Драконьи заповеди

Воздух в прокуренной кухне дрожал от прикосновений, будто кто-то всыпал в него желатина, а мужчины активно размешивали его, своими разговорами. Когда речь их неведомым образом перешла на стихи о воде и рыбах, Чёрный дракон краем глаза коснулся трехлитровой банки. Он с каким-то легким разочарованием прислушался к тишине в квартире и осознал, что черный сом, самовольно её покинул. В его отсутствие вода стремительно принялась цвести; ещё немного и кислый запах распространится по всему кухонному желеобразному воздуху. — Сократа жаль. Золотой дракон вопросительно изогнул шею, вместе с сигаретным дымом выпуская легкую струю огня, и посмотрел на мутную воду в банке. — Не у всех нас есть причины, чтобы оставаться. По прояснившемуся взгляду было понятно: его снова посетила какая-то мысль, которую непременно нужно было зарифмовать и он отвлекся в блокнот, бормоча, подбирая наиболее удобную рифму к причинам, царапая когтями тонкую бумагу. Кухня озарилась отражением солнечного света от стекл соседнего дома. Внезапный гость. В этой квартире его и не ждали до января. Чёрный потянулся к окну, в отражении улавливая пьяный блеск своих глаз и отдернул руку. Солнечный свет лизнул чешуи на его морде и снова скрылся за тяжелыми облаками, наполненными снегом и разочарованиями. — Идем на крышу. Ветер здесь был сильнее, а воздух — чище и холоднее. Небо нависало низко, словно хотело коснуться крыш своими серыми, набухшими от снега облаками. Но между этими облаками пробивался слабый свет солнца. На краю крыши сидел ворон в импровизированном гнезде. Это был тот самый ворон, которого Франсуа отбил у другого дракона. Золотой подошел к краю крыши и взглянул вниз на суету городских улиц, замерзших под снежным покровом. — Смотри, вот оно, свободное падение. Только начав летать, понимаешь, что падать не так уж и страшно. Главное — научиться взлетать после каждого падения. Поэт осторожно коснулся затупленным когтем паникующего ворона. — Зажрался ты, птенчик. Лети, иначе так и умрешь. Птица обиженно каркнула и клюнула поэта в палец. Чёрный рассмеялся. — Я могу назвать с десяток причин почему любить тебя нельзя. — Я тоже, — отозвался 3олотой, довольно щурясь. Драконы сели на край крыши и несколько минут завороженно наблюдали за задыхающимся в глубине облаков, тянущих на дно, солнцем. — Поэтому мы друг друга любим? — Именно. Они отвлекаются на резкий звук. Ворон расправляет крылья на пробу взмахивая ими пару раз и, уронив своё временное гнездо, взлетает. Франсуа знает, что тот не вернется. — Видишь? Все, что ему было нужно, это немного времени и веры в себя. Поэт взглядом утыкается в ворона и впервые думает о том, что ему нет необходимости объяснять, что ничего пошлого в этом нет. Что Чёрный дракон такой же двинутый, как и он сам. Что даже диалог этот был бессмыслен. — Я скоро допишу его, я чувствую, — выдыхает 3олотой, словно эта сакральная мысль не могла быть озвучена раньше. — Я не знаю, что я буду делать, когда закончу этот стих, ведь в нем вся моя жизнь. Слова формируются в его голове, складываются в нужный им порядок, меняются и снова убегают друг от друга. Он ощущает, что улетающий ворон каким-то образом приближает его к цели, но не может понять. — Тогда ты начнешь новый. Франсуа никогда не делал этого днём, ему всегда казалось, что он будет абсурдно смотреться на фоне неба, блекло-голубого, цвета космоса, непонятого людьми. Он расправляет крылья, отталкивается от парапета и взлетает. Всё остальное, включая вопросы о розовой бритве и отпадающей плитке, остается позади.