Горящий нимб.

***

      — Девочек бить нельзя, — повторил во второй раз низкоголосый мужчина, спиртовой ваткой нежно поглаживая ссадину под глазом девочки, — Это ж все знают.       — Да, послушай вот, что мистер Шон говорит, — кивала всклокоченная воспитательница, сидевшая на кровати и отчитывающая мальчика, по-солдатски смирно стоящего перед ней.       Женщина была взволнована и напряжена, ведь на её воспитательском опыте подобный инцидент произошёл впервые. Бывало, что мальчики подрались из-за не поделённых ведёрок в песочнице. Бывало, что между девочками случилась словесная перепалка. Было и то, что мальчик дёргал девочку за косички, отбирал вещи. Но чтобы ударил… Нонсенс, нечто, не состыкуемое с реальностью.       Мальчик в клетчатой рубашке учащённо дышал. Он был не меньше напуган: никому не нравится, когда все сидят с кислыми минами, и ты — причина их недовольства.       — Скажи, — она взяла его за руку, — Почему ты ударил Ханну?       — Она смеялась надо мной, — выдернув руку, сквозь зубы сказал он, между тем не сводя глаз с девочки. Она хныкала, и мистер Шон бережно вытирал с неё слёзы.       — И всё? — перебил его воспитатель, закатив глаза, — А если я посмеюсь над тобой, ты меня тоже ударишь?       — Теодор, посмотри на меня. Может, что-то ещё случилось?       Мальчик замер, продолжая прищурено смотреть на Ханну. Он давно питал к ней нелюбовь, как и ко многим другим домочадцам. Причём эта нелюбовь была взаимная.       — Тео, говори.       — Что? — мальчик тяжело вздохнул, как будто делает одолжение тем, что вообще находится в этой комнате.       — Расскажи, что случилось.       — Она смеялась надо мной! — повторил Тео, повысив голос. Воспитательница отпрянула и вылупила на него свои широченные глаза в изумлении.       — Да мы услышали это!!! — вскрикнул на него мистер Шон с неудачно скрываемым мексиканским акцентом. От крика девочка на секунду перестала плакать, потому что испугалась. Теодор тоже стушевался, глаза заблестели от скопившихся слёз. Мальчик зашатался, будто ему не хватает воздуха, чтобы дышать. Комната стесняет лёгкие. Куда не пойди, теснота не пройдёт. Здесь везде тесно.       — Теодор, послушай. Мы всего лишь хотим выяснить причину вашей с Ханной ссоры. Пойми, проблемы не должны оставаться вот так, на плаву. Их нужно решать, чтобы они потом не повторялись. Ты же не хочешь, чтобы это случилось снова?       — Нет. — «нет, не хочу» или «нет, хочу»?       — Мы тоже не хотим… Я понимаю тебя. Стать объектом для насмешки это… неприятно. Я сама часто сталкивалась с этим. И мистер Шон, я уверена.       — Но это же не значит, что нужно руки распускать! — возмущался упомянутый воспитатель, поглаживая девочку по спине, успокаивая.       — Да. Кулаки не решают, решает мозг, — воспитательница постучала по своему лбу пальцем, — Вспомни это, если ещё раз захочешь кого-то ударить. А лучше бы ты вообще не хотел драться. Это так низко. Ты же мальчик, а она девочка. Она слабее тебя, а ты пользуешься этим. Неправильно, Теодор.       Он привык выслушивать нравоучения. Изо дня в день по нескольку раз. Лучше, когда его просто уводят в комнату наказаний, где четыре стены и табуретка. И никаких воспитателей, втирающих ему одни и те же слова по методичке. Не дерись, не матерись, не воруй, не жульничай, не гуляй в одиночку, не толкайся, не порть вещи, не рисуй на стенах… Список бесконечен, за что ему только не доводилось выслушивать.       Кое-как воспитатели смогли выяснить причину драки. Так вышло, что все кабинки в мужском туалете были заняты, и поэтому, чтобы не ждать, мальчик решил воспользоваться женским. Он не увидел в этом ничего зазорного, потому что ранее несколько раз замечал мистера Шона, который делал так же, даже когда мужской туалет был свободен. А когда вышел, перед туалетом собралась целая орава детей, показывающих на него пальцами и смеющихся. Зрелище крайне постыдное. Но прошла минута, и все дети позабыли об этом случае и продолжили заниматься своими делами. Кроме одной девочки. Ей нравиться быть в центре внимания, поэтому, подхватывая смех остальных детей, она преследовала Теодора и постоянно напевала ему вслед: «Квартирой ошибся!», «Номером квартиры о-ши-и-бся!», а когда он поворачивался, смеялась и убегала. Продолжение воспитатели видели воочию. Теодор развернулся, и уже он преследовал Ханну, а не наоборот. Она убегала от него и смеялась, думая, что он играется с ней. Обычно, если Теодор становился во́дой в догонялках, то соревноваться в скорости с ним могли только мальчики из группы постарше, и то не все. Поэтому ему не составило труда догнать Ханну, чтобы влепить ей по глазу с кулака. Только тогда воспитатели поняли, что это никакая не игра.       — Я надеюсь, ты всё понял, Тео. Нельзя себя так вести.       Вытерев слезу, мальчик коротко, почти незаметно кивнул. Ханна уже перестала плакать и наблюдала, как обидчик угрюмо смотрит в пол, ощущая над ним победу.             — Ханна, иди сюда, — сказала воспитательница, и Ханна нехотя встала рядом с Теодором. Она нервно гладила свои волнистые белые волосы и перекатывалась с ноги на ногу, — Теодор, ты ничего не хочешь ей сказать?       Мальчик мечтательно глянул в сторону двери.       — Извини. — сказал он неслышно.       — Что, ещё раз? — послышалось от грубого мистера Шона.       — Прости меня, пожалуйста. — выговорил он громче, испугавшись голоса воспитателя. В таким моментах лучше понимается объективная разница между мужчиной и женщиной. Вторые такие мягкие, что не воспринимаются всерьёз. А «мужчина» даже звучит грозно. Воспитательнице, в отличие от мистера Шона, не хватает командного голоса. Если бы она не просила, а именно требовала, то конфликты разрешались бы быстрее. Сердобольность не всегда уместна в воспитании.       И всё же, Теодор извинился. Может, неискренне, но он сделал это, сквозь слёзы и нежелание. Он красный, как рак, стоит и горит со стыда.       — Ханна, а тебе есть что сказать? — не унималась воспитательница.       Девочка дёрнулась, как бы топнула ногой, капризничая. Гордость сформировалась в её детской голове быстрее, чем совесть.       — Прости меня, — совладав с собой, лишь бы поскорее прекратить выяснять отношения, Ханна извинилась и опустила глаза, — П-жалста.       — Всё? Простили друг друга? — легко улыбнулась воспитательница. Дети синхронно кивнули.       — Теперь обнимитесь, — в повелительном наклонении сказал мистер Шон. Это обязательный момент в практике примирения двух поссорившихся детей. Он знал, что в их возрасте подобный контакт с противоположным полом это табу, за такое бы высмеяли. И всё равно он стоял на своём, даже когда дети, что ожидаемо, выразили ярый протест, — Давайте-давайте, а то мы не верим, что вы помирились.       Покраснев до неузнаваемости, дети слабо прижались друг к другу, положив руки на спины. Воспитатели приняли этот жест за объятия. «Теперь поцелуйтесь», — гоготнул мистер Шон, от чего дети, в особенности Ханна, недовольно фыркнули.       — Ладно, идите. Тео, я устала писать на тебя докладные. Ещё раз ты вытворишь что-нибудь, полетишь к директору. Там извинениями не отделаешься.       Дети вышли из комнаты, всё ещё в смятении из-за произошедшего. Они переглянулись, Теодор, как бы то ни было, не чувствовал себя виноватым. Но рассчитывал, что после того, как их обоих наругали, в их отношениях с Ханной наступит долгожданное перемирие.       Ханна посмотрела на него в ответ, нахмурив брови. Затем показала средний палец и убежала. Идти за ней он не стал, лишь сжал кулаки и направился к себе в комнату, где его обязательно выслушает и поддержит друг. «Я не знаю, как его зовут. Никто, кроме меня, не знает, что он существует».

      Сделай это, как твой папа.

      Ничего не бойся.

***

      ⧼⧼ …Прошло 3 месяца после процедуры 1188 и один месяц с момента его предоставления Приюту. Рад сообщить, что он приспособился к своей работе, как рыба к воде. Он виртуозно справляется с каждым заданием, которое мы ему даём. Сама операция не прошла без осложнений, она завершилась на 4 часа позже, чем планировалось, и послеоперационный период был крайне бурный и неспокойный. Тем не менее, тест на ментальное состояние показал те же результаты, что и до операции.       Теперь, когда он «работает», как полагалось, мы с уверенностью можем сказать, что успех процедуры ошеломляющий, даже лучше, чем 1170…       ⓒ‎ Харли Сойер. ⧽⧽       Как статуя, Лэрин неподвижно сидела в кровати и не могла поверить в то, что вычитала. Всё это время она была заложницей какого-то мальчика? Хотя, если посчитать, то ему сейчас около двадцати — уже не мальчик. И старше Лэрин на три года. И всё же… В голове не укладывается, как это случилось.       Отныне она смотрит на него по-другому. Учёные явно старались сделать его машиной для убийств, а не заботливой опекуншей для детей сироток. Лэрин никогда не простит его — он поистине порождение Сатаны. И это убеждение огорчала фотография этого порождения. Разве такой ангельской внешности человечек способен на столь дьявольские и бесчеловечные поступки? Лэрин не могла перестать разглядывать его фотографию. Обманка какая-то, ну не может быть такого. Он сам-то знает, что о нём тут в документах пишут?       ⧼⧼ …Когда дети впервые увидели этого большого Кота-Дремота, половина из них сильно испугалась. Как минимум один ребёнок разревелся. Не скажу, что не ожидала этого. Пусть лица из департамента отметят, что я никогда не фанатела от идеи использовать 1188 в Приюте только поэтому. Но есть и хорошая новость: спустя какое-то время многие дети привыкли к нему, а некоторые даже уже считают его своим другом. Он мягкий по отношению к детям, немного стеснительный, и я думаю они считают это милым. Правда, остались и те, кто до сих пор его опасается, но по крайней мере они принимают его присутствие, что называется, без всяких «фи».       У меня всё ещё есть сомнения по поводу того, как он используется, однако же я принимаю тот факт, что его общее влияние на жизнь в приюте было в большей степени позитивным… ⓒ‎ Стелла Грэйбер. ⧽⧽       В то, что дети были напуганы при виде так называемого 1188, Лэрин верила вполне охотно. Вопрос в другом — где сейчас все эти дети? Кот, сука, ни слова ей не скажет.       Цепочку мыслей обрывало мелькание света ламп в коридоре с неприятным потрескиванием, эхом разносящимся по коридорам. Обратив внимание на раздражающий треск лампочек, Лэрин стала думать о том, что можно сделать, чтобы этот треск прекратился, и заметила, как в свете ламп блестит стеклянная рамка маленькой картины без рисунка на стене. И тогда в голове созрела потрясающая идея. Лэрин дважды прокляла себя за то, что не додумалась раньше.       По обеим сторонам коридора вновь выросли решётки. Пусть котик гуляет, сколько влезет. Лэрин дрожащими от возбуждения руками сняла картину со стены. Перевернув её, она отогнула металлические язычки, державшие внутренности этой рамки, чтобы достать их. Ей нужна была исключительно стеклянная часть. Вытащив её, Лэрин вернула картину в исходное положение, закрепив на стене по пыльной отметке на ней. Выглядит точно так же, как и со стеклянной вставкой, только не блестит. Кот даже не заметит, что она пропала. Лэрин надеется, что не заметит.       В своей комнате она сперва встала по центру в ступоре. Она сомневалась, что в ней хватит смелости решиться на подобный шаг. Прогнав все сомнения, как назойливых мух, она взяла из шкафа детскую ветровку из плотной ткани. Завернула в неё прямоугольную стеклянную раму и положила на пол. Каблучком на башмаке она стукнула по ней, и та через пять попыток её проломить она наконец глухо треснула. Развернув ткань, Лэрин выбрала самый большой кусочек стекла, походящий на лезвие ножа. Идея, вдохновившая её, открыла Лэрин второе дыхание.       Или тупость, или гениальность. Кусок стекла был довольно острый, идеально подходящий задумке Лэрин. Духовно-нравственные принципы уже не терзали совесть. Можно сказать, она думала об этом в самую последнюю очередь. Рыжая уверена, что остальные местные жители, если таковые имеются, скажут ей спасибо, если она переступит через свои моральные убеждения и отправит фиолетового тирана на покой. От того мальчика всё равно остались только документы, упоминающие его личность, и фотографии. Пусть она не попадёт в Рай. Вообще плевать.       Немного прибравшись, Лэрин спрятала раскрошившееся стекло в шкаф, а прямоугольный наконечник лучшего кусочка завернула в обрывок ткани, соорудив рукоять, чтобы не порезаться самой. Села на кровать. Её взгляд был таким потерянным, внутри себя она боролась со своими бесами, отговаривающими её от покушения на чью-то жизнь. Несомненно, Лэрин никогда бы по доброй воле не встала на путь криминальный. Но тут такое дело: либо ты, либо тебя. И твоих детей. Кто заставил её вылить из себя столько слёз, сколько за всю жизнь не выливалось? Из-за кого болит всё тело с ног до головы? Из-за того, кто живёт последний день. Лэрин всё решила.       Как по волшебству, когда оружие было готово, решётки начали подыматься, а значит, что после многочасового отсутствия кот всё же соизволил объявиться. Может и хорошо, значит, Лэрин побыстрее домой вернётся. Она смиренно дожидалась его в комнате, спрятав оружие в кармане куртки. Сердце колотилось в ритм песни «Can't stop — Red Hot Chili Peppers», засевшей в её голове.       Она думала о том, как успокоиться и выглядеть непринуждённо, когда кот проходил комнату. В дверях он остановился, оценив состояние Лэрин. Ну, раз она живая, и, как положено, находится в своей комнате, то всё в порядке. Каждый раз сектор сюрприз на барабане, когда он возвращается: никогда точно не знает, что его ждёт. В этот раз он даже немного удивился, увидев Лэрин просто так сидящую сложа руки в карманы. Не сдохла и не сбежала. Закралась мысль, что он смог запугать её настолько, что теперь она без его разрешения и шагу не сделает. Прекрасно.       Между прочим, он приготовил ей небольшой презент. Кот вошёл в комнату и опустил голову, изо рта выпала голова какой-то игрушки, вроде кошки-пчёлки, картонный стенд которой она встречала среди холлов фабрики. А на счёт способа подачи, довольно эксцентрично использовать ротовую полость, как карман.       — Иди сюда. — приказал он ей, указав движением глаз на голову игрушки, и затем сел. Лэрин содрогнулась и с сильным нежеланием подошла к нему. Самодельный нож лежал в кармане, не выпирал. Нужно лишь выбрать подходящий момент.       За время, прожитое в стенах фабрики, она успела потихоньку привыкнуть к образу монстра. То есть, Лэрин стала испытывать меньше отторжения и удивления при виде него. Правда, зная, «из чего он состоит», а вернее, из кого, девушка обескураженно пялится на него в безрезультатной попытке разглядеть хоть что-то от человека.       Лэрин перекидывала взгляд то на игрушку, то на кота. На Теодора… Господи, да бред это всё. Может, спросить, как его зовут? Вряд ли ответит, конечно. А если ответит, какое имя назовёт? Кот-дремот? Логично, если будет так. Наверное, чтобы Лэрин поверила в информацию из документов, кот должен не просто назвать своё настоящее имя, но ещё и возраст, и описать предыдущую внешность, рассказать свою биографию…       Когтистыми лапами он взял голову игрушки, демонстративно держа её на уровне глаз Лэрин. Она внимательно следила за тем, что он делает, хотя мысли были вообще не об этом. А о том, как же умудриться всадить нож ему в шею. Лучше в шею, потому что она не уверена, что таким коротким осколком она сможет ему как-то по-другому навредить. И старалась не проверять свой карман лишний раз, это бы вызвало подозрения. Не бок же у неё там чешется.       Треск пластмассы выбил её из сладостных мечтаний о кровожадной расправе. Парой движений на первый взгляд неловкими лапами он разорвал голову игрушки от отверстия для шеи до глаз. На Лэрин брызнуло несколько тёплых капель. На секунду оторвав взгляд, чтобы стереть их и посмотреть, что на неё брызнуло, Лэрин ужаснулась, увидев, что это было что-то красное. Краска? По консистенции и по запаху это не краска. Ну не кетчуп же? И не варенье.       Всё произошло так быстро и неожиданно, хотя Лэрин пристально следила за процессом. Мурашки пробежали по спине. В предполагаемо пустой пластмассовой голове кошки-пчёлки оказалось довольно много розовой массы. Вся она бурлила в красной жидкости, как мясо в бульоне.       — Это чё, мозги? — нервно посмеялась Лэрин, разглядывая выпученными глазами месиво внутри головы детской, ДЕТСКОЙ игрушки.       — Ешь. — кот всучил ей в руки вспоротую голову пчелокошки.       — В смысле?..       — Быстрее.       — Это съедобно вообще? Что это?! — кричала Лэрин полушёпотом. Горло болит от простуды, поэтому она бережёт связки.       А на свой вопрос она не получила никакого ответа. Походу, он не шутит. С ужасом осматривая игрушку, она испачкала в крови руки, рукава куртки, джинсы и пол. Это мерзко… почему это содержится в детской игрушке? Она бы поверила, что у кота есть какой бы то ни было мозг. Но это же просто куколка. Кошка-пчёлка…       Кот повторил своё требование начинать трапезу. Куда им торопиться-то? Времени вагон и маленькая тележка. А чем есть, руками? Хоть бы нож, там, вилки-ложки принёс за одно. Ну, нож уже имеется вообще-то…       Она больше суток сидит без еды, перебиваясь редкими походами в туалет попить воды из крана. В голод, обоняние работает интенсивнее, из-за чего насморк прошёл на мгновение, чтобы унюхать запах потенциальной еды. Пахнет, конечно, не как буженина с шампиньонами под тыквенным соусом. И тем не менее, слюноотделение повысилось. А вообще, голод не тётка. Решив, что это ей снится или мерещится, Лэрин попробовала пальцем вытащить розовую массу из кровавого бульона. Но она оказалась такой неподатливой и полужидкой, что выскальзывала из пальцев. Было решено есть по глоточкам. Считается это за каннибализм? Лэрин не хотела даже размышлять на этот счёт. Еда есть еда. Сырая, но какую дали. Отчасти она решила хотя бы попробовать лишь из-за укоризненного взгляда вечно улыбающегося монстра. Ей не хотелось перечить ему, а вот кушать хотелось невыносимо.       Отхлебнув, Лэрин ощутила дрянной вкус крови, будто она жрёт железо. Послевкусие напоминало сладкий сироп, похожий на мёд. Удивительно: полукошка, полупчёлка со вкусом полукрови, полумёда.       — Скажи, что это не кровь, я умоляю… — Лэрин не чувствовала тошноту, но рвотные рефлексы были уже наготове.       — Это не кровь. — выполнил просьбу кот. Не убедил, вкус крови не перепутаешь ни с чем. Подыгрывает, лишь бы только ела поскорее. Однако он стал более разговорчивым. А вдруг он тоже болел, а теперь, наконец, пошёл на поправку, и говорить уже не так тяжело. Или он говорит не связками, а каким-то специальным голосовым аппаратом?       Лэрин не могла поверить, что ест живую плоть. Розовая масса, принятая за мозг, в целом была безвкусная. Немного масляный вкус. Наполовину уверив себя, что это на самом деле не кровь, а что-то лишь на вкус идентичное. Пусть даже если это кровь животного. Кошки, например. Ну собаки, ну ещё кого-нибудь.       Пока Лэрин была занята поеданием блюда высокой кухни, она совсем забыла, что не спрятала документы. Они спокойно лежали себе на кровати, дожидались, когда кот обратит на них внимание.       — Быстрее. — повторил кот уже в третий раз. Он нервно стучал хвостом по полу, как человек бы стучал пальцами в томном ожидании. Тем временем он встал и направился к кровати Лэрин, чего она не заметила, будучи занятой разгребанием просто громадной кучи мыслей в голове, попутно заставляя себя питаться, игнорируя рвотные позывы.       — Ты сам-то пробовал это? — Лэрин вытерла испачканный кровью рот, чувствуя себя животным. Она слышала про сыроедную диету, и посчитала это варварством, возвращением в каменный век. Без термической обработки ведь можно подхватить не только болезни, но и паразитов каких-нибудь. Да и мерзко это… мерзко.       Рыжая понимала, что не осилит всю голову. Ей хватило «с головой», теперь неделю к еде не притронется. Наконец, заметила, что кот уже не стоит над ней по-надзирательски, а сидит около кровати и рассматривает… документы. Сначала Лэрин всполошилась, но тут же приняла невозмутимый вид.       Лэрин осторожно, сутулясь, подошла к коту со спины, попутно пытаясь разглядеть, какую страницу он там изучает. Оказалось, он не читает, а смотрит. На аккуратно приклеенную кем-то фотографию мальчика. Узнал?       Неотрывно, кот вглядывался в это фото. Однако же удачно он стоит. Лэрин положила голову кошки-пчёлки в угол комнаты, как предмет интерьера. А куда это ещё девать. Затем запустила руку в карман, чтобы достать стёклышко.       Медленно, крадучись, девушка подошла к нему настолько близко, насколько ей безопасно. Сердце бешено колотилось, готовое проломить грудную клетку и выскочить наружу. Всё ещё не очень удобно, чтобы достать до шеи, придётся подпрыгнуть. А получится ли такой манёвр? Шансы есть, ещё какие. Хватит ли смелости рискнуть? На решение не так много времени, нужно либо отойти, либо подойти…       И она подошла. Лэрин прицелилась к нужному участку шеи кота и сжала в руке тканевую рукоять стеклянного ножа, готовясь к прыжку веры. У неё всего одна попытка, которая закончится летально либо для него, либо для неё. Вблизи рыжая увидела, как на шее кота пульсирует артерия. В его теле тоже течёт кровь. Неужто того мальчика? Не об этом следует думать. Всю жалость пусть запрячет поглубже, каким бы милым он не казался, этот Теодор… И несмотря на то, через что ему там пришлось пройти. Лэрин сочувствует ему, но не той твари, которой его сделали. И какой он стал. Она должна сделать это. Быстро, может даже глаза закроет, чтобы не видеть, как он будет умирать. Кольнуть и сразу убежать будет вариантом ещё лучше. Во всяком случае, Лэрин считает своей обязанностью поскорее покончить с этим. Его отправить в ад, а себя — домой. Видит Бог, она не виновата.       Неожиданно кот пошатнулся, а затем начал шумно рвать этот документ в клочья. Побледнев от испуга, Лэрин со скоростью света спрятала нож в карман куртки и упёрлась спиной к шкафу, тем самым отдалившись от кота как можно дальше. Свободной рукой схватилась за сердце, настолько сильно она испугалась. Выяснилось, что у попытки убить кота возможен и третий исход. Инфаркт.       Кот зыркнул на неё презренно и огорчённо. Он знал о затее Лэрин или сегодня удача просто на его стороне?       — Пойдём. — сказал он и выскочил из комнаты. Секунду потупив, Лэрин на хромых ногах поторопилась за ним.

***

      После отбоя, ни в одной из дверей не слышались детские беседы. Игрушки Кота-Дремота делают своё дело безотказно. Те, кто привёл газ в действие, уже спят крепким сном. Те, кто не спят, не создают шум и делают свои дела. Такой ребёнок один.       Слившись с тишиной, он скользил вдоль стены, огибая напольные лампы, перешагивая скрипящие половицы, и спешил. Он одержим идеей и планом для её воплощения. Чувство охоты придавало ему энергии. За день он изрядно устал, но то, что он собирается сделать, и процесс, ведущий к этому, восполняет утраченные силы. Без проблем, он прятался в чьей-нибудь комнате, когда охранники и воспитатели появлялись у него на пути во время ночного обхода. И об этом Теодор позаботился: перед тем, как покинуть комнату, он напихал под одеяло игрушки и одежду, а на подушку положил куклу с длинными волосами. По итогу, если не приглядываться, очень похоже на него спящего. Теодор знал, как проверяют комнаты, поэтому не сомневался, что муляж сработает на ура.       Протиснуться через решётку у него бы не получилось, поэтому он обошёл её через вентиляцию, которую он открыл отвёрткой, заранее прихваченной из своей комнаты. Также он прихватил усыпляющую игрушку кота на тот случай, если там, куда он направляется, её не окажется под рукой. Этим он должен был усыпить себя после отбоя. По вентиляционным путям Теодор хоть и не быстро, но успешно смог добраться до нижнего этажа, где находилась его цель. Такое он проворачивает впервые, поэтому мандраж пробирает конечности до дрожжи. Это плохо, ведь от тряски пропадает ловкость и создаётся больше шума. Нужно собраться, взять себя в руки и смело двигаться дальше. Как велел таинственный друг. «Сделай это, как твой папа. Ничего не бойся».       Комната, которая ему нужна, приоткрыта, как будто его там ждут. Он решил дождаться, пока обход закончится. Труднее всего было не отрубиться прям там, в вентиляции. А соблазн был велик.       По коридорам стало тихо, как в гробу, а значит пора вылезать. Пока план идёт с поразительно точно так, как задумывалось Теодором. Теперь самая сложная часть.       Тихо, на цыпочках войдя в комнату, он подошёл к самой ближней кровати, в которой мирно спала Лилит. В школе им задали выполнить проект, в котором участвовало несколько человек, в том числе Теодор и Лилит — так они и познакомились. Мальчик поднёс морду кота к её лицу и дёрнул за хвост, чтобы выпрыснуть газ. Так он убедился окончательно, что она непробудно спит.       Во второй кровати спала его давняя знакомая. Она и была целью его ночного путешествия. Ханна Шарп. Её он тоже дополнительно усыпил.       Дрожащими руками Теодор поднял её голову и вытащил из-под неё подушку. В ступоре от страха он стоит перед кроватью девочки с подушкой в руках, в моменте забыв, для чего явился.       Люди в белых халатах старались стереть из его памяти тот факт, что у Теодора когда-то была семья. И что это была за семья. И почему он оказался в доме сироток. Разумеется, он всё помнит и будет помнить до скончания веков. Эти воспоминания вколачиваются в голову орбитокластом для лоботомии, передёргивают нервные окончания. Судорожно вздохнув, мальчик приблизился к Ханне. Нужно быть смелым.       Копируя когда-то увиденную сцену, Теодор положил ей на лицо подушку и стал давить. В этот момент девочка проснулась, видимо, от нехватки кислорода. События повторяются, дежавю. Только теперь Теодор не зритель, а действующее лицо. Увидев, что Ханна шевелится, он с большей силой надавил на подушку. Девочка мычала и била душителя по рукам, отпиралась ногами. Она старше, и хоть воспитательница ссылается на её гендерную слабость, Ханна сильнее Теодора. Однако газ всё же действовал и сил на борьбу было чертовски мало, в отличие от мальчика. Чтобы она не брыкалась, он залез на кровать и придавил её своим телом, не переставая душить. Хорошо, что кровать не скрипучая. На его этаже все кровати скрипят — игра в «три скрипа» пользовалась популярностью до изобретения макового газа.       Ханна держалась молодцом. Прошло минуты две-полторы, хотя ощущалось, как пара секунд. Ханна хваталась за одежду Теодора, пыталась свалить его с себя, оторвать его руки от подушки. А он знал, что если струсит или хоть на грамм ослабит давление, ему не миновать большой беды. Поэтому он нещадно давил. Ханна норовила поцарапать его, что стало бы серьёзной уликой. Мальчик обнял её голову вместе с подушкой, смертельной хваткой прижав к груди, таким образом не оставив ей ни малейшей возможности дышать и спрятав от неё руки, на которых она бы могла оставить подсказку следователям в виде царапин. Он исполнял это так же блестяще, как…       В очередной раз Ханна ударила Теодора в плечо, и после этого рука ослабла и повисла с кровати. Теодор закрыл глаза и со всей силой, что в нём была, вдавил в неё подушку. И вдавил так сильно, что её шея хрустнула. Ханна не двигалась и не мычала. Мышцы на её теле прекратили сокращаться, но Теодор не ослаблял хватку ещё минут пять-семь, боясь, что если уйдёт раньше, то она очухается. У него нет ножа, чтобы заколоть её так же, как…       Да он бы и не смог, кишка тонка. Наконец, Теодор перестал давить. Теперь во всём мире снова тишина. С опаской, он убрал подушку с лица Ханны. В голубых глазах, покрасневших от соприкосновения с тканью, был сконцентрирован весь ужас, который испытала юная задира. Стеклянные глаза мертвеца, которые он когда-то увидел в своей жизни. Теодор разглядел в них своё отражение. Рот Ханны был приоткрыт, губы были бледные, абсолютно бесцветные, как будто бумажные. В тот момент возникло чувство, несравнимое ни с чем. И ему нет названия. С самого рождения мальчик не питал таких чувств. Таких тёплых, дурманящих. Блаженство с окисляющей примесью страха быть пойманным. Умиротворение и покой. Азарт. Будь он котом, он бы замурлыкал.       На полу лежала отброшенная в процессе игрушка кота. Она безмолвно наблюдала, как рождается убийца. Теодор посмотрел на неё, как когда-то на него посмотрел папа. И приложил палец к своим губам, требуя молчать и дальше.

      Ты большой молодец.

      Ты делаешь правильные вещи.