Карантин

Спустя пять часов количество живых в нашем кабинете вернулось к предрассветным показателям. В барабанные перепонки вонзался визг новорождённого, проносился по паутине нервных окончаний и наполнял каждую последующею секунду странным чувством: будто я заранее знаю, что самолёт, в котором сижу – не взлетит. Кругом другие пассажиры – все радуются, даже смеются. Впереди у них отпуск или ещё что. Мне их жаль. К счастью, падать никому не придётся. Мы всего лишь останемся здесь. Нашу дверь уже забаррикадировали. Просишь кипяточку, а получаешь такое вот. Но пробить стекло не проблема. Может, поэтому наше сопротивление сошло на нет. Любой выйдет, если захочет. А что будут делать с выходящими парнишки-программисты? Наказывать, наверное. Лишать обедов. Вместо монитора и клавиатуры на моём столе лежала Лена. Её грудная клетка вздымалась вверх и медленно опускалась. Кто бы знал, насколько это завораживающее зрелище. В руках Марина держала крошечное раскрасневшееся тельце счастливчика. Ему ещё не ведомо, что вакансия, которую он намеревался занять, не сулит особых перспектив – только жизненный опыт. Вряд ли мальца хватит надолго. Снежанна Павловна израсходовала весь кабинетный запас прокладок, пытаясь наиграться в акушерку: две своих, две моих, одна Маринина, одна Ирины, две Александры Романовны. Пришлось порыться в сумке у замглавы бухгалтерии без её согласия. Ничего интересного внутри не обнаружилось. Не знаю, зачем прикарманила помаду. Красный мне не идёт. Съём её, если совсем будет невмоготу. - Руки подставляй, - окликнул меня Кирилл. Он обдал мои ладони вином из той бутылки, что ждала своего часа под лестницей. - Теперь делай, как я… Вот здесь. Снежанна Павловна намотала тонкий лоскуток бинтика на пуповину младенца. Как было бы круто сказать, что ничего противнее в жизни не видела, но уже не смогу. Чуть поодаль я тоже намотала лоскуток. Кирилл клацнул ножницами. Младенца уложили на живот матери. Им обоим явно не нравилось, что они сотворили друг с другом. - Давай царапину твою ополоснём? – предложила Ира. Я ткнула пальцем на её обнажённые ноги. Женщина сделала глоток исподтишка, пока «старшие» не заметили. - Зато штаны чистые. И не поспоришь. Мои вот вряд ли отстираешь. Если ещё хоть разок в этой жизни прикоснусь к стиралке, буду пищать от восторга. Разбинтовав коленку, попыталась увидеть нечто похлеще царапины. Торчащие волокна мышц или косточку. Что-нибудь, за что можно себя пожалеть вдоволь. На самом деле, повод у меня уже был. Причём, похлеще. Последние пять часов я пялилась на мёртвое тело Романовны. Мы прикрыли её пледом, но он был коротеньким: либо голова торчит, либо ноги. Выбрали ноги. Один туфель с неё свалился. На большом пальце сияла дырка в колготках. Интересно, когда мы целовались в лифте, колготки уже порвались? В углу рядом с огнетушителем сидел Игнат, сжатый в комок. Наверняка, у него крыша поехала. Он сидел прямо напротив неё. Уж точно сходил под себя. А тело Рината лежало у входа. Чтобы подобраться к двери, надо было перепрыгивать. Он не задохнулся. Шарф валялся в стороне. Стянутые ремнями руки и ноги крепкого парня смотрели в сторону огромных окон и скучного серого неба. Его лицо исчезло в луже крови – вряд ли моей. - Думаю, он голову разбил, - буркнул сисадмин, - Об угол ударился. Вот здесь. - Ясно, - я пожала плечами. По ноге заструилось вино. Терпкий запах бахнул по ноздрям. Ира, как обычно, постаралась: причиняет помощь без предупреждения. - Кто вообще так делает?! – возмутилась Снежанна Павловна, - Положите ногу к свету, посмотрите, что там, а уже потом расходуйте… - Потом…, - хихикнула Марина, рухнув на ближайшее кресло, - Потом! Нажав на кнопку у выхода, я попыталась толкнуть дверь. Щель размером с палец – вот и всё, что осталось.