Горящий нимб.

      На шатающихся ногах Лэрин вернулась в свою комнату. Легла в кровать и свернулась клубочком, накрывшись одеялом. Мысленно она попыталась уйти из реальности, не думать ни о какой боли внизу живота. К слову, боль имела «периодичный» характер, то бишь одну минуту она сильная, нарастает и заставляет скулить, а другую минуту — как ни в чём не бывало. Кот несколько раз прошёлся мимо её дверей, заглядывая к ней в комнату, не подозревая, что происходит что-то за рамками обыденности. И девушка не горела желанием сообщить о проблеме.       Сначала она сразу решила, что надо найти кота и сообщить ему о своём резко ухудшимся состоянии… Чтобы он оказал хоть какую-нибудь помощь, как он обычно делал раньше. Хотя тогда она была в гораздо более критичном состоянии, недвусмысленно угрожающем её жизни… В любом случае, подключив в поток мыслей худо-бедный рассудок, она передумала говорить ему что-либо.       Для начала она попробует убедить себя, что всё хорошо, что ничего страшного не происходит и не произойдёт. Что ей ещё жить да жить в этом лишь относительно спокойном мире. Если ей это не удастся, она будет делать всё, чтобы… как бы сказать точнее… «чтобы ему ничего не досталось». Любой ценой.       Лэрин глотнула немного воды из стакана на прикроватной тумбочке, сырую и с привкусом металла, но освежающую горящий диким пламенем организм. Стало сравнительно лучше, но всё ещё ненормально.       Попробовала дыхательную медитацию. Глубокий вдох, протяжный выдох… раз за разом ей становилось легче, хоть и не до конца — терпеть можно. А вскоре и вовсе закрыла глаза и уснула.       Когти вонзились ей прямо в промежность.       Лэрин подскочила в холодном поту с кровати. Это был один из тех коротких, но пугающих снов, которые придумывает мозг, чтобы резко разбудить организм. Обычно, в таких случаях снится резкое падение…       Подушка и простыня, на которых лежала рыжеволосая, были согреты жаром её веснушчатого тела и пропитаны потом. Лэрин стала чувствовать лихорадку, тело знобило, хотя она была в тепле. «Спокойно. Это галлюцинация. Я ничего не чувствую. Мне не больно. Это скоро пройдёт. Нужно поспать» — твердила, как молитву, девушка у себя в голове. В какой-то мере это смогло успокоить её, отвлечь. Закрыв глаза, начала представлять лучшие моменты своей жизни, а скорее самые приятные. Похвалили, обняли, дали денег… после дождя выглянуло солнце и получилось очень красивое серо-алое небо. Всё вкупе с размеренным дыханием и настройкой отключиться от реальности.       Жёсткое покрывало на ощупь стало, как шёлк, а матрас мягким, как маршмеллоу. Она немного согрелась, в теле прошёл озноб. В носу застыл аромат макового дыма, хотя кота не было поблизости. Вероятно, это уже вошло в привычку, чувствовать запах мака, когда засыпаешь. Хотя казалось бы, если слишком часто ощущаешь какой-то запах, вскоре привыкаешь к нему настолько, что и не замечаешь, если он снова появился.       Тело смогло расслабиться, боль отступила и Лэрин задремала, сумев впервые за долгое время взять контроль над своими мыслями и уравновесить их хотя бы немного.       Её вырвала из сна резкая боль, как будто кот снова делает это… Распахнув веки, Лэрин не увидела никого в комнате, лишь тусклая лампочка ночника светилась из-за тумбочки, в то время как по ней бегала какая-то букашка, отчего свет мерцал.       Как будто кто-то сделал куклу вуду в виде Лэрин и протыкал её не иголкой, а ножом сразу, рыжая скрючивалась от резкой боли внизу живота, которая то отступала, то в ту же секунду возвращалась с новой силой. Из-за того, что она была в тёмной, крохотной комнате, ей казалось, что она одна во всём мире. Это не огорчало её, а скорее наоборот. Возможно, кот уже улизнул подальше, как всегда. Лэрин неизвестно, сколько она спала в общей сложности. Радовалась и тому, что, проснувшись, она не обнаружила его рядом с собой. Фиолетовое чудище.       Сползнув с кровати на пол, съёженная в конвульсиях, она поползла на выход, потому что боль не позволяла ей встать на ноги — она всё равно упадёт, ещё и ударится. Туалет находился неподалёку, но со всей этой болью… казалось, будто в километре, а не через пару комнат.       Уже не получалось заполнить разум хорошими мыслями, как раньше. Попробуй тут отвлечься. Она поняла, что то, что происходит, должно произойти. Это неизбежно. Рано или поздно, не важно — оно уже происходит. И скорее всего рано. Слишком рано.       Девушка оказалась в туалетной комнате, чрезвычайно сильная боль отпустила её, но всё же не полностью. По крайней мере, ей удалось встать на ноги и умыть лицо холодной водой из-под крана. В этот раз без галлюцинаций. В зеркале всё то же измученное, вечно недовольное отражение. Это только её вина.       Сбежать не удастся. Она тут слишком долго, чтобы суметь вернуться на волю.       Переминаясь с ноги на ногу, она ощутила некую вязкость и непривычное тепло между ног. От предположений, что это могло быть, её бросило в дрожь, а ко лбу припал ледяной холодок. Она понимала, что при всех обстоятельствах это должно было произойти… это был лишь вопрос времени. Она не хочет знать, что там. Не хочет.       И всё же ей нужно узнать масштаб трагедии.       «Боже…» — дрожащим голосом произнесла она, взглянув на свою руку, после того, как она ощупала причинное место. Она вся была в крови. Не той крови, которая обычно бывает у людей, когда они поранят руку или что-то на подобии. Эта кровь была вязкая, с кусочками чего-то густого… почти как в каше комочки… только это кровь. Она очень старалась не развивать мысли о том, что это может быть. Лишь надеется, чтобы это закончилось как можно быстрее.       Она умоляла Всевышнего, чтобы процесс не растягивался так, как это бывает у некоторых (у большинства) первородящих. А особенно если роды преждевременные.       Умыв руки, подложив себе самодельную прокладку из туалетной бумаги, она стала думать, что лучше всего ей сейчас сделать. Наверное, убиться. Пока кота рядом нет. Как? Упасть с кровати вниз головой, свернуть шею. Вырезать вены карандашом. В одном фильме она видела, как какая-то сумасшедшая, чтобы не брать ответственность за свои преступления, несколько раз подряд всадила себе в шею шариковую ручку. Она затупленная, да… страшно подумать, насколько нужно быть отчаянным, чтобы из всех способов суицида выбрать именно этот.       На ватных ногах, по прежнему ощущая сильную вязкость в трусах, она вернулась в свою комнату, пока ей не стало ещё хуже.       Возле дверей спальной комнаты Лэрин её ждал кот. Его взгляд говорил об ужасной злобе, об озадаченности и ни о чём одновременно. Лэрин стала подозревать себя, что она частенько додумывает, воображает его эмоции, будто его пластмассовая морда, обитая шерстью, может меняться. Рыжая сохраняла невозмутимость на своём лице насколько это было возможно при всём, что она чувствовала. Главное не показать страх, и он ничего не заподозрит.       Приветственно коротко кивнув, она прошла в свою комнату и улеглась в кровать, накрывшись одеялом с головой. «Пожалуйста, уйди. Пожалуйста. Оставь меня. Умоляю. Умоляю. Хоть раз пожалей меня. Ну прошу тебя,» — шептала девушка, и желая, и не желая, чтоб кот её услышал.       Кот прошёл в комнату пригнувшись, будто охотился. Лэрин зажмурилась и начала тихо плакать, осознавая, что ей крышка. Губы дрожали, руки сжимали плечи, задевая старые, уже зажившие царапины на них. В низу живота снова возникла страшная боль, от которой Лэрин ещё и прогнулась, издав болезненный стон.       Одеяло было сдёрнуто с её тела. Она взглянула на кота умоляюще. Его глаза сверкали злобой, ненавистью ко всему сущему, прежде всего к рыжеволосой. И всё же на большее он не пошёл, лишь изучающе осматривал девушку, как будто заметив, что что-то не так, как обычно.       Его хвост медленно шевелился из стороны в сторону, прям как у настоящего кота. А уши распрямлялись насколько возможно, делая его образ визуально больше и опаснее.       Лэрин представила, как она выглядит со стороны. Жалкая, тощая, согнутая в три погибели, лицо искажённое в гримасе ужаса, страха и отчаяния, ещё и плачет, как дитя. Она и есть дитя… Ей всего семнадцать лет… Лэрин почувствовала к себе неописуемую жалость. И ведь только она себя жалеет в этом мире.       Рыжая заревела, закрыв лицо руками. Как будто ей снова пять лет. Её положение унизительно, ей это известно, но она уже не старается этого избежать.       — Теодор… убей меня, пожалуйста, — взмолилась она, превозмогая колющую боль внизу живота, — Прошу тебя, убей меня. Я никогда так ни о чём тебя не просила. Умоляю.       Она не верила, что произносила всё это. Просила себя убить. Насколько же низко она пала. С другой стороны, что ей ещё говорить. Она в неизбежном положении. Остановить процесс не получится, коль он уже начался. Лэрин могла только рыдать и молиться, чтобы это поскорее закончилось.       Кот смотрел на неё с нотой озадаченности. Хотя опять же, сложно сказать, что на нём вообще были какие-то эмоции, кроме этой навеки застывшей искуственной улыбки. Ничего человеческого. Перед глазами Лэрин сами собой всплывали одно за другим воспоминания об этом фиолетовом существе. С самого начала и до сих пор. Мышцы внизу живота сокращались, вызывая омерзительное болезненное чувство. Лэрин прекрасно могла чувствовать эти непроизвольные сокращения мышц, умоляла своё тело остановить это, дать передохнуть, потому что когда они не сокращались, боль была терпимой.       Девушка стукнула слабой рукой по стене, проскользив по ней слегка, попытавшись в конце поцарапать её, но в итоге сделала себе только больнее — ногтей-то у неё нет. Она приглушённо пискнула, уткнувшись зарёванным, покрасневшим в агонии лицом в подушку. Кудряшки колыхались на её голове по мере того, как она дёргалась и скулила. А кот всё зловещее нависал над её постелью, анализировал происходящее пустыми глазами.       Вероятно, кот ещё при виде Лэрин в коридоре догадался, что происходит. Но его терзало любопытство. Терзало желание узнать, чем это всё должно закончиться.       Будет ли рождение нового человека так же трагично, как его смерть?       Понятие относительности в этом мире порой пугает. Относительно буквально всё. Нельзя сказать, что появление на свет новой жизни — абсолютно хорошее событие. Со стороны хищника, которого сожрёт этого малыша, это событие без всяких сомнений благоприятное. А со стороны малыша и его матери… не иначе, как трагедия. А если перевернуть эту ситуацию… Допустим, малышу повезёт и он выживет. И вырастет маньяком, убившим свыше десятка людей. Тогда убив этого малыша сейчас, хищник спасёт тех людей от кровожадного маньяка…       Вот и суть относительности. Сплошная путаница. Лэрин старалась отвлечься мыслями, которые обычно посещали её во время скучных уроков. Хотелось бы зевнуть и уложить голову на парту… если бы не пронзающая насквозь боль, которая в миг вернула её в кошмар под названием «реальность».       Рыжая старалась восстанавливать дыхание и внешне не показывать, что её терзает зверская боль. Если честно, она на секундочку восхитилась собой, своим сравнительно устойчивым спокойствием. Как же ей не хватало его раньше.       Кот внезапно надавил ей на живот, Лэрин даже не успела остановить его. Вероятно, он думал, что таким образом поможет ускорить процесс. Но вопреки его мыслям, Лэрин сдавленно всхлипнула, вжавшись всем телом в матрас от в сотни раз усилившейся боли. Больнее только пройти через мясорубку заживо, начиная с ног, заканчивая головой.       — Мне нужно в холод… — умоляюще попросила она, пытаясь встать с кровати. Дождаться, пока её убьют, наверное, бесполезно. Кот не хочет её смерти. Вернее, он хочет, чтоб она мучалась как можно дольше, прежде чем предать своё тело съедению.       Словно в стену, она ударилась носом в маковый аромат, витающий около кота. Он не выпустил свой снотворный газ, просто от него им постоянно пахнет. Концентрация газа вокруг него наверное увеличивалась с каждым днём, а точнее с каждым разом, когда он применяет этот газ.       Кот не сопротивлялся тому, чтобы Лэрин прогулялась до туалета. Но проследовал за ней, в своей маниакальной манере.       Она даже не заметила, как быстро оказалась в душевой. Боль была умопомрачительная, другого более подходящего слова сюда и не впишешь. Жгло, тянуло, кололо… Хотелось уже собственными руками залезть в причинное место и вытащить все органы один за другим, чтобы они перестали доставлять ей столько боли. Или покинуть, вылезти из этого бренного тела и не чувствовать совсем ничего.       В дверном проёме кот стоял довольно долгое время. В своей манере неподвижно и беззвучно, будто безучастно и отчуждённо, но всё же его присутствие сложно было оставить без внимания. Эта черта в нём заставляла нервные окончания натягиваться, как гитарные струны, и заставлять испытывать животный страх, боязно выжидая, что в любую секунду этот чёрт окажется прямо за спиной, как всегда, подкравшись абсолютно незаметно.       Она не стала полностью поливать себя ледяной водой, просто освежила лицо, щёки, руки до плеч, немного живот, словно полагая, что, охладив его, она избавит себя от боли. Ноги становились ватными, возможно, отёкшими. У неё довольно часто с момента беременности начали отекать ноги. Сидеть становилось, порой, пыткой, ибо начинал болеть позвоночник, копчик, ягодицы немели… в общем, одни неприятности.       Когда-то Лэрин думала о том, захочется ли ей в будущем стать матерью. Мысленно примерила на себя этот образ… и в конечном итоге пришла к выводу, что скорее всего она просто ещё не доросла до того, чтобы думать о материнстве. «В твоём возрасте об учёбе надо думать и о том, как прокармливать себя будешь, а не об этом всём,» — слышала она часто советы от старших, от некоторых сверстников, которым, вероятно, этим настоянием тоже уже успели промыть уши старшие, так сказать, поколение опытных и мудрых. По сути, так оно и есть, не поспоришь. Лэрин понимала, что если и заводить детей, то уже тогда, когда сама перестанет быть ребёнком. В плане, будет иметь достаточно для семьи сбережений, уютный дом, мужа в конце концов, который во всём будет помогать. А сейчас… как раз-таки добиваться всего этого. Ну как… тут лучше сказать «тогда». Сейчас совершенно другие обстоятельства.       Неотапливаемое помещение вкупе с ледяной водой быстро сделали своё дело, остудив Лэрин. Теперь её знобило, хотелось согреться. Единственное, что пришло в голову — кровать. Мягкая, детская, тёплая кровать.       Боль уходила с каждой секундой, оставляя за собой взвесь усталости, абсолютной моральной истощённости. Каждое движение давалось не просто с физическим, но и с психологическим трудом. Даже чтоб шевелить глазами ей требовалось сперва уговорить себя. При этом сон не шёл, как бы она того не хотела. Вероятно, тут поможет только одно.       — Тео… — шепнула она коту в коридоре, который час наблюдающий за ней издалека практически неподвижно, — Помоги уснуть.       Лэрин была бледна, белее белого. Ниточки когда-то выпавших кучерявых волос можно было найти по всей кровати. Тёплый вязаный свитер укутывал девушку, её тело накрывало одеяло и покрывало, и всё равно ей было холодно, она вся колотилась от холода. И тело её было ледяным. Ещё чуток и на ней выступит иней.       Красный дымок заполнил комнату, Лэрин не поленилась и начала жадно вдыхать его. Как и всегда, поначалу никакого эффекта не было — видимо, привычка — но стоило пройти секунд пять-семь этой «ингаляции», как сонливость уже начала стремительно нарастать, заставляя мышцы ослабевать, а сознание мутнеть с неизмеримой скоростью. От такой стремительной релаксации рыжая хотела просто смеяться от удовольствия. Она блаженно закрыла глаза, так и уснув впоследствии.       Мозг имеет способность блокировать травмирующие воспоминания.       Иногда эти воспоминания возвращаются из-за сильного триггера в настоящем.       Воспитательница носилась по всему этажу, пытаясь уйти от страшных воплей, которые вызывают у неё сильнейшие волны жалости, тревоги и давления совести. Нет ничего хуже, по её мнению, чем новый ребёнок, которого отдали родители в уже более-менее осознанном возрасте, особенно когда он уже успел к ним привязаться.       Рыжеволосая кучерявая девочка с розовыми ботанскими очками слонялась по обезлюженному этажу, не прекращая надрываться от дикого плача. Звала маму, папу. Каталась по полу, ползала, била себя, вырывала волосы. Воспитатели были научены не подходить к таким детям… во-первых, у неё есть дела по важнее, чем эта девочка, во-вторых, она должна смириться с тем, что теперь она без семьи. Такие дети взрослеют быстрее тех, у которых есть любящие родители, потому что раньше вступают, как раз-таки, во взрослую жизнь и её беспощадные порядки. Никто, кроме них самих, не поможет им держаться на плаву. Лэрин тогда ещё этого не осознавала.       Да, это травма для неё. Ей невыносимо больно, хочется вернуться домой, к мамочке, снова поймать взгляд таких же зелёных глаз, как у Лэрин… вспомнить, как она приходила к ней ночью пожелать спокойной ночи… И как это было тепло, по-семейному. Её братья, сёстры… Все были похожи друг на друга: рыжие, кучерявые. Так много времени прошло с тех пор, что она уже и не помнит всего этого в таких же ярких подробностях, как показывает ей маковый сон.       Она не была самой младшей, она это прекрасно знала. Скорее, самой безнадёжной и вредной из всех детей. Лэрин часто наказывали за непослушание, невежливость, дерзость, хотя ей было всего ничего по годам. Впрочем, повзрослев, мало что поменялось в её характере.       Уже поздно было извиняться, забирать свои слова назад и обещать стать послушной девочкой, ведь она уже катается по полу в детском доме, зовя маму.       Этот маковый газ способен вскрыть из сознания самые гнилые части, достать из глубины все страхи тех, кто поддался воздействию этого газа. Заставить вспомнить что-то, что человек успешно забыл много лет назад.       Лэрин конечно могла забыть это всё, но её подсознание — нет. Травмирующее событие всплывает с любого триггера и делает девушке больно, заставляет поступать неправильно. Потому она не вышла из отношений с Томом, хотя догадывалась, что они нездоровые. Более того, было очевидно, что их отношения нездоровые. Были. Но не ушла, потому что не хочет снова оказаться одной.       В любом случае, теперь оказаться одной для Лэрин не более, чем мечта.       Будь это не вызванный препаратами сон, рыжая бы уже проснулась из-за бурных эмоций, но это не тот сон. А значит маковый газ продолжит свою работу.       — Я понимаю, что ты нежеланный ребёнок… — говорил Том, гладя Лэрин по спине, когда они сидели поздним вечером в парке на их любимой скамейке, — Тебя не любили. Бросили вот так. Посчитали лишней.       Она уже бы и отпустила эту ситуацию, но Том поднял эту тему, словно специально, желая поиздеваться над ней. Он-то самый что ни на есть желанный ребёнок у своих любящих родителей, их единственный отпрыск. Видит Бог, она не хотела плакать в тот день, но её заставили.       — Знай, никто не будет любить тебя так, как я.       В ту секунду Лэрин была на грани пробуждения.       Кто-то может сказать, что лучше уж совсем одной, чем вот с этим… тут выступает другой страх — страх неизвестности. Она не знает, что будет делать в новых обстоятельствах. А все считали её одной из храбрейших созданий на земле.       — Бедненькая.       Коридор Дома Милого Дома сужался по мере продвижения по нему, как во всех классических фильмах ужаса. Она не видела конкретную цель, но что-то словно тащило её вдаль этого коридора, заставляло двигаться. И это что-то — детский плач. Можно сказать, плач младенца. Такой… неестественно жалостный, душераздирающий, являющий неподдельную боль и муку.       Кровь в жилах кипела и бурлила, мозг вздувался в черепе, и всё из-за этого ребёнка. Лэрин испытывала дикий страх и волнение за него, как будто стоит ей замедлиться хоть на секунду и всё пропало. Как будто от этого малыша зависит её жизнь. Она бежала по настолько длинному коридору, что, казалось, напряжение Лэрин напрасно и она прикована к одному месту, с которого не сдвинуться.       Выдавив из себя всю мощь, она уже была в шаге от двери. Крик нарастал, становился невообразимо страшным, аж самой плакать хотелось — Лэрин и плакала, ревела навзрыд, уже забыв, что находится во сне. Снова это дряное чувство, когда хочешь покинуть своё тело, чтобы ничего не чувствовать.       Ворвавшись в комнату с малышом, Лэрин, увидев его в люльке, обмякла на месте. Как будто сотни раскалённых копий врезались ей в грудь.       Ослабшими ногами она подошла ближе к люльке. В ней лежал свёрток детских пелёнок, пропитанных кровью, а в свёртке были завёрнуты куски затхлого мяса, возле которых уже кружили мошки. Если приглядеться, эти куски мяса формировали из себя тело новорожденного. На месте, где должна была быть голова, была вставлена радио няня, которая и издавала эти невыносимые вопли на протяжении всего времени.       Пульс участился до максимума.       Лэрин тряслась, глядя на это месиво в пелёнках. Как будто этого малыша переработали в мясорубке и наложили в кулёк. Бледная рука девушки, без ногтей, изукрашенная веснушками и шрамами поверх них, потянулась к этой радио няне. Лэрин сама не знала зачем ей нужно было взять её — скорее всего, чтобы отключить.       Не успела она и коснуться гаджета, как из его динамиков начала литься бордовая кровь. Звук из радио няни искажался, пока не исчез полностью; кровь выпрыскивалась из отверстий гаджета под воздействием звуковых волн.       Девушка отскочила от люльки, заметив, что её окружали воздушные шарики, грязные и с пятнами крови. Надписи на них гласили: «Поздравляю!», «Счастливая МАМА!», «Мальчик или Девочка?», «С днём Рождения!».       Она вот-вот бы закричала, как те «визжащие тёлки из кино, которые всех бесят», но внезапно сон прервался и она снова оказалась в том лабиринте, из которого нет выхода. Она ходила по нему, как загипнотизированная, без эмоций, наступала на спрятанные капканы, колючие проволоки, которые лишь затрудняли ей путь в самую запутанную часть лабиринта, где тупиков больше, чем путей…       Она верила, что в этом лабиринте есть как вход, так и выход. Клочком осознанности сна, она догадывалась, что если она найдёт выход из этого лабиринта в своём сне, она найдёт выход и из ситуации в реальности. Сможет найти способ сбежать с фабрики.       Если она победит себя, уже не будет ничего, с чем она не смогла бы справиться.       Но она не победит. По крайней мере, не сейчас.       Лэрин очухалась неизвестное количество часов спустя, испытывая привычные симптомы, без которых она уже с трудом представляла свою жизнь: болит голова, крутит живот от голода, жажда, сонливость, усталость и прочее, и прочее.       События путают её сознание своим несчитанным количеством, а главное как одно контрастно с предыдущим… Сначала выкидыш, потом сон про её незадавшееся детство и про Тома. Ещё этот кот. Да, конечно, куда без него.       «Тварь,» — проговорил ей голос в голове.       За несколько секунд до пробуждения, обычно, она ещё в полубессознательном состоянии готовится к болезненному пробуждению. Что оно у неё с незапамятных времён не бывает безболезненным или комфортным.       Кот всё так же стоял в дверном проёме и отслеживал ситуацию. Лэрин не подала виду, что проснулась, но кот всё равно подошёл к её кровати. Девушка разлепила свои опухшие глаза, покрасневшие из-за лопнувших сосудов, взглянув на кота. Теодор был всё так же неизменно весел, его глаза горели чем-то хищным, необузданным и безвозвратно обезумевшим… но что-то в этом взгляде было иное, что-то новенькое, чего Лэрин раньше никогда не видела. Возможно, это было удовлетворение. Или спокойствие. Или жалость…       — Привет, — промолвили её облупленные губы. Они были такие сухие, что когда они шевелились, можно было заметить в них кровоточащие трещины. Если эти губы улыбнутся, есть риск, что они и вовсе порвутся.       Кот вопросительно наклонил голову в бок. Затем положил одну лапу ей на живот. Забегавшими от тревожности глазами Лэрин показывала, что не стоит ему сейчас трогать её, а особенно в районе живота, но это не остановило кота от того, чтобы надавить на него. Он сделал это нарочно неслабо. Лэрин выгнулась от молниеносной боли, которая сразила её в ту секунду. Будто порвалось… растянулось… растянулось и надорвалось, теперь кровоточит.       Лэрин чувствовала, что что-то из неё вылезло. Омерзительное, невероятно омерзительное чувство.       Кот убрал лапу с кровати, а Лэрин распахнула одеяло. Простыня была испачкана уже застывшей несколько часов назад кровью и пятнами совсем свежей. Но напугало её не это. А куски мяса, которые частями лежали вдоль кровавого следа на простыни. Лэрин невольно вглядывалась в них, желая отвести глаза… Среди всего этого ужаса она разглядела тонкую, хлипкую пуповину…       Не выдержав она потеряла сознание.       Проснулась довольно скоро от того, что кот перетаскивал её в другую комнату.       Она пролежала без признаков сознания в другой комнате, в тёплой кровати в окружении медикаментов не менее суток. Иногда она просыпалась только за глотком воды. И дальше в небытие.       Она старалась лишний раз не лезть к себе в причинные зоны, лишь раз зачем-то обработав их спиртом, который залежался у неё в рюкзаке с давних времён.       Кот куда-то пропал, в каждом перерыве между снами она не наблюдала его поблизости. Трапезничает небось…       Лэрин не была уверена, убиваться ли ей горем. Как бы, она не сдержала своего обещания сберечь ребёнка от кота. Но в то же время, у неё не было других путей… Да и вдруг так даже лучше, гораздо хуже, если бы эти куски мяса были уже сформированным ребёнком, клочком жизни, который чувствует, испытывает эмоции… Возможно, этот ребёнок был мёртв ещё до своего появления на свет, что более чем вероятно…       Стоит ли говорить, что из-за всей этой адской путаницы Лэрин надолго оккупировала туалет, по большей части потому, что там, на её взгляд, было спокойнее. Также, не менее важно, смена обстановки. Всё время, 24/7, находиться в темнице с одинаковыми комнатами, мрачными и некрасивыми, безвкусными и крохотными, как будто стесняющими, осточертело настолько, что казалось, будто в них не хватает воздуха и стены сужаются. В туалете Лэрин заметила хоть какое-то разнообразие. Плюсом рядом есть раковина и унитаз. Белые…       Она пробовала поискать какие-нибудь чистящие средства в шкафчиках, но там лежали только стаканы для воды, маленькие зубные щётки (хотя чаще всего дети оставляли их в своих комнатах во избежание потери) и куча куча пыли. Никакой химии. Либо кот позаботился об этом, либо, что вероятнее и логичнее, химические и опасные для людей средства попросту не хранили в легкодоступной для детей месте. «И правильно делали…» — досадно подумала Лэрин. Позаботились не только о детях, но и о Лэрин, которая ищет способы отбросить коньки.       Она посматривала на зеркало, прилепленное к стене, потресканное и грязное… но не готова была заниматься отлеплением стёклышек, ибо ногти так до сих пор и не отросли — будет очень больно. Отлеплять чем-то ещё… ну допустим, у неё получится отлепить… но будет ещё больнее пускать себе кровь. Лэрин ненавидит себя за страх заниматься этим делом.       У Лэрин снова отекли ноги. Это выглядело специфично. Она нажимала пальцем на кожу и на ней оставалась впадина от надавливания, не выправляясь обратно сразу, а лишь со временем. Это явно ненормально, но Лэрин не медик, она может только предполагать от чего эта дичь с ней происходит, и уж тем более не знает, как с этим бороться.       Боль не проходила, оставалась стабильной на протяжении всего времени, на которое Лэрин тратила остатки своей бодрости после долгого сна. Она хотела ещё спать, но не хотела возвращаться в ту душную комнату. Больно было, она скулила, завывала, иногда проливая капельки слёз, однако кровь остановилась, а то, что уже выделилось, иногда подтекало и капало на пол в туалете. В принципе можно сказать, что боль была терпимой и постепенно, очень медленно, сходила на нет.       Ходить становилось тяжелее, болели мышцы. Кот иногда подходил к приоткрытой двери туалета, на обыкновенный чек-ап, и снова уходил, когда убеждался в том, что всё нормально. Нормально… нормально…       Лэрин всё же покинула туалет, сполна насладившись местными запахами, и побрела в свою комнату. Она оказалась запертой, что озадачило девушку. Не надолго, ведь она тут же ушла в соседнюю комнату, так как ей не принципиально, на какой кровати спать.       У неё в голове промелькнула мерзенькая мысль, что кот уже пиршествует всеми гадостями, которые выродила Лэрин. Часть сам съест, часть скормит остальным… Но, очевидно, не наедятся.       Долго думая над этим вопросом, она раз за разом приходила к выводу, что её нахождение на этой фабрике скорее ущербно, нежели прибыльно. Её надо кормить, поить, за ней уход нужен… в качестве выхлопа — из неё можно взять немного крови, а ещё она только что выродила несколько кусков мяса и довольно много крови. Как ни крути, этого всё равно мало. И почему же тогда её ещё не убили?       Вероятно, коту просто не хватает своего домашнего питомца. Иронично, но кажись именно так оно и есть. Играется с ней, как ему изволится, терзает, мучает, наблюдает за тем, как она хватается за жизнь всеми оставшимися силами… и поддерживает её жизнь, чтобы веселить себя как можно больше. Знаете ли, на этой фабрике осталось не так много развлечений.       Наверное, где-то на этой же фабрике спрятаны и её друзья, которых кот использует для тех же целей. Если они не успели сбежать с фабрики, то, скорее всего, так оно и есть. Но Лэрин всё же надеется, что они успели.       Сил не было от слова совсем, глаза были тяжелее камней. Кровать стала самым частым местом обитания рыжеволосой девушки. Она помогала ей прятаться от реальности.       Кот следил за ней, пока она спит. Кот следил за ней всегда. Его бело-лунные глаза и звук шкрябущихся об пол когтей вызывают у Лэрин приступ рвоты и ком в горле.       «Хватит смотреть…»       Где-то неделю Лэрин прожила крайне ленивым образом жизни. Она вставала с постели только чтобы сходить в туалет и попить водички. Прогулки ей были неинтересны, общение с кем-либо тем более. Банзо всего раз приходил к девушке и, увидев, что ничего не поменялось с прошлого раза, снова исчез.       Всё это время кот приходил только чтоб принести ей еды, если найдёт таковую, и проверить на жизнедеятельность. Как всегда, он не нарывался на беседу. Хотя было уже не так интересно в то время, когда она отказалась от использования своего речевого аппарата. Может, это был своего рода протест?       Ну, что ж, думалось наверное коту, пусть попротестует, она заслужила. На какое-то время. А потом всё, если сама не заговорит, будет вытягивать из неё слова раскалёнными плоскогубцами.       Лэрин спала практически всё время, что лежала на кровати. Часто видела какие-то сны, которые, только что увидев, сразу забывала. Зачастую они были кошмарными, болезненными, психологически трудными. Но только это был сон, а не реальность. И осознание этого давало Лэрин чувство спокойствия, удовлетворения и даже чувство, что силы восстанавливаются — во что поверить сложно. Лэрин, каждый раз просыпаясь, была искренне удивлена, что до сих пор жива, учитывая сколько крови она потеряла, в насколько антисанитарных условиях она находится… и прочее, и прочее. Может, она бессмертная? Хотя один-два раза она всё же умирала, но её чуть ли не буквально за волосы вытягивали с того света.       Как же так выходит, что она до сих пор живая? Очень странно. Лэрин уже сдалась, уже без задней мысли хочет умереть, но этого не происходит.       Опять же, в голове, где-то на фоне, сохранялось воспоминание о том, что кот с некой регулярностью вкалывает ей какой-то препарат. Судя по боли в плече и наличии там следов от укола, кот продолжает это делать до сих пор, пока она спит и не замечает его возвращения. Элексир жизни, предположила Лэрин, усмехнувшись мысленно. Ну или обычные витаминки. Или какое-то очередное изобретение местных злых гениев, которые и породили таких монстров, как Кот-Дремот.       С натяжкой можно сказать, что она не испытывала чувств типа ненависти по отношению к неизвестным ей создателям живых больших тел. Она знала, что они уже понесли своё вполне заслуженное наказание в «Час Радости»… на этом её чувства к ним заканчиваются и она устаёт думать.       Думать так бесполезно. Мысли ведь нематериальны.       Она просто ненавидит одного Кота и одного Прототипа. Она просто хочет сбежать от них куда подальше. Ей больше ничего не надо.       Лэрин начала молиться у себя в голове каждый раз, когда не лень. Обращаться к Высшей Силе, молить о помощи, хотя бы какой-нибудь, маленькая щелочка в виде пути наружу, на свободу. Или хотя бы что б ей сказали, сколько ей ещё нужно отмучиться, чтобы вернуться к прежней жизни. Она обещала перестать материться, курить, пить, прогуливать пары, выбешивать и провоцировать людей, обещала вести себя подобающе и примерно… прям как та девочка в очках с розовой оправой, когда её любимая мамочка вот уже сутки как сдала её в детский дом.       Хотя Лэрин могла предполагать, что от отдыха и постельного режима ей становится лучше, но, очевидно, это было самовнушение, не иначе. Она чахла на глазах, не по часам, а по минутам, её кудри совсем потеряли свой огненный вид, окрасившись в самый невзрачный оттенок, который только может быть у волос. Они сыпались от малейшего прикосновения, были ломкими и тоньше паутины.       А ведь на протяжении всей жизни её волосы, особенно в озолачивающих лучах Солнца, напоминали всем нимб. Ну или одуванчик. И на то, как её волосы колыхались от ветра, можно было смотреть так же бесконечно, как на горящий огонь.       Сейчас… выживет ли Лэрин после всего этого — вопрос со звёздочкой. Ну, или же вопрос времени, судя по тому, как девушка выглядит в настоящий момент.

***

      — Ну, что, есть новости? — обратилась мисс Ловетт к мужчине в телефонной трубке.       — Увы, нет. Шансы на то, что их найдут, почти ничтожны, мэм. Боюсь, средства, выделенные на их поиски, скоро иссякнут, и дело будет закрыто.       — Нет! — осипшим голосом пыталась кричать женщина, — Сколько вам надо?! Я буду платить вам ровно до тех пор, пока мои девочки не будут найдены, не важно, сколько мне придётся впахивать, чтоб вы делали свою работу!       — Мэм, возьмите себя в руки, — говорил мужчина успокаивающим голосом, — Взгляните на это дело здраво, со стороны. Три подростка пропали полгода назад, нет никаких доказательств того, живы они или нет, их не видели ни в одном из штатов, их след был утерян невозвратно. Мэм, поймите, кроме этого дела у полиции есть и другие дела, которые ждут, чтобы их раскрыли.       — Вы ни одно дело с таким подходом не раскроете!       Эта ругань могла идти до бесконечности. Мисс Ловетт не щадила своего простывшего горла, чтобы уговорить мужчину в телефоне не закрывать дело.       Тем временем, за окном с белых, хмурых, как в поминальный день, небес сыпались хлопья пушистого снега. Все улицы были ослепительно белыми, даже помойки выглядели безупречно чистыми. На детской площадке дети лепили снеговиков, играли в снежки и строили снежные базы, где-то в другой части города другие дети и взрослые катались на ледянках с горки.       Весна уже наступила, но снег по-прежнему валит, как не валил за всю зиму. Но от этого для мисс Ловетт не было никакой радости. Ни в Новый год, ни в собственный день рождения, который был в январе месяце. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, какие желания она загадала в оба эти праздника.