о чувствах на нотных строках

Свет в вечернем тусклом кабинете еще сильнее мигает и раздражает этим композитора ещё больше, чем капанье чернил на пол, и гомон работников в коридоре из-за новой протечки. Он уже несколько часов сидит в одном и том же положении, царапая бумагу ручкой от злости, и просто от усталости красиво выводить ноты. В коридоре кто-то ворчит, слышится топот, возня, да ещё и прямо перед дверью. Дверью в его единственное укромное место — его офис. Наконец он не выдерживает и стремительно шагает к двери. — Вы бы, блять, ещё громче тут орали, мне же итак ахеть как нравится работать в затопленном кабинете, с вашим конченным насосом посреди комнаты! — срывается он на группу механиков, пришедших сюда заделать ещё одну огромную скважину в трубе, из которой сочились огромным потоком чернила. Пара рабочих хмуро оборачивается в его сторону. Стоит ли сказать, что они уже привыкли к такому поведению Лоуренса? — Все вопросы к Джоуи, а не к нам, и потом, не хочешь утонуть в чернилах — придётся потерпеть. Вы тут не одни работаете, имейте каплю уважения — Уважение? Какое к хуям уважение тебе нужно? Спустя ещё пару минут словестной перепалки, которая ни к чему не привела, как и всегда, композитор, хлопнув дверью вернулся к себе. Насос, который был недавно установлен в его кабинете, слегка гудел, на общем фоне создавая ещё большее напряжение. Сэмми не знает, куда ему деть комок злобы, что скопился где-то в районе сжатых зубов и кулаков и швыряет на пол пластинку с одной из мелодий, которую сам же написал. Она не бьётся, и от этого ему становится досадно. Но теперь он не настолько зол. Он оглядывается вокруг, чтобы вернуться в реальность. На его столе царит кавардак, что ему очень не нравится, и парень быстро собирает в стопку разбросанные куски нот и бумаги с разными набросками слов для песни. Пробежав глазами по тому, что ему удалось написать, он лишь вздыхает, беспощадно разрывая листок на несколько частей, стервозно и агрессивно, и бросает в бак. — Ещё пару дней тут поработаю, и совсем с катушек съеду… Он берет со стола стакан с недопитым кофе, и глотнув его, еле-сдерживается чтобы не сплюнуть на пол. Ощущение такое, словно он только что глотнул чернил, или словно ему специально их подлили прямо в напиток. Во рту становится вязко и противно. — Какого хера, блять... В чашке и правда плавают чернильные разводы, отчего становится не по себе. С одной стороны это и неудивительно, тут повсюду эта дьявольская жидкость, а с другой… Но у него нет времени гадать что тут да как, учитывая его переутомление и общее состояние, ещё и паранойя его до добра точно не доведёт. Сейчас лучше пойти и выпить воды, а ещё лучше умыться и вымыть испачканные в чернилах руки. В комнате отдыха были стулья, стол, и чайник. Обычно там проходили перерывы всех работников, на обед, на чай, а кто-то и вовсе просто спал там без задних ног. Сейчас достаточно позднее время, несмотря на это в студии ещё полно работнтков, и свет в комнате отдыха горит, там явно кто-то есть. Сэмми это бесит, он хотел бы посидеть один, но видно, не выйдет. Просто, если сейчас кто-то тронет его, он взорвётся как пороховая бочка. Так и произошло. Ещё издалека послышалась негромкая болтовня работников. Молодой уборщик, и помощник механика — Уолли Фрэнкс о чем-то рассказывал Генри, устало отложив швабру за угол, и оперевшись спиной о дверной косяк. Он не нравится Сэмми. Композитор считает его слишком рассеянным, безответственным, и почему-то, лично для него, невероятно раздражающим. Как вообще Джоуи решился взять на работу, можно сказать, ребёнка? Хотя, кто в своем уме устроится на такую работу, тереть чернила день и ночь в таких количествах? Генри, художник студии, и друг начальника Джоуи. Они вместе начинали её основание. Но несмотря на это, Штейн — просто глава художественного отдела, и главный аниматор. А ещё ужасный трудоголик, и тот, кто известен своим чересчур спокойным нравом, просто хороший парень, который никогда не злится, и это злит Лоуренса. Но стоит сказать, к Генри, в отличие от многих Сэмми относится терпимо. Генри всегда остаётся в студии на ночь, и даже сейчас по нему видно что сон не посещал его давно, суток двое точно. Его руки с чашкой чая в руке трясутся от усталости, но он выглядит безмятежно, и умиротверенно поддерживает диалог. Генри и Уолли на несколько секунд переводят свой взгляд на ночного гостя, но ничего не говорят. По нему итак видно в каком он расположении духа. Уолли побаивается, а Штейн не хочет беспокоить. Видя растерянность и напряжение Фрэнкса, художник мягко улыбается ему. «Всё впорядке, Уолл, не надо нервничать» Сэмми не обращает на них особого внимания и подходит к крану, торопливо поворачивая его. Но вода не льётся, только в глубине труб раздается эхом некоторая возня, словно вода пыталась просочиться в кран, но не смогла. — Какого хера… — Вода…ещё не появилась, мистер Лоуренс. - выдавил из себя подросток — Чего? - и тут же пожалел, что это сделал, даже отойдя на пару шагов ближе к Генри. — В каком, блять смысле еще не появилась? — Сэмми, Джоуи вчера говорил о том, что воды не будет вечером. Возможно, она появится только ночью - вступился в разговор Генри. Его голос был абсолютно невозмутимым и доброжелательным, таким, что Сэмми не нашёлся что ему ответить, и возмущенно цикнул. Лоуренс ненавидел слушать болтовню Дрю, потому что обычно в ней нет ничего важного, но в этот раз это сыграло с ним злую шутку, и это заставило его слегка заневничать, от своего, так называемого проигрыша. — Не расстраивайся, у меня есть немного воды, вот, возьми - художник протягивает ему бутылку с чистой водой. — Возможно, это не сильно поможет, но хоть что-то. — Не над‐ Сэмми хотел огрызнуться, но не смог. Он не знает почему, наверное, потому что это был Генри, а на него злится совсем не хотелось. Почему-то у него появился холодок в животе, и ощущение того, что если он откажет, то обидит Штейна, да и пить хотелось просто ужасно, особенно после чернил. Хотя то, что он переживает за чужие обиды было по-своему странно. —…Спасибо — пробурчал он тихо, несмело взяв бутылку, и поспешив удалится из комнаты. — Пожалуйста, Сэмми. Когда музыкант пропал из виду, Уолли выдохнул. — Спасибо, Генри… Что бы я делал без тебя…Я, честное слово, скоро не вынесу его, и свалю отсюда! Штейн добродушно засмеялся. — Ничего такого, Уолли. — затем он перевёл задумчивый взгляд куда-то в темноту коридора. — Он, как всегда, полон энтузиазма…Хе-хе... — Генри, почему он такой? — внезапно спросил юноша, опускаясь на стул. — Сэмми? — Ага Генри задумался, сделав маленький глоток из чашки. — Я не могу точно этого знать, да и никто не может, понимаешь? Возможно, он просто одинокий, или несчастливый отчего-то, а может и без причины, многое бывает… — Одинокий? Уолли недоуменно взглянул туда же, где в дверном проёме мгновение назад исчез композитор. — Но он выглядит так, будто никто ему не нужен. Генри в ответ лишь пожимает плечами. — Не знаю, может быть и так. Ладно, Уолл, мне надо идти работать дальше, не переутруждайся - он похлопал Фрэнкса по плечу и стал покидать кухню. — Выключишь свет на кухне потом, ладно? Джоуи снова будет ворчать из-за счетов. — Да, конечно, хорошо. ××× Сэмми вздрагивает, просыпаясь в своем кабинете от какого-то неясного шороха вдали студии. Может, приснилось? — эта мысль возникает быстрее чем следующая: Точно, он же заснул… Композитор задремал, просидев за бумагами где-то до полуночи. Свет в коридорах уже не горел. Он зябко поежился и потянулся, почувствовав ноющую боль в спине. Комнату освещает лишь тусклый фонарь, который явно оставил тут кто-то из коллег, возможно, даже убравшийся в его кабинете Уолли, ведь комков бумаги на полу уже не было. Да и новых чернильных луж пока не набежало. Уолли почему-то тоже остаётся на ночь, хотя никто его об этом не просит. Дрю ещё не настолько вышел из ума, чтобы эксплуатировать детей. Сам Уолли же, уже привык что некоторые работники не покидают студию круглые сутки, и не трогает их когда те засыпают на местах. Ха, хотя хватило бы у него вообще смелости будить Лоуренса? Особенно зная, что дела музыкального департамента идут в гору с большим трудом, который прикладывает его директор. Сэмми было тяжко продуктивно работать в таких условиях, но он не может позволить себе пустить всю работу под своим руководством под откос. Несмотря на свой нрав, музыкант был ответственным человеком, и старался выполнять работу добросовестностно, иначе он не мог себе позволить. Иначе Сэмми Лоуренс не будет Сэмми Лоуренсом. Таким уж он был человеком. Катигоричным и строго критикующим как других, так и себя. Свет фонаря мерцает в отражении пластиковой бутылки, где осталось совсем немного воды. Последние ее капли заставляют маэстро почувствовать себя живее. — Генри… Генри Штейн, да…— он смотрит на пустой сосуд и тянется рукой к пачке сигарет попутно осознавая что они закончились. Не удалось сорваться. Он перестал курить, практически заменив зависимость от табака кофеином. Он пытался бросить, но срывался каждый раз. В последнее время очень часто. Досадно выругавшись, он понимает, что если продолжит сидеть тут и размышлять о жизни — то и до желания приложиться к спиртному недалеко, и решает прогуляться по ночным коридорам студии, размяв затекшие от постоянной сидячей работы суставы, а заодно и проверить наличие воды, взяв с собой бутыль. Попутно, он замечает краем глаза дверь в кабинет отдела анимации. — Интересно, Генри сейчас спит, или как всегда работает до потери сознания? Многие отзывались о Штейне как о порядочном работнике, и о том, кто готов прийти на работу на час раньше, но ни минутой позже назначенного. Может они чем-то похожи? Тут же он отбрасывает эту мысль. Нет-нет. Генри совсем другой, он не такой, как вечно ворчливый и импульсивный музыкант. Он всем улыбается, и никогда не падает духом, даже когда он кажется уже на грани от усталости, он не вываливает свою злобу на других… Когда он вообще видел Генри раздраженным или конфликтующим с кем-то? Однажды музыкант знатно вспылил на одного из художников, за то что тот забрызгал его ноты знакомой всем вязкой черной жижей. Это был сущий пустяк, но маэстро был просто вне себя в тот день. Но какого было его смятение когда к нему подошел Генри, и сказав что это был он, искренне извинился за это, вместо того, чтобы начинать конфликт. И даже спросил как он может исправить это, или может, переписать ноты. Сэмми даже опешил, просто не зная что ответить аниматору. Хотя в другом случае он бы просто посмеялся над апонентом. После этого инцидента у него целый день пробегал холодок по низу живота когда он видел Штейна. Да, наверное этот чудак имеет зеркальную ему проблему — заталкивает свое недовольство глубоко в сердце и носит его как тяжкое бремя. А потом…Потом? Лоуренс злится. Злится потому что не может перестать думать о своем коллеге. Зачем он вообще это делает? Он понимает, что Штейн из тех кто не делит мир на черное и белое, но почему, какого хрена он не скажет Лоуренсу чтобы тот пошел куда подальше, вместо того чтобы относится к нему так, словно думает о его чувствах? Он что, издевается? Или он просто не показывает, что его ненавидит? «Должно быть обезвоживание влияет на работу мозга.» — думает композитор, ощущая как ноги становятся ватными. Плакаты на стенах с мульт-героями режут ему глаза. Он ускоряет шаг. Под бурление в трубах и отзвуках капающих где-то чернил, парень добирается до кухни, поворачивая ржавый кран он с облегчением выдыхает. Небольшая, но струя прохладной воды. Похоже, что она появилась недавно. Он подмечает, что у раковины лежит, да именно лежит пустой стакан со сгустками чернил на дне. Кто настолько небрежен, что не может положить стакан в мойку нормально? Он набирает воду в ту самую бутылку которую дал ему художник, на случай если ее снова не будет. Затем ополаскивает лицо и руки чтобы взбодриться, и вымыть их от чернильных пятен. На самом деле, Лоуренс тот еще любитель чистоты, но в последнее время следить за этим: когда чернила появляются даже в твоей чашке с кофе — просто невозможно. Парня снова передернуло. Он резко обернулся. Что-то прошуршало в коридоре. Ему же не показалось, верно? Нет уж, сейчас точно нет. — Кто там еще? — Сэмми напрягается. Он выходит в коридор, взяв в руки небольшой фонарь с полки кухни. Дальше по коридору не было источников света. Он решительно шагает в сторону звука, готовясь сказать пару ласковых тому, кто крадется по коридорам посреди ночи. Но на самом деле, ему гараздо больше стало интересно, что происходит. Он наступает на плотный лист бумаги, и облегченно вздыхает. Плакат с Бенди упал со стены, и создал этот звук, ничего необычного. Но погодите… Когда он хочет повесить злосчастную бумагу обратно — замечает, что на ней и на самой стене где висела картинка некие чернильные отпечатки. Совсем свежие. Что это? Стоило ему замереть, как со стороны двери в отдел анимации, раздался грохот. Что происходит? Сэмми ни о чем не думает. Он просто раздраженно направляется туда. Не чернильный монстр ведь это, верно? Дверь была уже приоткрыта, тут точно кто-то был. Без задней мысли он вошел в помещение. Оно было достаточно просторным, потому осветить его фонарем полностью не удавалось. Вот в мерцающем свете столы со скетчами, чернильницами и карандашами, много столов, разбросанных на местах вещей, опилок от карандашей, чернильных клякс. Дыхание. У композитора похолодело в животе. Чье-то томное сопение доносилось откуда-то справа. Это не было похоже на дыхание спящего человека. Парень поспешил на звук освещая себе дорогу как мог, пробираясь в темноте через поставленные в ряд столы, что втыкались ему в бока когда он не мог развидеть их во мраке. Сэмми хотел было спросить, кто здесь, но мало ли, он просто наткнется на спящего работника, и разбудит его. Неловко выйдет. Кашель. Композитор побледнел и чуть было не выронил фонарь из рук. — Генри?! — изумленно воскликнул он, отшотнувшись назад и ударившись поясницей о стол. На полу оперевшись о стену лежал художник. Вокруг него на стене от кухни ползли чернильные отпечатки рук, видимо, он пытался держаться за стену чтобы не упасть но так и не дошел до своего рабочего места, заодно и плакат уронив. Сэмми быстро вышел из ступора и бросился к нему, схватив аниматора за плечи. Его взгляд был затуманенным и стеклянным словно он вот вот потеряет сознание полностью. — Эй… Что это с тобой? Ты что, в обморок грохгулся? Он начал трясти художника за плечи чтобы хоть немного привести в чувства. Но лучше не становилось. Слыша хрипы, что доносились из горла пострадавшего он понял что делать. Вода, точно. Он взял бутылку наполненную водой и сбрызнул ею лицо Генри. Лоуренс приложил ладонь к его шее, чтобы проверить пульсч так как его удобнее проверять на шее, ведь это место находится ближе к сердцу и определить его легче, и спустя пару хлопков по щекам художник более или менее очнулся, мутно оглядываясь по сторонам. — Сэмми?...Что ты тут делаешь? — А ты догадайся — бросил музыкант. — Ты свалился без сознания, что я еще должен был делать по твоему? — А… — художник болезненно потер лицо. — Извини. Видимо я засиделся и…мне стало слегка нехорошо. Сэмми был не против еще раз хлопнуть ему по лицу, но теперь уже кулаком и со всей силы. — Генри, ты, блять, серьёзно?! Должно быть, он схватил переутомление, хотя, что тут вообще думать, он похож на того кто бережет свое здоровье? — Как можно настолько забить хер на себя, блять... — выпалил музыкант и впихнул в его слабые руки бутыль с водой. — Выпей. — Спасибо, Сэмми… — неловко проговорил пострадавший, — Все хорошо, не беспокойся. — Просто… Просто пей уже. Потом в оправданиях рассыпаться будешь. Я не собираюсь брать на себя ответственность за то, что ты тут помер — каким- то слегка подкошенным голосом выдавил Лоуренс, хотя это должно было получиться грубо. Он чувствовал себя не в своей тарелке. Что-то в его нездоровом видении мира сдвигается и в глубине рассудка проблескивает что-то вроде жалости. Хотя она часто мелькала в его голове но была забита мыслями о том, как жестоко все окружающее его, от этого болело внутри, от этого он злился выбрасывая волны адреналина из собственной крови. Ему было жалко Генри сейчас, потому что Генри перед ним не был особо виноват. Возможно, он казался ему для этого слишком неправильно-хорошим. Но выражать свое сочувствие он не умел, конечно же. Генри не стал спорить и достаточно быстро осушил весь сосуд, облегченно вздохнув. Его руки дрожали. Он был еще совсем слаб, а взгляд все еще был как в тумане. — Со мной уже все в порядке, можешь не- Начал было он, но сидящий рядом перебил его. «Ты действительно думаешь, что я оставлю тебя тут валяться на полу?» — хотел сказать он, но не смог, или, или просто не стал. — Тебе надо отдыхать. Видимо, у аниматора не было сил с ним спорить. Он просто неловко улыбнулся, понимая что не сможет перегнуть волю Лоуренса в этой ситуации. Композитор помог бедолаге подняться, закинув его руку себе на плечо. — Тебе точно лучше? — Да. Ну конечно. А что он собственно еще хотел услышать от Генри? Лоуренс почувствовал как тот потихоньку расслабляется, хотя сил у него итак уже было не много, но он еще пытался идти не опираясь сильно на композитора настолько, насколько мог. По телу бегут мурашки, когда он чувствует, как Генри проваливаясь в сон на ходу, прижимается к нему. Его мягкие русые волосы пахнут древесиной и медовой акварелью, а также чем то приятным, как…хвоя? Дыхание художника теплое и глубокое, парень чувствует его и нервно сглатывает. Так они добрались до комнаты отдыха, Сэмми уложил на раскладушку уже уснувшего у него на плече коллегу. Он даже вздохнул с облегчением, увидев что тот уже вырубился, ведь теперь не придется выслушивать его: «все хорошо Сэмми, не стоило, и все в таком духе». — Генри, ты слишком тяжело принимаешь помощь. — с мягкой усмешкой бросил композитор, снимая с себя тонкую куртку в которую он укутывался под вечер, чтобы не окоченеть от сквозняка из-за расщелин между стенами и трубами, ведь отопление порой сильно убавляли, и накрыл ею Генри. Он выглядел таким…грустным. Молодой художник с огромными синяками под глазами и чернильными кляксами на щеках. Лоуренс поймал себя на мысли, что находит его весьма симпатичным, симпатично несчастным, и наверняка, искренним. И слишком не счастливым в этом месте. Как и он сам. Как и, наверное, все в этом месте. «Ну все, сколько можно пялится на спящего коллегу? Это жутко, Лоуренс!» Гораздо полезнее будет сходить и налить в бутылку еще воды, и поставить ее на тумбочку рядом с раскладушкой, если вдруг Генри проснется и захочет пить, а он, лучше бы, спал спокойно, и не шарахался по коридорам по ночам, пугая Лоуренса. Наконец-то. ××× — Вы вообще меня слушаете, мистер Лоуренс? - своим обычно серьезным и грозным тоном произносит Томас, когда замечает что Сэмми витает в облаках, вместо того чтобы вникать в лекцию Коннора о том, почему ему стоило бы следить за состоянием труб в своем кабинете самостоятельно, и сообщать о их микропротечках. И если бы он удосужился так поступить, то сейчас, все не было бы затоплено и вымазанно в чернилах, так как буквально пара микро-протечек образовали одну огромную, и композитор лишился возможности использования своего кабинета, части своих нот, а также чистой одежды. — Это не моя забота, Томас. Мне абсолютно плевать, что там с твоими трубами, у меня есть куча своих дел, ясно? — вяло произнес он. Сэмми пытался спорить с назойливым механиком по-необычному без интереса, так как мысли его были заняты совсем другими вещами. Ему показалось, что на лице Томаса промелькнуло удивление такому явлению. Однако, ему на помощь в уходе от этого утомительного разговора пришла симпатичная юная девушка. Которая поздоровалась с ним и осторожно потрогала Коннора за плечо, что-то негромко сказав, она отвлекла внимание мужчины. Томас лишь злобно вздохнул, последний раз покосившись на безучастно пялившегося в свои испорченные бумаги музыканта, и ушел вслед за Элиссон, что-то недовольно проворчав напоследок. Такие случаи между ним и механиком происходили очень часто, и в этих скандалах по правде и не было никакого смысла. Сэмми спокойно отсыпал последние, уже утренние, часы своего свободного времени на стуле в кухне, вымотанный ночными похождениями, пока помещение заполняли чернила. И если в обычный день Лоуренса бы непременно задело то, что он не смог по-хорошему словестно обласкать аппонента, то сегодня ему было абсолютно все равно. Потоп, правда, доставил ему хлопот. Часть задолженных мелодий утопли в чернилах, и сегодня ему предстоит исправить это. Но он, о боже (!), даже почти не нервничал по этому поводу. Хотя доля усталой досады присутствовала. Кажется, он просто устал злится и ожидал от студии уже чего угодно, пробывая в состоянии апатии. Человек, с которым он только что говорил, в целом был слишком серьезен, и никто из студии ни разу не видел его улыбки или смеха, так что постоянных притензий от него избегать не получалось никому, в том числе и Уолли Френксу, он должно быть недолюбливает его еще сильнее чем Лоуренса. Однако, со своей подругой Эллисон Пендл — Коннор был гораздо мягче. Даже сейчас парень слышит как те дружелюбно беседуют о чем-то в коридоре. Его грубый голос словно слегка подкашивается от непривычно мягкого тона. Сэмми даже не задумывался над этим раньше. Неужели человек и правда так сильно меняет свое поведение когда взаимодействует с тем, кто ему нравится? Однако он знает, что это лишь временный эффект на начальном этапе отношений, если речь не идёт о серьёзных переменах в психике. Композитор собирает оставшиеся нужные бумаги и направляется в небольшую комнату — студию звукозаписи. На столе с грифилями для банджо и старыми нотами стоит стакан с водой и чернильными вкрапинами в ней. Наконец-то он приступает к работе поудобнее устроившись на стуле. Наконец-то он один в этом тихом пространстве. То, чего ему так не хватало в привычном кабинете. Пока Сэмми выполняет только письменные запросы Дрю по музыке, пишет примерные наброски нот, позже выигрывая их на пианино и других инструментах, которыми владеет. К ее точной реализации он и музыканты еще не приступали. На пару с Джеком по его памяти работать было куда проще. Выполнять свои мелодии на банджо гораздо более расслабляюще, чем горбатиться над бумагами в его кабинете с этим сраным насосом. Всегда бы так. Когда Лоуренс берет в руки инструмент его насущие плохие мысли улетучиваются, и голос разума сливается с мелодией. Это прекрасное легкое чувство служило идеальным антистрессом и тем, почему музыкант еще не словил нервный срыв на этой работе, вернее, не ловит его каждую секунду здесь, а всего то пару раз в день, обычно. Он еще помнит прекрасный голос Сьюзи звучащий под его игру на клавишах пианино. Эти мимолетные воспоминания порой наводили тоску. Можно ли сказать, что с тех пор ему действительно одиноко? Или это чувство было с ним всегда? Его мысли возвращаются к Генри. Почему когда тот тепло улыбается ему, Сэмми чувствует себя легче? От этого внезапного довода музыкант фальшиво дергает струну, словно рука нервно сжалась сама по себе. Перерыв на обед. Сэмми не был дома, а потому еды с собой не было. От работы отрываться не хотелось но желудок уже заметно побаливает. Решено было сходить в столовую рядом с комнатой отдыха и купить там готовый ланч. Проходя мимо своего затопленного кабинета на обратном пути он отступается, и, чуть ли не падая, проливает на брюки горячий кофе. К счастью, брюки сегодня тёмного цвета. Генри? Ну и какого черта он тут делает? — Норман, ты случайно не знаешь где Лоуренс? Спокойно спрашивает парень у киномеханика. Генри выглядит так же как и всегда, ничего в нем особенно не изменилось. Все такой же устало улыбающийся и вежливый, даже не вытер чернильные кляксы с щек, вот трудоголик несчастный. Сэмми в смятении ускоряет шаг и удаляется в свой отдел. Кофе на ноге и облитой ладони жжется, но более этого он не хочет видеть Генри. Точно не хочет. Не хочет говорить с ним, не хочет о нем думать, видеть его, а потом снова о нем думать, и вообще… Он понимает, как странно выглядит его поведение со стороны, но зудящее волнение под грудью колется и не даёт покоя. Он находит в шкафчике салфетки и вытирает ими руки, поставив стакан с кофе на стол. — Мистер Лоуренс, меня попросили передать вам передать это — Сэмми вздрагивает от неожиданности и обернувшись видит фигуру Фрэнкса, протягивающую ему его легкую куртку.