Мыши, персики и больше никаких перемещений во времени

      Паша, как и обещал, когда они вернулись с юга домой и уже успели немного «отдохнуть от отдыха», заявил: — Помнишь, за тобой должок в виде досуга?       — Ну? — не без интереса отозвался Костенко.       — Я просто подумал, может, в Питер съездим? — предложил Паша. — Не сейчас, конечно, попозже. А то ты так денег не напасёшься, меня везде возить, — расхохотался он.       — Для тебя все золотые горы мира, коть, — улыбнулся в ответ Сергей и, притянув к себе юношу, поцеловал его в макушку. — Вот только такую кучу отпусков мне никто не даст.       — Ну, я о том же. Потом, когда будет время, деньги, всё такое, короче.       — Почему в Питер? — поинтересовался мужчина после короткой паузы.       Паша пожал плечами: — Не знаю. Красиво там, мне нравится. Когда я ещё в школе учился, разок с родителями ездили и ещё раз — с классом. Прикольно было, конечно, но меня так тогда всякие нудные экскурсии заколебали, просто жесть. — Вершинин даже очень показательно закатил глаза. Но тут же вдруг серьёзно поглядел на мужчину: — Только, когда поедем, обещай, что мы не будем тоже ходить на миллион скучных экскурсий.       Сергей рассмеялся: — Обещаю.       Решили, что целый отпуск пока планировать не будут — так, смотаются на выходные. В итоге, смогли осуществить задуманное только осенью — то Серёжа на выходных работает, то Пашины родители попросят сына с чем-то помочь, то просто дела какие-то и так далее. Была уже почти середина осени, и только теперь нашлось время на поездку.       Чтобы не терять времени, выехали в пятницу вечером, едва Сергей закончил работать. Сразу на вокзал, оттуда — электричкой за несколько часов до Петербурга. Вершинин ещё по дороге на вокзал ворчал, мол, когда же наконец изобретут телепорт, потому что ему, видите ли, было лень и скучно ехать, пусть даже всего несколько часов. Костенко на это лишь улыбался: — Паш, а как же атмосфера путешествия, дорога? Виды красивые иногда. Наслаждайся моментом.       Юноша фыркал. Нет, конечно, он был согласен с суждениями мужчины, но принять их на душу не мог. Впрочем, уже будучи в поезде, Пашка почти сразу отрубился и практически всю дорогу блаженно проспал на плече мужчины, который тоже не гнушался покемарить.       Приехали уже едва ли не поздним вечером и сразу отправились в гостиницу. Сергей, конечно, изначально хотел просто на выходные снять квартиру, но они с Пашкой, как обычно, дотянули с этим делом до последнего, и искать съём впопыхах было уже так себе идеей, поэтому решили привычно заселиться в какой-нибудь отель.       По приезде бегло раскидали вещи и с Пашиной подачи вышли немного прогуляться. В городе было шумно — все спешили домой или развлекаться после работы. Период белых ночей уже закончился, поэтому на улицах было темно, не считая бесчисленных фонарей, окон, фар, декоративных огней, заливавших пространство светом. Пашка с удовольствием глазел вокруг, любуясь архитектурой и теперь уже наслаждаясь атмосферой. А Костенко украдкой любовался Пашей — его умиротворённым, заинтересованным видом, отражающимися в глазах огоньками, чётко очерченными светом чертами лица, взъерошенными волосами. Сергей за свою жизнь не очень-то много раз бывал в Петербурге, и потому ему бы в пору глазеть вокруг, любоваться, а он всё равно взгляда от юноши оторвать не может, потому что Пашка в тысячу раз красивее и милее сердцу, чем любой город на Земле.       Вернулись в номер уже поздно. Впрочем, вечер на этом не закончили — в дороге-то подремали, спать теперь вовсе не хотелось. И всё же Вершинин затянул Сергея в постель, правда, для совсем других целей. Обоим нравилось любиться друг с другом, в том числе, так сказать, в новых местах. Не то чтобы общее ощущение от этого менялось, но всё равно, по крайней мере, другая обстановка. Ласкались долго, едва ли не до середины ночи. Было в этом всём что-то деликатное, чувственное, почти сокровенное. Во мраке комнаты скользить друг по другу кончиками пальцев, иногда не сдерживаясь и прикладываясь к разгорячённой коже всей ладонью, касаться губами губ, щёк, шеи, плеч, груди, живота, бёдер, всматриваться в темноте в черты друг друга и видеть их, будто при свете дня, потому что каждый миллиметр лица знаком и дорог. Слушать голос друг друга — глубокий, открытый, откровенный, пусть и не громкий, но зато отражающий каждое движение, каждое чувство, каждую сладость, разливающуюся по телу. Жарко, мягко, влажно, долго, тягуче, сладко. До невозможности тесно, но будто бы всё равно недостаточно близко — всегда хочется ещё, плотнее, ближе. Потому что ярко и жгуче, чувственно и доверительно. Простонать в губы или в шею, уткнуться носом в плечо и очертить беспорядочную линию, вжаться всем телом, ощущая, как бережно, тепло, правильно скользят чужие руки, оглаживая всё, что попадётся на их пути, или точно и беспрекословно возбуждающе касаясь самых чувствительных мест с безоговорочным знанием дела. До невозможности приятно ощущать на своей коже жаркое, немного щекотное дыхание. Очень трогательно. И, пожалуй, уязвимо. Потому что рядом друг с другом так можно — быть уязвимым, беззащитным, мягким, нежным, хрупким. Только друг для друга, это исключительно личное и самое доверительное. Так лишь в самых тёплых и родных руках.       А потом лежать грудь к груди, чувствуя, как с тел сходит жар, как восстанавливается сбитое дыхание, как от только что растёкшегося по телу наслаждения подрагивают кончики пальцев и кружится голова.       Паша долго лежал виском на плече Костенко, прикрыв глаза, и, казалось, задремал. Мужчина привычными жестами гладил его по взъерошенным волосам и целовал в чуть взмокший лоб, приобнимал за плечо. Пашка ему в такие моменты казался почти крошечным, таким, которого хотелось спрятать в своих объятиях насовсем и заботиться о нём, самым чудесным. Сергей водил кончиком носа по щеке юноши и чувствовал, как он сопит и смешливо фыркает.       Потом Костенко, хоть ему и было ужасно лень, встал с кровати, чтобы убрать оставленный беспорядок. Заглянул ванную, вымыл руки и ополоснул лицо, а, когда вернулся, не обнаружил Вершинина в постели. Пашка стоял на распахнутом балконе — из-за чего тюль в номере лениво колыхался — в одних натянутых на голое тело шортах и, чуть опершись на перила, разглядывал всё ещё кишащий жизнью посреди ночи город. Костенко лишь почти беззвучно цокнул языком, подхватил с постели одеяло и, наскоро натянув на себя часть одежды, вышел к Паше.       — Ой, дурак, — заявил он, накидывая на юношу одеяло. — Давно пневмонию не зарабатывал?       Вершинин только хохотнул, повернулся, распахнул одной рукой край одеяла, смёл под него Сергея, прижался к нему остывшим торсом, мокро и совершенно любовно поцеловал мужчину. Так и остался с ним — укутанные в одно на двоих одеяло, прижатые близко-близко. Костенко обнял Пашу, снова устремившего свой задумчивый взгляд на город, одной рукой поперёк спины, и принялся мягко, невесомо оставлять влажные, тёплые поцелуи на Пашкиных голых острых плечах. Вершинина иногда тянуло на улицу в неподходящее время или в неподходящем виде. Как-то раз, летом в гостях у Паши и Серёжи была Аня, Костенко занимался чем-то из домашних дел, а ребята общались в другой комнате. День изначально был довольно погожий, но постепенно набежали тучки, причём такая летняя глубокая синева, что от взгляда на неё обычно становится не по себе. Загремела гроза, на улице хлынул ливень, шумный, тёплый. Костенко почти по-дедовски выключил некоторые приборы из сети и обратил внимание, что молодёжь шмыгнула куда-то в прихожую.       — И куда это вы в такую погодку собрались, лягушата? — спросил он, выходя за ними в коридор, приваливаясь к дверному косяк плечом, скрещивая руки на груди и про себя красочно представляя, как Паша и Аня в такой дождь действительно выглядят, будто лягушки на болоте.       — Под дождём постоять, — отозвался Вершинин, предусмотрительно обувая на босые ноги стоящие в прихожей в разряде тапок шлёпанцы.       — Зачем? — не понял Костенко.       — Ну, прикольно же.       Сергей окинул ребят таким взглядом, что они расхохотались.       — Ну вас, — беззлобно фыркнул мужчина. — Смысл-то в чём?       — А должен быть? — скромно поинтересовалась Аня. — Просто приятно и весело.       Костенко в ответ лишь пожал плечами. Он и изначально-то не собирался удерживать ребят, теперь уж точно не стал. Потом из окна на кухне глядел, как они, стоя у подъезда, задирают кверху лица, подставляя их крупным каплям дождя, раскидывают руки, шлёпают по лужам, хохочут, как дети малые, ей-богу. Зато выглядят счастливыми, и это главное.       Потом, когда они вернулись, довольные, радостные, но насквозь мокрые, принялись переодеваться в сухое. Паша одолжил Ане одну из своих футболок и шорт. А Костенко все глядел из кухни на дождь и думал. К вечеру дождь не перестал, и Ане, — которой и Вершинин, и Сергей предлагали остаться, чтобы не тащиться в такую погоду, но девушка вежливо отказалась, потому что чем-то должна была помочь родителям — пришлось ехать домой. Ей настойчиво вызвали такси. Уже спустя какое-то время после отъезда Антоновой Паша вдруг услышал, как хлопнула входная дверь. Выглянув в квартиру, он не обнаружил Костенко, но, к своему удивлению, увидел его из окна. Сергей стоял под дождём, мокрый с головы до ног, и, заложив руки в карманы, задумчиво глядел куда-то прямо перед собой, видимо, на расходящиеся кругами по лужам капли дождя. Пашка, лицезря эту картину, улыбнулся. А, когда Костенко вернулся, поинтересовался: — Ну? Как тебе?       — Не знаю, — пожал плечами мужчина, стараясь проскользнуть в ванную так, чтобы как можно меньше накапать водой на пол, — по-моему, просто мокро.       Вершинин на это расхохотался.       Теперь же, стоя на балконе и то и дело поправляя одеяло на юноше, чтобы тот не замёрз, Сергей размышлял, что, может, это только для него такое стояние сейчас — просто холодно, просто ночь, просто шумно, просто город, а для Паши — это какой-то особый вид удовольствия, который для Костенко не особо-то постижим. Мужчина уткнулся носом в плечо юноши и прикрыл глаза.       — Что ты видишь, Паш? — тихо спросил он.       — В смысле?       — В прямом. Я хочу знать, что ты видишь. Хочу смотреть твоими глазами. Лучше понимать тебя. Быть ближе к тебе.       Вершинин улыбнулся.       — Не знаю, — ответил он. — Я могу вообще не смотреть, и ничего от этого толком не изменится.       — То есть как? Что-то же тебя притягивает? Почему ты сейчас стоишь здесь и смотришь?       Паша теперь уже тихонько рассмеялся, затем извернулся в чужих руках, полностью становясь лицом к Костенко.       — Серёж, ну, почему ты всегда такой?       — Какой?       — Серьёзный. Это был риторический вопрос. Почему тебе всегда обязательно надо думать?       Паша положил свои ладони на щёки Костенко и принялся бережно поглаживать его лицо подушечками пальцев, проникновенно глядя в глаза с нежной улыбкой.       — Всё анализировать, всё держать под контролем. Да забей ты на это, понимаешь? Не нужно обо всём думать. Просто почувствуй.       Он приблизил своё лицо к чужому, кротко коснулся губ Сергея.       — Как ты чувствуешь меня. Послушай город, вдохни воздух. Ветер на коже. Неужели у тебя внутри ничего не откликается? Ощутил саму атмосферу, как ты говоришь. Меня это как-то, ну, заряжает, что ли.       Вершинин приобнял мужчину и снова поглядел вдаль. Костенко, будто бы в лёгком замешательстве, посмотрел сначала на Пашу, потом на город. Сложно было совсем не думать, всё-таки мыслительная деятельность была Сергею ближе, чем любая другая. Но постепенно, словно заряжаясь от Пашки его настроением, состоянием, Костенко немного успокоился и даже расслабился. Действительно будто бы стало легче дышать. И словно пульсации города пронизывали тело насквозь, ночная прохлада покалывала кожу, и это теперь было почти приятно. Сергей снова упёрся в Пашино плечо, но на этот раз лбом, и стал стараться насладиться моментом. Он не знал, как долго они так стояли, однако общее расслабление и поздний час уже почти сморили его.       — Серёж, — тихо проговорил Вершинин, поправляя одеяло на плече Костенко, — пойдём спать.       Мужчина согласно промычал, но лишь минуты через пол неохотно, лениво, сонно оторвался от чужого плеча, и они с Пашкой, захлопнув за собой балконную дверь, завалились в постель, почти сразу засыпая. Разумеется, в обнимку, чтобы было теплее после холодного балкона.       Утром Пашка был приятно удивлён. Он дрых долго, почти до полудня, в то время как Сергей, несмотря на то, что легли они поздно, по своему обыкновению проснулся рано и, какое-то время бездельничая в ожидании Пашкиного пробуждения, поскольку не хотел его будить, не нашёл себе занятия, наконец, отправившись на улицу, в ближайшую кофейню, откуда притащил проснувшемуся от его возвращения юноше, да и себе тоже, по стакану кофе и выпечке на завтрак. Взъерошенный Вершинин, сонный, разнеженный, выглянул из одеяла, будто бабочка из кокона. Смешной. Чудесный. Ещё более чудесной была его удовлетворённая и слегка удивлённая улыбка, едва он завидел стаканы в руках Сергея. Потом Пашка жадно хомячил круассан с начинкой и потягивал кофе, сидя прямо в постели, привалившись спиной к изголовью и болтая с Костенко под его привычное: «Паш, ну не кроши на кровать, ради бога». Завтрак в постель был приятен и очень кстати — еда в гостинице была не предусмотрена, но Вершинин с Сергеем на это и рассчитывали, намереваясь питаться где-нибудь на выходе.       Днём с подачи Костенко отправились в Эрмитаж. Паша сначала был заинтересован, но ближе к делу оказался не в восторге от этой идеи: сперва пришлось прилично так постоять в очереди на вход, а затем потянулась бесконечная череда залов, конечно, безупречно красивых, наполненных шикарными произведениями искусства, но со временем поистине утомляющих. Вершинин устал очень быстро и вскоре уже почти без энтузиазма таскался за Сергеем, которому явно было интересно, но тоже непросто слишком уж долго ходить, да и притомившегося Пашку ему стало жалко, поэтому мужчина постарался по возможности ускорить просмотр. Вершинин изо всех сил, конечно, старался впитать в себя обозримое искусство, но его лёгкое недовольство и спад интереса росли в той геометрической прогрессии, в какой увеличивалась усталость. Юноша был терпеливым, но под конец уже начал тихо-тихо ворчать. Правда, когда они, наконец, окончили культурно-просветительский обход, и Сергей отлучился в туалет, Вершинин быстренько успел метнуться в сувенирную лавку и прикупить для Костенко небольшую открытку с репродукцией картины, возле которой мужчина в зале стоял дольше прочих, задумчиво её разглядывая, а, когда Паша поравнялся с ним, заявил: «Будто из моей жизни что-то. Такое знакомое. Совсем как у нас в детстве, когда ездили куда-нибудь на море. Так по-родному как-то выглядит». Сергей говорил об этом с таким ностальгическим теплом, что Вершинин не мог не предпринять попытки порадовать Костенко маленьким напоминанием об этом впечатлении. Серёжа остался безмерно удивлён и ещё больше — рад и благодарен. Паша, казалось, любил его в такие моменты сильнее обычного, когда Костенко с совершенно несвойственным ему, едва уловимым смущением улыбался, отводя глаза и отмахивался: «Не стоило», но во всём выражении его лица, в полускрытой улыбке, в отведённых глазах читалось тепло, благодарность, нежность и совершенное поражение тем фактом, что его, Сергея Костенко, готовы радовать хотя бы даже сентиментальными мелочами.       Окончательно Паша подобрел, прекратив бурчать, и немного наполнился энергией, когда они после Эрмитажа зарулили перекусить. Во-первых, уж очень долгим было хождение среди картин, поэтому аппетит успел разыграться, особенно при просмотре каких-нибудь там натюрмортов Снейдерса; а во-вторых, Костенко прекрасно знал, что нет способа лучше немного растормошить утомлённого от долгих походов куда бы то ни было Пашу, чем покормить его.       Был уже вечер, когда они после Эрмитажа и кафе, вышли на улицу. Вершинин потянул Сергея гулять. Мужчина, в общем-то, не был против, но он обычно стремился куда-то ходить хотя бы с примерным планом, где, как и что. А Пашкино предложение заключалось в сугубо «куда глаза глядят». Впрочем, мужчина, разумеется, поддался. Так тоже было хорошо. Погода была неплохая: без дождя, хотя и без солнца, пока ещё не очень холодно для осени. Они долго шатались по улочкам, разглядывая здания, фасады, просто сам город. И, несмотря на то, что, например, Сергей в подобных поездках был приверженцем больше культурно-познавательного отдыха, всё-таки даже ему была приятна такая неспешная, бесцельная, но, пожалуй, эстетическая прогулка. Бродили долго, пару раз делали перерывы, заглядывая посидеть ещё в каком-нибудь кафе. Костенко с лёгким сомнением глядел на то, как Паша каждый раз заказывал себе кофе.       — Ты, я так понимаю, спать вообще не собираешься?       Вершинин хохотнул: — Да ладно тебе. Чё мне от этого кофе будет-то? Тем более мы же никуда не спешим спать.       Сергей на это лишь с непротивлением пожимал плечами и с нерасчленимой смесью эмоций смотрел на то, как Паша бухает себе в стакан едва ли не полбаночки корицы.       Уже за полночь ходили смотреть на разводные мосты. Красиво, обоим понравилось, пусть и было не столь эффектно, как они ожидали. В глазах Вершинина снова ярко отражались горящие огоньки.       Полюбовались, уже хотели понемногу идти дальше. Как вдруг Костенко ляпнул: — Блять.       Это прозвучало довольно беззлобно, но уже с каким-то смирением и капелькой растерянности.       — Что такое?       — Гостиница же на другой стороне.       Паша на секунду замер, а потом расхохотался.       — Попадос. Да ладно тебе, не парься.       — Да? А как мы до гостиницы добираться будем, м?       Вершинин беспечно пожал плечами: — Разве никаких других путей нет?       Сергей выудил из кармана телефон, сперва посмотрел что-то в навигаторе, потом полез в интернет.       — Вроде по КАДу можно в объезд, если я правильно понимаю. Но это долго, да и на такси тогда денег немерено уйдёт.       Паша подступил ближе, забрал из рук мужчины телефон, заблокировал экран и сунул гаджет в карман Сергея.       — Ну и хрен с ним, — улыбнулся он в лицо Костенко. — Будет у нас маленькое приключение. Пойдём, ещё погуляем. А, если уж совсем устанем, можно будет где-нибудь в круглосуточной забегаловке пересидеть, уж должны же быть такие на этой стороне. Или, на крайняк, хостел на ночь снять.       — Ну да, мы же за гостиницу платили, чтобы ещё отдельно в хостеле поспать, — язвительно подметил Сергей.       — Ну, в гостинице наши вещи поспят, а мы где-нибудь тут, — отозвался Паша.       Костенко фыркнул с усмешкой, притянул юношу, цепляя его под руку и добавил: — Ладно, пошли уж, путешественник.       Вершинин немного, в пределах приличного, привалился к плечу Сергея и с довольным видом потрусил с ним по улице. Гуляли долго, Пашка много фотографировал, один раз хотел утянуть Костенко в какой-то попавшийся на глаза аутентичный бар, но Сергея, что называется, склонить к соблазну, не удалось. Вершинин много болтал, а мужчина слушал, слушал, слушал. Юношу он готов был слушать практически до бесконечности. О чём угодно. Лишь бы Паша был рядом и делился тем, что у него на уме. Наверное, для Сергея это одна из лучших вещей на свете. Сам Вершинин для него — лучший на свете.       Впрочем, разумеется, на всю ночь, несмотря на поздний подъём прошлым утром, сил не хватило. Сперва в очередной раз зарулили куда-то посидеть, едва ли что-то заказав, а потом, ещё немного поболтавшись по почти совершенно опустевшим дворам и улицам, присели передохнуть на попавшийся на глаза лавочке. Пашка первым там и задремал, уронив голову Серёже на плечо. Костенко сначала разглядывал мирно спящего юношу во все глаза, будто бы не видел такую картину каждый вечер или утро, а потом стянул с себя ветровку, стараясь не потревожить Пашу лишними движениями, и накрыл ею Вершинина. Приобнял за плечо, зарылся носом в его волосы и некоторое время так сидел, наслаждаясь в кои-то веки чуть притихшим городом. Потом и сам уснул, уронив руку с плеча юноши.       Проснулся Сергей уже на рассвете. На удивление, поднималось солнце, которое не очень-то любило показываться в Петербурге, ещё и осенью.       — Паш, вставай, — тихо, мягко проговорил Костенко, слегка тормоша Вершинина и нежно, невесомо целуя его в лоб и щёки, предварительно оглянувшись, не видит ли их с Пашей кто-нибудь.       Юноша лениво задвигался, вцепился в край чужой ветровки, поплотнее пытаясь её натянуть на себя. Потом вдруг открыл один глаз, удивлённо озираясь — видимо, он совершенно не помнил, как уснул здесь. Довольно быстро сбросил с себя остатки сна. Сергей предложил поехать в гостиницу на такси, но Паше ужасно захотелось посмотреть на рассвет, поэтому они ещё прогулялись — откровенно говоря, почти не чувствуя ног — до ближайшего уже сведённого моста, с него полюбовались на открывающийся вид и встающее солнце, заливающее всё яркими лучами света. А потом уставшие поплелись в гостиницу и завалились ещё поспать до обеда. Всё-таки замёрзший за ночь Пашка никак не мог отогреться и теперь вновь в постели жался к тёплому-тёплому Сергею.       Почти сразу после рассвета солнце скрылось, небо затянула привычная пасмурность. Днём всё же пришлось встать. Вершинин на деле с удовольствием подрых бы ещё, но уже вечером нужно было возвращаться в Москву, а у них был запланирован ещё культурный досуг — поехали на этот раз в Кунсткамеру. Это, очевидно, была Пашкина идея. И там юноше явно понравилось больше, чем глазеть на картины. Мужчину это, пожалуй, даже забавляло: проступало в этом всём, в Пашке что-то совершенно мальчишачье. Вершинин с любопытством и иногда, конечно, лёгкой брезгливостью быстро перемещался между колбами, стеклянными кубами с экспонатами и иногда с совершенно чистым, искренним впечатлением, написанным на лице, подзывал Костенко жестами, шепча: «Офигеть, Серёж, посмотри». И Сергей, разумеется, смотрел, при этом плохо сдерживая улыбку от вида такого Вершинина. Нет, ну, правда, он совершенно чудесный. Такой открытый и яркий. У Костенко от одного взгляда на него теплеет на сердце.       Перед отъездом Паша снова нализался кофе, хотя это ему не помогло справиться с навалившейся после полубессонной ночи и брожения по музею на ватных от долгих прогулок ногах усталостью. И всё же в поезде Вершинин постарался не спать, чтобы потом ночью не колобродить. Привычно привалившись к Костенко, который украдкой бережно поглаживал Пашу по спине, юноша задумчиво глядел в окно, за которым, правда, уже почти совсем стемнело.       — Жалко, что так ненадолго приехали, — заявил он.       — Ну, зато всегда есть повод вернуться, — отозвался Костенко.       — Да. Только в следующий раз надо будет поточнее составить план, — усмехнулся Паша, прикинувший, насколько продуктивнее можно было бы провести этот маленький отдых, если бы они всё заранее рассчитали по времени и учли всякие мелочи вроде графика разведения мостов.       Сергей в ответ утешительным, ласковым жестом почесал юношу между лопаток. В любом случае, оба посчитали отдых вполне себе отлично состоявшимся. Им хотелось впечатлений — набрались впечатлений. А на холодильнике теперь появится новая совместная фотография объятий на мосту на фоне редкого петербургского рассвета.