Притворись моей возлюбленной

      Утро постучало в ещё не успевшую прогреться комнату нежелательным осознанием. Ангелина лежала рядом с Линой, с тоской глядя на свой застеленный покрывалом и укором диван. Почему она не ушла вчера спать туда, подальше от Джебисашвили, которая сейчас раскрылась и смущала колдовку наготой. Женщина ещё спала, и колечко в носу забавно дёргалось, когда ей что-то снилось. Изосимова разглядывала... любовницу? Это слово ударило по нервам упругой розгой, и Ангелина зажмурилась, шипя ругательства сквозь зубы. Дожили, допрыгались, допились, чёрт возьми. А силы ведь ей говорили, ожогами оставляли предупреждения. Но колдовка не послушала - вот теперь лежит, чувствуя как бьётся в горле сердце, и не знает, что делать дальше. На секунду захотелось прикоснуться к острому плечу Лины мягким поцелуем, но Изосимова себя одёрнула - что за телячьи нежности? Ни к чему они. Поэтому Ангелина осторожно перебралась через спящую женщину, стараясь не смотреть на своё собственное обнажённое тело, собрала с пола одежду, закинула её в чемодан, достала из него первое попавшееся платье, чтобы затем почти бегом отправиться в душ. Она жалела, что на самом деле не Баба Яга, с которой её часто сравнивают, - так можно было бы сесть в ступу и улететь в родной Питер немедленно. Но в реальности для этого нужно выбрать не Сапсан, а обычный поезд, и купить билет дороже, чем обычно, но на сегодня. Ей повезло, что места вообще были.       Лина проснулась спустя несколько минут и удивлённо оглянулась. Голова болела и взрывалась воспоминаниями. Джебисашвили смущённо и тихо засмеялась, разглядывая слегка вспухшую царапину на груди. А колдовка-то, оказывается, не так проста, как кажется. Ну Изосимова, ну даёт. Кстати, где она? Лина услышала шум воды и облегчённо упала обратно на подушку - не сбежала Ангелина. Вставать и одеваться Джебисашвили не спешила, потягиваясь и пытаясь почувствовать расслабленное тело. Вода прекратила течь и через пару минут в комнату вошла колдовка. Она на Лину не смотрела совсем, сразу же схватилась за брошенное вчера платье и начала его складывать. - Доброе утро, - довольно щурясь, сказала Лина. - Доброе, - равнодушно ответила Изосимова. - Я тебе на день рождения когтеточку подарю, - усмехнулась Джебисашвили. - Чтобы ты свои когти чесала не о мою грудь, кошка.       Спина колдовки напряглась так, будто сейчас лопатки прорвут кожу и обнаружат белёсость кости. Лина замолкла, хмурясь. Рано она с шутками, что ли? - Ангелин? - Я сегодня уезжаю. Билет купила, поезд через четыре часа. - Мы же договаривались, что ты ещё денёк побудешь. Вдруг мама позвонит или ещё что. - Разбирайся сама, - огрызнулась Ангелина. Голос её сейчас жёсткий, нервный, тот самый, каким она разговаривала с Череватым, когда обвиняла его в порче. И Лине совсем не понравилось, что этот тон теперь чёрной лужей стекал на неё. - Изосимова, ты чего взбеленилась? Ну переспали мы, бывает. Что ты из всего трагедию делаешь?       Ангелина резко развернулась и впилась в растерянную и хмурую Джебисашвили взглядом. Лине хотелось прикрыться, но она из упрямства ничего не делала. Колдовка шумно втянула воздух и прошипела сквозь зубы. Страх перед обнажённой и такой простой Линой и злость на себя рвали горло, разбрызгиваясь словами, которыми обычно Ангелина не пользуется. - Я? Ты на меня будешь вину перевешивать? Я в твоём идиотском вранье поучаствовала? Поучаствовала. Привело это всё к совсем нежелательным последствиям. И как ты будешь выгребать дальше меня не ебёт совсем. Ты хотела в очередной раз наврать что-то про расставание? Так вот бреши себе на здоровье, можешь сказать, что колдовка сбежала, испугавшись ответственности после знакомства с родителями. Что угодно можешь врать, меня это уже не касается. - Да тебя, видимо, никто давно и не ебёт, раз ты так бесишься из-за обычного секса, - Лина сказала быстрее, чем успела подумать. Злость обжигала грудную клетку, выпуская наружу грубые слова. И за этим пламенем Джебисшавили не заметила ещё одно чувство, притаившееся под ключицей чуть повыше сердца. Это что-то вроде серой досады на то, что всё получается неправильно. Она висела на выпирающей косточке и стучала маленькими кулаками изнутри, умоляя остановиться и поговорить спокойно.       Колдовка рассмеялась своим смехом-изморозью, и он расцарапал обнажённое тело Лины острыми маленькими ледышками. У Изосимовой внутри вышедшее из берегов озеро возвращалось обратно, укрываясь холодной и гораздо более плотной коркой. Вот только порядок всё равно был нарушен, чёрная земля вокруг озера сочилась сожалением. И Ангелина гнала подальше мысль, что жалеет она не только о неожиданной близости, но и о том, что самостоятельно лишает себя возможности ещё хоть раз почувствовать тёплую рябь свободной воды. - Иди ты, девонька, к чёрту, - выдохнула Ангелина и начала собирать чемодан, больше не глядя в сторону Джебисашвили.       Лина проглотила острый комок злости и судорожно вздохнула. Сейчас колдовка уедет, хотя у неё ещё куча времени до этого идиотского поезда. Нужно сделать хоть что-нибудь. Лина не хотела расставаться вот так. - Ангелин, послушай...       Её перебил рингтон телефона. Лина выматерилась сквозь зубы, но не взять не могла - звонил бывший муж. Она ответила, выдавливая грубое "алло". Прошла пара минут разговора, и Лина раздосадовано ударила кулаком по постели. Бросив короткое "да, хорошо", Джебисашвили кинула телефон рядом и продолжила напряжённым взглядом следить за тем, как Изосимова застёгивает чемодан. - Мне сейчас привезут Луну, Артёму нужно срочно уехать по делам, - зачем-то проговорила тихим голосом, будто пытаясь оправдаться за несостоявшийся разговор. - Её должны были привезти только завтра. - Ну и хорошо, - Изосимова повернулась с кривой и искусственной улыбкой. - Займись дочерью, миленькая. А я поеду. - Давай поговорим.       Лина встала, завернулась в пододеяльник и босыми ногами прошлёпала к колдовке. Та покачала головой и отошла на несколько шагов назад. Подпустить Лину близко к себе сейчас значило проиграть во внутренней борьбе. А Ангелина и так за последнее время слишком часто сдавалась. Колдовка оделась в коридоре, игнорируя маячащую призраком близкого тепла Лину. - Ну, свидимся ещё, может, - кивнула головой Ангелина, стоя в прихожей тёмным сгорбленным силуэтом.       И вышла из квартиры, неуклюже закрывая за собой дверь повреждённой рукой. Лина стояла и слушала, как грохочет лифт, как скрипят прощанием колёсики чемодана, а потом со злости пнула собственные кроссовки, оставаясь в неуютном одиночестве с отголосками сандала.

***

      Август в Питере хандрил - от какой-то одной ему известной тоски лил ливневые слёзы, прятал солнце за нахмуренными облачными бровями, огрызался редкими грозами. Очередной дождь медленно вползал в квартиру колдовки, воруя оттуда свет и подменяя его жидкими серыми сумерками. Неуютно. Ангелина сидела на кухне, рассеянно дуя на травяной чай в большой кружке. Она не выспалась, поэтому бесконечно зависала, уставившись в какую-нибудь точку. Ей сегодня впервые за месяц приснилась Джебисашвили. И Изосимова до этой ночи была уверена, что внутренне разобралась с той ситуацией, притопила её в никак не желающей замерзать полынье своего озера, плотно задымила горящими травами в родных лесах под Петербургом, когда приходила на ритуалы. Лина её не тревожила - ни одного звонка или сообщения. Колдовка хотела думать о Джебисашвили с мстительным злорадством, перебирая в голове варианты того, что могла наплести женщина своей матери. Но получалось думать только с плохо скрываемым беспокойством, от которого Ангелине хотелось грязно ругаться. А сегодняшний сон добил объёмными воспоминаниями, привкусом моря на губах. В нём Лина улыбалась своей солнечной улыбкой, шептала хриплым голосом и касалась её тела с чарующим бесстыдством. Изосимова проснулась с зарождающимся в горле стоном и потом долго смывала призрачные отпечатки Джебисашвили прохладной водой.       Женщина дёрнула головой, прогоняя наваждение. Глотнула чай, тут же сильно зажмурившись - не остудила до конца. Вытирая выступившие слёзы кончиками пальцев, Ангелина выцепила взглядом тёмный след от ожога на уже здоровой руке. В голову тут же ворвались картинки, где обеспокоенная Джебисашвили бинтует её ладонь, а потом прижимает колдовку к себе, в безотчётной нежности касаясь волос губами. Изосимова тоскливо выдохнула. Остаётся надеяться, что воспоминания уйдут так же быстро и неожиданно, как и пришли. Главное, что Лины здесь нет, а уж со своей головой колдовка справится, не первый год живёт.       До этого безмолвный телефон ожил коротким оповещением. Интересно, это сын, которому что-то нужно, или очередной поклонник, который присылает ей в личные сообщения фотографию непонятно зачем вылитого в воду воска и спрашивает, проклят он уже сейчас или будет позже. Ангелина разблокировала телефон и с минуту смотрела на экран, чувствуя прилипший к грудной клетке жар. Вода в полынье забурлила, норовя вытечь и гордо омыть плотный лёд. "Знаешь, я тут заметила, что у Луны катастрофически не хватает знаний русских сказок"       Ни приветствия, ни дежурного "как дела?". С места в карьер, прямо в тонкую полоску уязвимости, которую Ангелина, как ни старалась, не могла заморозить до конца. Изосимова нахмурилась, не в силах придумать достойный ответ. Напечатала только короткое и безликое:

"И?"

"Ну, я подумала, что за прошедший месяц ты вспомнила ещё парочку и с нетерпением ждёшь, когда расскажешь ей их перед сном"       Какая наглость! Какая беспардонность! Какое тепло грубо рвётся к ней в душу, отодвигая на задний план желающее ощетиниться раздражение. До этого неприметная тоска по Лине вдруг завертелась волчком в солнечном сплетении, обращая на себя всё внимание. Ангелине пришлось даже положить ладонь на это место, чтобы хоть как-то успокоить чувство, пока оно не пробурило в ней дыру. Ангелина начала печатать притворно-возмущённое "ну знаешь". Но Лина перебила её даже в переписке. "Мы уже не в том возрасте, чтобы скрываться друг от друга. Я по какой-то неясной причине хочу тебя видеть, Ангелин. И у тебя скоро день рождения, а я всё ещё ничего лучше когтеточки не придумала. Это надо как-то исправлять"       Ангелина не хотела смеяться, честное слово. Но хохот вырвался против воли, заставив серые сумерки в недоумении разбежаться по углам. Ангелина вернула внимание телефону, чувствуя, как вдруг стало легче дышать. Она начала набирать текст, продолжая улыбаться. Линовский вихрь снова перевернул всё с ног на голову.

"И что ты предлагаешь?"

"Я тут посмотрела билеты. Не то чтобы я уверена, но, кажется, 18 и 19 места уже заняты одним медиумом и одним очаровательным ребёнком. Поезд, кажется, прибудет в Питер послезавтра. Но это, конечно же, ничего не значит"

"Я не уверена, но, кажется, я для чего-то освобождаю раскладной диван"

"А хозяйская спальня свободна?"

"Не наглей, девонька"

***

      Лина встречала свой день рождения в ночном поезде в Питер. И ей казалось, что это сейчас самое лучшее место для начала 39 года жизни. Она не до конца понимала, почему приняла это решение и трясётся в сонном поезде. Просто колдовка уехала только из её квартиры, но не из воспоминаний. Ангелина забыла на тумбочке свою книгу, и Лина прочитала философские метания Сартра, регулярно выпадая из повествования, потому что представляла, как эти страницы листает Изосимова, хмуря брови. Буквы пахли знакомым пряным табаком, и Джебисашвили иногда ловила себя на том, что водит носом по воздуху, будто пытаясь взять след. Она уже давно не маленькая, у неё за плечами череда разных отношений, даже развод, поэтому она отдалённо понимала, что с ней происходит. Не давала чёткого названия, ограничиваясь простым и невнятным "что-то я скучаю", но в глубине души понимала. И из-за этого смутного осознания не довела свою ложь до конца - не сказала матери о выдуманном расставании. Училась говорить правду, но всё ещё не полностью, поэтому посвятила женщину лишь в то, что колдовка уехала, а Лина скучала. И решило всё простое мамино любопытство, заключённое в вопросе: "А когда Ангелина приедет? Или в этот раз ты к ней едешь?". Джебисашвили тогда смутилась, пробормотала что-то плохо различимое, но избавиться от мерцающей ярким светом идеи не смогла. Она дала Изосимовой целый месяц на то, чтобы смириться с произошедшим. И больше ждать не позволяли ни тоска, ни отсутствие терпения. Поэтому Лина, не долго думая, купила билеты на поезд, пообещав Луне увлекательную поездку в Питер и, возможно, знакомство с одной ведьмой почти из сказок. Джебисашвили изначально хотела заявиться сюрпризом, но вовремя вспомнила о ребёнке, которому явно не стоит видеть разбирательства двух взрослых женщин. Вероятно, Изосимова в чём-то была права - ответственности Лине стоит поучиться. Но всё складывалось как нельзя удачно - где найти наставника в этом вопросе она знала. Не знала только одного - как встретит её колдовка, но решила, что пора что-то предпринять. Особых иллюзий старалась не питать, но купила небольшую когтеточку - просто для того, чтобы побесить Изосимову. А из небрежно брошенной на кровать сумки торчала упакованная в пузырчатую плёнку глиняная трубка в форме совы. И Лина во чтобы то ни стало вручит эти странные подарки женщине, которая умеет замораживать смехом и отогревать янтарными крупинками в болоте глаз, пьёт коньяк с удивительным спокойствием и целуется так, что для того, чтобы сгореть, не нужен костёр. Если Ангелина прогонит её с порога, Джебисашвили с этим справится. Лина не врала тогда, когда сказала, что боится только не попробовать всего, что может. И всегда остаётся вариант, что Изосимова пустит. В квартиру, в размеренную и привычную жизнь, в самый центр непролазного тёмного ельника, где хранится её недоверчивое сердце. И ради этого варианта стоит пробовать.