Притворись моей возлюбленной

      На следующий день Москву заволокли тучи. Лина полагала, что это Изосимова вызвала из Питера хмарь, чтобы чувствовать хоть что-то привычное. Женщины стояли у подъезда дома, где жила мама Джебисашвили, и курили. Ангелина молчала всё время за исключением тихо оброненного "доброе утро" несколько часов назад. От неё за километр разило нервозностью и желанием сбежать подальше. Но внешне Изосимова казалась совершенно непроницаемой. Только всё тот же бордовый цвет на нижней губе говорил, что женщина совсем не в порядке. Лина двинулась к мусорке и вдруг заметила, как Ангелина сжимает повреждённую руку в кулак насколько позволяет бинт. Джебисашвили снова крепко схватила её за локоть. - Прекрати, - предостерегающе проговорила Лина. - Всё будет хорошо.       Ангелина выглядела смущённой и раздражённой одновременно. Она тряхнула волосами, которые сегодня долго завивала. - Нет, не будет, - Изосимова дёрнулась в сторону от Лины, высвобождая руку из захвата, и сделала резкую глубокую затяжку. Губы обжёг горячий и прогорклый дым. - Мне следовало уехать ещё вчера. - Ты опять про свои ритуалы? - Лина сжала переносицу пальцами и тяжело выдохнула. - Я опять про то, что ты - трусиха, а я... а я идиотка. Мне же не хватило ожога, я решила продолжить.       Лина набрала в грудь воздуха, чтобы перебить Изосимову. Выяснять отношения в нескольких лестничных пролётах от такого желанного принятия не хотелось. Джебисашвили была готова простить Ангелине и трусиху, и любые другие неприятно-правдивые слова, только бы та перестала нагнетать и раскачивать и так кое-как залатанную лодку, в которой они плывут по грязно-зелёному болоту вранья. Но колдовка не дала ей возможности сказать хоть что-то - подняла руку, ладонью останавливая любые возможные слова. - Это уже не твоя вина. Не знаю уж, чем мне за это придётся расплатиться, но я на полпути не разворачиваюсь. Я обещала - я сделаю. Поздно пить боржоми.       Лина растерялась. Колдовка выглядела отстранённой и уязвлённо-разочарованной. И Джебисашвили очень хотела сделать хоть что-нибудь, но в теле будто разлили колбу с жидкой неподвижностью. Она проникла во все клетки, заморозила нервы, уничтожила даже зачатки слов. Поэтому Лина просто стояла, глядя на Изосимову с несмелой благодарностью. - Чему быть - того не миновать. Пошли уже, - бросила Ангелина.       И первой двинулась к подъездной двери, стараясь выглядеть максимально уверенно. Она вообще сегодня сделала всё для того, чтобы создать впечатление непоколебимой северной ведьмы - сменила привычное чёрное платье на менее удобное красное, сделала свои идеальные чёрные стрелки и старалась не разговаривать, чтобы случайно не выпустить устроившее в животе американские горки волнение. Лина надеялась, что мама на это поведётся, потому что сама она знала, как за внешней бронёй дрожит испуганный пульс.       Джебисашвили же постаралась отогнать от себя все мысли и предположения. Знала - если начнёт размышлять, то никогда не поднимется в квартиру к матери. На дрожащие пальцы старалась тоже не смотреть.       Пара нервных звонков в дверь - и к ним вышла мама Лины. Она выглядела настороженной и напряжённой ровно до того момента, как не увидела застывшую каменным изваянием Ангелину. После этого на её лице осталось только удивление. - Ангелина? - Здравия, - неловко кивнула Изосимова. Лина почувствовала, как её желание сбежать увеличивается в геометрической прогрессии. - Да, мама, это Ангелина Изосимова. А я твоя дочь. Можно мы войдём? - улыбнувшись против воли, бодро отчеканила Лина. - А... да, да, конечно, - женщина посторонилась и пропустила гостей в прихожую.       В квартире больше никого не оказалось, и Джебисашвили была благодарна матери за то, что та не позвала сестёр. Пожалуй, такого не выдержала бы ни она сама, ни тем более Изосимова.       Неловкость, повисшую на кухне, можно было резать вместо торта. Ангелина села в угол дивана, Лина устроилась рядом, а её мама медленно разливала по чашкам душистый чай. Вот только обычно обожающей травы Изосимовой сейчас хотелось заткнуть ноздри, чтобы не ощущать этот аромат уюта и принятия. Слишком грязно всё выходит, чтобы им наслаждаться. - Не ожидала, конечно, - наконец проговорила старшая женщина, усевшись напротив влюблённой, как она думала, пары. - Ну а чего, - пожала плечами Лина. - Мы с Гелей как никак столько прошли бок о бок. Ну, ты знаешь - я тебе рассказывала. А потом как-то так вот вышло - совместный белый конверт, переписки всякие ночами, да, Гель?       Изосимова едва сдерживалась, чтобы не поморщиться от этого дурацкого "Гель". Она же не средство для душа, чёрт побери. И не актриса, чтобы поддерживать этот спектакль. Но бежать уже поздно, поэтому Ангелина улыбнулась уголком губ и кивнула головой. - Да. Я, знаете, сама не ожидала. Но Лина - это сносящий всё на своём пути смерч. Вот и мой привычный мир она тоже снесла. - На неё похоже, - усмехнувшись, кивнула мама. - Так, не позволю тут против меня коалицию устраивать, - буркнула Джебисашвили. - И давно вы... вместе? - слова давались женщине с трудом. В глубине души она надеялась, что Лина просто в очередной раз провоцирует. И собиралась спровоцировать её сама, когда написала сообщение с приглашением неизвестно откуда взявшейся любимой на знакомство. Но она не ожидала, что дочь и правда придёт со своей парой. И что этой парой окажется северная колдовка, прости господи! - Полгода, - куда-то вглубь чашки сказала Изосимова. Чай обжёг покусанные губы, и Ангелина поморщилась. - Ты прости, мам, что скрывали. Мы как-то сами сначала долго поверить не могли. Да и потом - Ангелина в Питере, я тут. Надо было как-то устаканить свои отношения, а потом уже знакомиться. Да и... не верила я, что ты примешь.       Первая правда, сказанная за сегодняшний день. Лина замерла, даже дышать перестала в ожидании слов мамы, ради которых затеяла это всё. Изосимова рядом почувствовала, как страх укутывает Джебисашвили в колючий кокон. И, не ожидая сама от себя, положила ей руку на бедро, не давая кокону сомкнуться.       Мама движение заметила и едва заметно нахмурилась. - Да нет, я же... - женщина вдохнула поглубже. - Я же тебя люблю. А значит готова мириться с твоими выкрутасами. - Это не выкрутасы! - колючки страха глубже вошли в плоть. Лина сжала руку в кулак. - Хорошо, хорошо, прости. - Вы... я понимаю, что вам сложно, - подала голос Изосимова. Он был хриплый и лишённый привычной завлекающей глубины. - Я понимаю, что это не вписывается в привычную картину мира. Но девонька ваша хорошая, светлая. И так уж вышло, что полюбила она... - Ангелина запнулась, но мужественно продолжила, - меня. Я, конечно, партия так себе - старомодная колдовка. Но боль причинять не люблю, и ей не причиню.       Лина не смогла скрыть удивление. Она смотрела на сжавшуюся Изосимову широко распахнутыми глазами. Сердце стучало громко и больно, будто стремилось вырваться наружу и самостоятельно убедиться, что всё сказанное Лине не послышалось. Отзвуки слов Ангелины превратились в мягкий плед и опустились на плечи. Джебисашвили, кое-как отойдя от потрясения, положила свою руку поверх ладони колдовки, которая всё ещё лежала на её бедре. Ангелина вздрогнула и издала едва слышный стон. - Чёрт, прости, Ангелин, прости, - Лина стряхнула с себя оцепенение и с сожалением посмотрела на раненую руку, которую Ангелина теперь держала подальше от неё. - Ничего, бывает. - Что у вас с рукой?       Ангелина собралась ответить, но Лина её перебила. - Ожог. Ангелина вчера посуду мыла, а я не заметила, что чайник вскипел и вылила воду в раковину, чтобы новый набрать. Так что моя вина.       Теперь Изосимова не смогла сдержать взметнувшиеся брови. Удивила её не столько плохо склеенная ложь, сколько последняя фраза. Джебисашвили взяла вину на себя. И они ведь обе знали, что дурацкие чайники не при чём. Ангелина почувствовала, как стало свободнее дышать. В вечно холодные кончики пальцев будто направили жидкое тепло. Лина не выставила её перед матерью неумехой, которая свалилась в собственный костёр. Лина своеобразно извинилась за всю эту канитель. И Изосимова чувствовала, как затапливает грудную клетку благодарность. - Боже, Лина, как так-то?! - воскликнула мама. - Ангелина, вы как? Руку обработали? Мазь заживляющая нужна? - Нет, спасибо, всё хорошо, - Ангелина искренне улыбнулась. - Лина всё обработала. - Ну смотрите, - недоверчиво выдохнула женщина.       Молчание грозило погрести под собой только-только зародившуюся беседу. Мама Лины помешала чай, затем окинула женщин внимательным взглядом и заговорила. - Лин, а Луна? - А что Луна? - настороженно откликнулась Джебисашвили. - Как она... отнеслась к Ангелине? - Ну... я их пока не знакомила. Мало ли что, знаешь, - пожала плечами Лина. - Странно, конечно. Как же вы тогда... встречаетесь? - Ангелина приезжает, когда Луна у отца. Или я приезжаю. Боже, храни Сапсан, - криво улыбнулась Джебисашвили. - Дети - нежные существа, - вступила в разговор Изосимова. - Я предложила подождать, пока мы с Линой не будем уверены на сто процентов, что хотим быть вместе. А дальше уже и познакомиться можно. Незачем ребёнку видеть наши притирки друг к другу. - Что ж... есть, конечно, логика. Спасибо, Ангелина. Я за внучку переживаю. - Я понимаю, - серьёзно кивнула Изосимова. - А как ваши способности друг с другом уживаются?       Ангелина рассмеялась. И разговор потёк в более безопасном русле. Изосимова аккуратно сглаживала острые углы, рассказывая, что, конечно, они не во всём сходятся, но стараются уважать традиции друг друга. Лина только тупо кивала головой, стараясь не краснеть от воспоминания, где она кричит на уставшую Ангелину после её вчерашнего ритуала. Изосимова удивила её вновь - ни слова о том, что не сходятся они вообще во всём, а традиции друг друга терпят как фоновую головную боль, от которой не помогают таблетки. Лина искоса посмотрела на спокойную Ангелину, которая сейчас врала напропалую, и почувствовала, как смешиваются воедино стыд за себя и восхищение колдовкой, образуя странный фиолетово-золотистый шар энергии, с трудом помещающийся в грудную клетку. Ангелина, по выработанной за много лет привычке, повела носом, почувствовав изменения в состоянии Лины. Колдовка, продолжая рассказ, аккуратно повернулась лицом к женщине и слегка дёрнула бровью, интересуясь, всё ли в порядке. Лина смущённо улыбнулась и кивнула. Теперь Джебисашвили обязана хотя бы затыкаться вовремя, если женщина начнёт рассказывать о своих методах работы. На самом деле Лина должна Изосимовой куда больше, но начать стоит хотя бы с этого.       А потом колдовка рассказывала об испытаниях "Битвы", объясняла конфликт с Череватым (тут мама Джебисашвили усиленно поддерживала Изосимову), делилась воспоминаниями о взрослении своего сына. Ангелина ловко придумывала истории о том, как они с Линой куда-то ходили, проводили вместе время то в Москве, то в Питере, на что последняя отвечала смехом, в котором плохо маскировала удивление, но сочиняла дополнительные детали. Изосимова думала, что со стороны они вполне кажутся парой. Дёрганной, но парой.       Неловкость постепенно растворилась в чае и разговорах. Ангелина уже с большим удовольствием вдыхала тёплый аромат и расслаблялась, осваиваясь в чужом пространстве. Мама Лины тоже выглядела заинтересованной и спокойной. Джебисашвили всё ещё дёргала под столом ногой, но улыбалась уже вполне искренне.       Они просидели ещё два чайника подряд. Солнце густым розовато-оранжевым сиропом пролилось на кроны деревьев. Темы для разговоров постепенно иссякли. - Ладно, мамуль, пойдём мы, наверное. Засиделись, - Лина отставила чашку с чаем и улыбнулась. - Да, конечно. Спасибо, что зашли, девоньки, - коротко рассмеялась женщина, глянув на Изосимову.       Ангелина в ответ шутливо поклонилась, выходя из-за стола. - Спасибо вам, - улыбнулась колдовка и протянула маме Лины руку. - Вам спасибо, - женщина в ответ пожала протянутую ладонь. - И будьте аккуратны с руками. - Да, они нам ещё понадобятся, - выпалила Джебисашвили.       Её мама закатила глаза, а Ангелина почувствовала, как к щекам приливает жар смущения, и пихнула Лину в бок локтем.       Уже в коридоре, целуя маму на прощание, Джебисашвили услышала те самые слова, ради которых притащила в Москву Изосимову и устроила игру в любовь. Мама, прижав её к себе, прошептала: - Я люблю тебя, Лин. И если ты любишь свою колдовку, то я буду с тобой. Главное, чтобы у вас всё было хорошо.       Лина почувствовала, как слёзы обожгли глаза, но наружу их не выпустила. Она улыбнулась так ярко, как могла, и прошептала "спасибо", потому что голос куда-то пропал. А затем взяла за руку Изосимову, переплетя пальцы и наплевав на то, как к этому отнесётся Ангелина. Колдовка, на удивление, слегка сжала свои пальцы в ответ.       В лифте Ангелина тяжело прислонилась спиной к стене, наплевав на сомнительную чистоту поверхности и, кажется, кусок прилипшей жвачки. Изосимова медленно выдохнула, постепенно возвращая окаменевшему телу чувствительность. Удивительно, она даже сама не заметила, насколько соскучились сжатые лёгкие по воздуху. Усталость напрыгнула на плечи как огромный кот и повисла, уронив тяжёлые лапы вниз. Поддаться желанию закрыть глаза и не открывать их пару месяцев не давал взбудораженный сгусток золотисто-красной энергии по левую руку. Джебисашвили выглядела отстранённой, но Изосимова почти слышала, как бьётся её пульс в неверии, что всё получилось, как блестит счастливая капель в светлых сейчас глазах. Ангелина устало улыбнулась. - Я сегодня напьюсь, - хрипло выдохнула она.       Лина повернулась к ней с широкой улыбкой, из которой рвались солнечные лучи, и согласно закивала головой.