ответ — Так зачем тогда ты вообще мне все это рассказал, идиот? — Знаешь ли, в этот раз ты выглядишь необычно, так что я подумал, может… — Чего? Как я выгляжу? — будто не расслышал он. У Сэмми похолодало в желудке. Ощущение, что в его душу только что залезли чужие глаза. — Ты выглядишь… Норман выдержал паузу, оглядывая Лоуренса с ног до головы. Явно для более издевательского вида. — Так, словно можешь согласиться в этот раз — улыбнулся он. «Сука» — Сволочь ты — надо быть помягче. Он не готов к таким откровениям. — Ты выглядел сейчас так, словно ждал от меня чего-то другого Норман сейчас заплачет от смеха. А Сэмми потом размажет его слезы по двери в свой кабинет. — Все. Отстань Лоуренс с важным видом захлопывает дверь перед носом киномеханика, прежде чем тот успевает крикнуть ему, чтобы он все-таки подумал над предложением. Норман конечно тот ещё идиот но… Такой человек как он достаточно тонко ощущает других. В конце концов, что он имел ввиду? Если бы в кабинете Сэмми было зеркало, он бы в него посмотрелся. И подумал бы, каким образом «иначе» он выглядит прямо сейчас. Конечно, он знал что его влюбленность сделала его спокойнее, но не насколько же. Работы было немного, настолько мало, что было даже скучно. Наверно снова грядёт какой-то застой. Он набрасывал новые мелодии на будущее, приводил в порядок инструменты и свой кабинет. В целом, никаких происшествий. Взглянув на испачканный в чернилах стакан из-под кофе он сморщился. Вспомнился вкус чернил на губах. И все же, что это было? С потолка упала капля чёрной жидкости. Прямо на только что вытертый им стол. Затишье перед бурей? Эта капля оттиралась плохо. Она словно впиталась в стол. Выглядела жирнее чем те чернила которые он оттирал от стола и других поверхностей ранее, и которыми соответственно писал ноты. То были старые банки чернил которые лежали в его арсенале со времен очень древней поставки. Они и правда были более жидкими, и…лёгкими, что-ли? Он взглянул наверх. Те чернила сверху, наверное вытекают из труб. Вспомнился тощий подросток в грязном комбинезоне, вечно оттирающий этот сущий кошмар. «Бедолага» Этой мысли он уже даже не удивился. Наверное он скоро и Нормана жалеть начнёт. Хотя нет, это невозможно. А нет, единственный кого он никогда не пожалеет это Джоуи. Даже противно стало от одного представления этой картины. Наверное Норман был прав, он изменился. Раньше он так не мыслил. … Глаза Нормана округлились, а окурок который он вертел в пальцах полетел на пол. Его былую невозмутимость и игривость словно смыло, казалось, даже с побледневшего немного лица. — Чего? Он поперхнулся и нахмурился, уже думая, что ему послышалось. Или может он и вовсе задремал за своим рабочим местом, и все происходящее ему мерещилось? — Ты прекрасно слышал. Я иду с вами в бар. Что тебе ещё непонятно? Сэмми напрягается от подступающему к горлу волнению, но все ещё корчит недовольное лицо. Такое, словно это не он сам только что притащился к коллеге в конце своей собственной смены и сообщил о своём решении, ни с того ни с сего ворвавшись к нему в кабинет. — И вообще, не раскидывай свои сраные окурки по всей студии, куришь — так хотя-бы убирай за собой — Возмутился композитор, может из-за того что сам был любителем чистоты, а может потому что снова пожалел уборщика. Полк сдавленно хихикает, приходя в себя после такого шока. — Ладно, тебе удалось меня удивить сегодня, правда… Лоуренс не выдерживает — Ты в своём уме? Ты ведь сам сказал, что я выгляжу как-то не так, а теперь ещё и издеваешься? Норман смотрит на своего более разгоряченного чем обычно коллегу и в недоумении прищуривается. — Я вижу ты придаешь большое значение моим словам, это на тебя тоже не похоже… Сэмми готов его ударить, и Норман видит это, что ещё сильнее чем раньше его заинтересовывает. Он привык видеть Лоуренса злым, агрессивным, но при том холодным и безразличным к остальным абсолютно, а сейчас он выглядит как подросток которому сорвали свидание, так что изменилось? Но давить больше было нельзя, а иначе он его точно по стенке размажет. Вместо этого он нагибается и поднимает с пола недокуренную сигару, снова зажигает её и кладёт в рот. — Сэмми, не обижайся ладно, но могу я спросить? Серые глаза напротив больше заинтересованы чем насторожены, видимо Самуэлю действительно не хватает откровенного разговора о том, что с ним вообще происходит с кем-то кроме своей головы. — Валяй — напускно грубо бросает он в ответ. — Сэм — он странно улыбается — А ты случайно не… кхм… — он отводит глаза. Они оба знают что это значит. — Ты идиот?! Лоуренс готов взорваться на месте от переизбытка ощущений, в одно мгновение, как только он понял к чему идёт разговор ощутил от страха что его раскроют до злости смущения и стыда за себя, потому что это, черт возьми невозможно. Он конечно понимает что Норман меток на психологические изменения в людях, но на его влюбленность конкретно в Генри пока не указывало вообще ничего кроме… …Перед глазами промелькнул отрывок его стиха и лицо Генри когда тот вернул ему листок. Он чуть не умер со стыда. — Нет конечно! У меня что, нет работы? В отличие от тебя, бездарь. — почти выплюнул он, нарочно спрятав глаза от всевидящего взгляда его коллеги. — Ладно-ладно, не надо так кричать — Норману стало все понятно, и он расслабленно улыбнулся, слегка сверкая глазами. Все становится только интереснее. — Чего ты так уставился? Думаешь я не знаю, что означает эта твоя довольная рожа? — А? Я просто рад, что ты в кое-то веки решил провести время с нами. Я, видимо, как всегда не ошибся. Он сжал дряхлый окурок в руке и выкинул его в пепельницу на столе. — Ты? И не ошибся? Шутишь что-ли? — Я когда-нибудь ошибался насчёт тебя? — Да ты постоянно это делаешь — усмехнулся композитор. — Ты думаешь, ты что-то обо мне знаешь? Ты просто как всегда лезешь не в свое дело. — Не в свое? — Норман повёл плечами и опустил взгляд к зашторенному окну из своего кабинета, которое приходилось на лестницу нижнего этажа. — Как думаешь, Сэмми Лоуренс, правда ли все, что с тобой происходит может никак не касаться остальных на этой студии? — Что? Голос мужчины звучал не так насмешливо как раньше. Глубоко и задумчиво. Он не шутит. Сейчас он не шутит и не издевается над Сэмми, и от этого Сэмми становится страшно. — Ничего — он снова повернулся к коллеге и улыбнулся. — Ладно… Мне уже пора домой, да и тебе, кажется, тоже. — Да… — только и выдавил Сэмми, продолжая стоять как статуя пока киномеханик забирал с стола свои вещи. Он чувствовал что должен сказать что-то ещё. Или же, услышать. Уже у выхода Норман внезапно остановился — И да, Лоуренс, ты не единственный, кто это видит. — А…? Ответа не последовало. Послышались лишь отдаляющиеся шаги. Парень застыл на одном месте не оборачиваясь, на несколько мгновений провалившись глубоко в себя, наверное пытаясь осознать правильно ли он понял то, что сейчас услышал. Когда он опомнился и выбежал из кабинета силуэт мужчины уже исчез в конце тёмного коридора. Он остался один в чужом кабинете заполненном едким дымом и биением собственного сердца. Он уже и забыл как тяжело дышать табаком с тех пор как бросил курить. Голова стала тяжелой, от переизбытка мыслей она опустела и стала гудеть переполняясь белым шумом. Он опирается рукой о тумбочку заполненную лентами с кадрами, и вляпывается рукой в лужу вязких жирных чернил, роняет на пол банку из-под беконового супа наполненную чернилами и сигаретами, ругается и пинает её ногой, замечая, что часть сигарет буквально истекает чёрной жидкостью. Голова болит. «Прости Уолли» Он садится на край стола и дрожащими пальцами выбирает из серой пепельницы маленький окурок, ещё тёплый, и чиркает своей старой замызганной зажигалкой которая завалялась в кармане брюк. Он давно не курил. Он давно не оставался один в пустой тёмной комнате и табачном дыму. А где-то далеко на нижнем этаже слышалась возня и потоки льющихся чернил. Вкус чернил пробирает горло и рот вместе с сигаретным дымом. Гадко. Поворот ключа и он снова дома глубокой поздней ночью. Он не знает зачем вернулся сюда, все равно спать он не собирался, да если бы и собрался, то не смог бы этого сделать. Дома холодно, потому что окно осталось открытым. На телефоне висит пропущенный звонок того вечера... — Норман, это ты звонил, да?

«Норман, что не так с твоими сигаретами?»