Palm table

..//still into you — Paramore../>

~пока весь мир спит, я прогуливаюсь по своим воспоминаниям, дальше по коридору в своей голове. просто составь мне компанию~

***

Когда прохладный ночной ветер врывается Айрину в волосы, они оба понимают, что задержались. Очень сильно задержались. Наверное, их уже ищут. Хотя, кому их искать? Они не какие-то особые гости, не руководители, так что до них никому нет ровно никакого дела — ладно, только Хейли и Марианне, и то, совсем немного. — Пора возвращаться, как думаешь? — Сейдл встаёт с этой странной лавочки. На самом деле, он представлял, что их первый поцелуй произойдёт в более романтичной атмосфере. Не то чтобы планировал, просто было ощущение, что когда-нибудь это обязательно случится. — Может быть. На самом деле, я немного замёрз, — смущённо признаётся Люк и выглядит таким очаровательным, что Айрин не может не украсть у него ещё один поцелуй. Сколько они уже раз целовались, кусая друг друга за губы и сталкиваясь кончиками языков? Десять? Двадцать? Никто из них уже не вспомнит. — Тогда пойдём скорее. Наверное, там уже огромный торт вынесли. — Там ещё и торт?! — ошеломленно спрашивает Уитакер, но Айрин вместо ответа ведёт его в сторону панорамных окон. Когда они возвращаются, Хейли словно по взгляду Айрина все понимает. Он правда старается сделать отрешенное лицо, может, даже немного пьяное — хотя успел выпить едва полтора бокала — но от Джовано не спрячешься. Однако она сама тактичность: сообщает, что скоро будет десерт и подливает вина в их неполные бокалы. Она как ангел. Волосы у неё светлые, отливающие локонами и закрывающие высокий лоб, немного оттопыренные уши и карие глаза. Даже миндальные. Она цепляет длинным маникюром оливку и говорит: — Думаю, Меделин пересмотрит свое отношение к Джейсону. Не из-за тебя, Люк, не думай, просто портить праздник — это грубо. — Надеюсь, ты права, — Айрин ударяет своим бокалом о бокал Люка и Хейли и отпивает красное полусладкое. — Это ты выбирала вино? Губы Джовано в тёмной матовой помаде расплываются до ушей. — Угадал. — Это в твоём стиле. — Меделин оставила это на меня. Она не такой уж знаток. — Вино действительно шикарное, — кивает Люк, резко привлекая всеобщее внимание. — я пробовал такое в Швеции. Чуть горчит, но эти нотки цитруса... Потрясающе. Вино из переспелого винограда всегда лучше остальных. О Господи, этот милый рыжеволосый парень разбирается в алкоголе. У Айрина почти захватывает дух. Люк точно сведёт его с ума — уже свёл. Каждый день в нем открывается что-то новое, неизведанное, то, к чему до Айрина прикасался лишь Хэмлон. Как открывать новую книгу: пахнет бумагой и типографской печатью. — Вот именно! Поэтому я и выбрала его! — Хейли снова несёт ко рту кусочек сыра и тихо говорит: — Меделин все больше мне доверяет. В плане, не как дочери, а как сотруднику, на которого можно положиться. — Это же потрясающе, — Сейдл сжимает ее ладонь в ободряющем жесте. — Ага. Похоже, мы стали избранными. Вроде королевских пуделей. — Но думаю, Люк заслуживает этого больше, чем я. Не понимаю, почему он выбрал для полёта в Монреаль не тебя, — Айрин смотрит на Люка. — Ты должен был полететь и после получить премию. Не я. — Глупости. Меделин строгая, но справедливая. Она всегда даёт шанс новым сотрудникам, — Люк осушает бокал и слегка морщится от терпкости. — и ты им воспользовался. — А какой у тебя был шанс? Уитакер замолкает. Думает. Думает и не может вспомнить, а был ли вообще этот шанс у него? Кажется, нет. — Ну, кабинет с новым ремонтом, — мямлит он. — Там все кабинеты новые. Здание построили лет десять назад. Наверное, это обидно. Сейдл обнимает Люка — это прошлое, детка, забудь, зато сейчас ты лучший, я точно знаю, самый лучший — и Уитакеру действия становится легче. Чтобы полностью успокоиться и дать наконец-то вину пробраться в его сознание, он неосмотрительно тянется к Айрину, но почти у его губ промахивается. Вздрагивает и возвращается в исходное положение. Как будто почти случившийся поцелуй можно расценить как случайность. — Вы мне так нравитесь. Оба, — торопится спасти ситуацию Хейли. — вы буквы самое душевное, что со мной случалось! — Спасибо. Наверное, тут редко от кого можно такое услышать, — Айрин трёт глаза. Ему тут становится немного скучно. Хочется уже посадить Люка в такси и уехать. Джовано просто прелесть — одна из немногих, кто успевает отряхиваться от лицемерия, но и от неё сейчас слегка побаливает голова. — Я понимаю. Люк, если Джейсон ещё раз позволит себе такое — мы с Айрином засунем его голову в измельчитель для бумаги. Правда, Айрин? — Конечно! А потом и руки, и ноги, — с полной серьёзностью соглашается он. Не говорить же ей, что в классический офисный измельчитель едва ли пролезет даже ладонь. Мало ли. На всякий случай, чтобы никакие психи не устроили кровавую баню. А вот измельчитель отходов в раковине — это уже другое дело. Сейдл морщится, вспоминая, как в одном фильме парню разрезало так руку. — Спасибо вам. Я... Я никогда так себя ещё не чувствовал. Вроде бы все всегда было нормально, но сейчас просто совсем по-другому. Люк счастлив. Конечно, порой демоны ломают двери, но не прямо сейчас. На губах ещё эти прикосновения, как и на щеках, на плечах, на ладонях — все, чего мягко касался Айрин руками и губами. Такое сильное волнение, словно внутри поднялся шторм, а в голове уже приятно разливается опьянение. И уже даже хочется поцеловать его при всех. Наверное, это дерьмовая идея. Спустя полтора часа они сидят с животами, полными нереально вкусного торта. Сливочный крем, вишневая прослойка и пропитанные ликёром бисквиты просто уносят на небеса, и эти забавные мармеладные ягодки на верхнем корже немного отливают в подсветке зала. Люк почему-то запивал торт вином, хотя перед ним стояла чашечка чёрного чая без сахара. Он уже стал до того крепким, что начал горчить. Все покидают зал медленно, словно нехотя. Хейли уходит, чтобы обговорить все с администрацией и удостовериться, что проблем нет. Прирождённый лидер — думает Сейдл, в её чёрном костюме и бежевом топе, с широким шагом и не менее широкой улыбкой. Она не даст Люка в обиду. И Айрин не даст тоже. Такси мягко подъезжает к парковке у ресторана, и Сейдл называет адрес своего дома. Люк, который до этого пялился в телефон, поднимает голову. — До моей квартиры ехать ближе... Тариф же заоблачный! — Всё в порядке. Ты ни разу не был у меня. Считай это приглашением, — Айрин кладёт руку на его колено и мягко поглаживает большим пальцем шершавую ткань брюк. Уитакер только отворачивается к окну. Квартира Сейдла совсем не похожа на квартиру Люка. Уитакер в ней выглядит котом, что случайно забрёл в чужой двор: она темнее, с элементами какой-то непонятной никому дизайнерской мудрости. И в этом блаженствует свой хаос. Подушки на кровати лежат не ровно, в раковине ложка от джема, кроссовки Айрин кидает как попало. В глаза сразу бросается странное одиночество — кажется, на этих обоях висела картина или фотография, а сейчас её сняли и этот квадрат невыцветших обоев грустно напоминает о чьем-то фантомном присутствии. Шкаф слишком широкий для одного человека, по обеим сторонам кровати лежат милые пушистые коврики, хотя зачем их два? — Проходи, пожалуйста, — Айрин ведёт Люка за собой. — комната одна, не густо, да... Но мне в ней очень уютно. Ванная около кухни, туалет рядом. — Спасибо... Знаешь, я примерно это и ожидал увидеть, — говорит Люк, садясь на кровать. Он обращает внимание на тяжёлые шторы, низкие потолки и то, что кровать выполнена из темного дерева. — Я такой предсказуемый? — Нет, я не об этом. Просто это в твоём стиле. Всё такое мрачное, тяжёлое. Ты тоже казался мне таким раньше. — А сейчас? — А сейчас я понял, какой ты на самом деле, — Уитакер раздвигает ноги, чтобы Айрин мог подойти ближе и поцеловать его. Он немного стискивает бедрами бедра Сейдла и чувствует, как всё сводит внутри. — Хочешь что-нибудь посмотреть? — с трудом оторвавшись от мягких губ, Айрин облизывает собственные. Вино, пряность, чужое тепло. — Нет, у меня голова кружится, — Люк убирает пряди за уши. — Кто-то снова перебрал с алкоголем? — Убери эту улыбочку. Ненавижу её. От слегка раздраженного вида Уитакера Айрин хочет улыбнуться лишь больше. Он и сам молчит, что мир покачивается в полутонах и его клонит в сон. Но Люк точно выпил больше. — Точно не хочешь ничего смотреть? Даже если там будет Кира Найтли? Люк фыркает. — Даже если там будет голая Кира Найтли. Айрин смеётся и уходит в ванную. Люк переворачивается на бок и прислушивается к шипящему шуму воды за дверью. Спокойно. Хотя, на самом деле, было бы спокойнее, приведи он эту квартиру в порядок. Больше определённости, меньше хаоса. Но это неправильно. Айрину так комфортно, ему не нужно задумываться, чтобы цветы на подоконнике стояли на одинаковом расстоянии друг от друга; чтобы сон длился ровно восемь часов, а не восемь часов и две минуты; чтобы обед проходил обязательно под столиком с пальмой. Не нужно менять его под себя. Сейдл счастливый человек, которому не приходится задумываться о безопасности и таком параноидальном порядке. Никогда в его голове спокойствие не было связано с тем, что футболки сложены идеально и без складок. Его счастье — мокрая футболка, почти разорванные кроссовки, обжигающий эспрессо по утрам, когда он запрыгивает в Форд и пытается не опоздать на работу. Его спокойствие — это лёгкий джаз на кухне в десять утра и шипящий омлет, его тёмные воздушные кудри и небольшая щетина. Счастье Айрина — счастье Люка. Он немного улыбается. В саморазрушении есть своя романтика. — Хей, — голос Айрина доносится как сквозь дымку. — уснул? Уитакер приоткрывает глаза. — Нет, просто лежу. Он покрывается румянцем, разглядывая рельефный торс Сейдла. Не то чтобы очень накаченный, но эти до боли естественно выделяющиеся мышцы на груди и животе просто изводят Люка на ноль. Он моргает и краснеет ещё больше. Айрин умиляется такой реакции и говорит, что Люк очаровательный. Даже слишком очаровательный. Он садится рядом. — Идёшь в душ? — Я слишком устал. — Ладно. Хочешь чего-нибудь ещё? Люк колеблется на краю собственного сознания, мысленно посылая все к чертям. На самом деле, он хочет не "чего-то", а "кого-то". Его белые широкие плечи, тёмные кудри и ещё более тёмные глаза — он просто не может сопротивляться. Уитакер тянется к Сейдлу, положив руки на влажную кожу, и целует. Какие горячие губы и какие холодные плечи. От этого контраста его просто рвёт на части. — Я хочу только... Я хочу, чтобы ты был рядом. — Я рядом, — в Айрине просыпается неисправимый романтик. — И никуда не исчезнешь? — Никуда. Люк выдыхает в кожу, вновь втягивается в бесконечность поцелуя, прижимаясь к Сейдлу и нуждаясь в нем так отчаянно, как наркоман нуждается в новой дозе. Его бы запустить под кожу, по венам, как мощный антидепрессант, залить бы в нос, уши и рот, раствориться в нем. И Уитакеру кажется, что так и происходит, когда эти касания достигают всех частей его тела. Кроме той, что больше всего нуждается в прикосновениях. Уитакер мягко берет ладонь Сейдла и кладёт её на свой пах. Это так... Почти завораживающе. Даже через плотную ткань брюк. — Ты пьян. — И что? Айрин убирает руку, но Люк обделённо шипит и упрямо возвращает её на место. Сейдл отрывается от его лица и мажет по щеке пальцами. Поглаживает губы. Люк как в забытье прикусывает его большой палец. — Я не хочу, чтобы потом ты жалел. — Я не пожалею! Айрин, мне всегда так нравились твои прикосновения. — Тебе кажется, — Сейдл становится серьёзным. Он отстраняется, вынуждая Люка прижаться к нему ещё раз. Когда его руки исчезают с тела, Уитакер чувствует себя таким брошенным, что вся одежда начинает мерзко прилипать к коже. — Но Айрин... — Когда я просто отвёз тебя домой после бильярда, ты потом весь день вёл себя так, словно убил мою семью. Все нормально, я тоже тебя хочу. Просто не хочу, чтобы завтра ты испытывал стыд и ползал передо мной на коленях. Тёмные глаза-омуты Айрина выражают такое спокойствие и забвение, что Люку кажется, будто он этим взглядом связал ему руки. Сейдл гладит его по волосам и целует в щёки, лоб, лёгкими касаниями прижимается к губам, усыпляя любые протесты Уитакера без слов. — Это было другое. Сейчас мы пара. — Тем более. Я не хочу опрометчивости. Просто дай себе протрезветь, ладно? — шепчет он на ухо, прикусывая за раковину: у Люка по телу носятся табуны мурашек. — Ты меня убиваешь... — Ты меня тоже. Знаешь, как трудно смотреть на тебя такого? — Айрин берет лицо Люка в ладони. — Ты совершенство. Люк чувствует, как гора, давящая на его плечи, начинает по осколкам рассыпаться. — Тогда я приму душ. — Хорошо. Исчезая за дверью, он пытается сбросить тянущее желание в паху и включает холодную воду. Волосы Айрина рассыпаются по подушке. Она кажется ему такой мягкой. И это предвкушение, когда уже Уитакер вернётся и ляжет рядом. С момента расставания с Мартином правая часть кровати вечно пустует: Сейдлу противна любая мысль о том, что кто-нибудь воспользуется его постелью лишь на одну ночь, а потом оставит после себя тяжёлое ощущение в теле и мятую простынь. Лучше одному, чем так. Когда Айрин слышит неуверенные шаги, то протягивает руки и уже в полутьме находит прохладные ладони Уитакера. Матрас прогибается от веса чужого тела, и впервые зв долгое время Айрин рад, что спит не один.

***

Утром Люк просыпается от восхитительного запаха выпечки. На тумбочке около кровати стоит поднос с круассанами и стаканчик из кофейни. — Доброе утро. Что-то у меня не было сил на оладьи, спустился в кафе. Люк расплывается в улыбке и поднимается на локтях. — Доброе утро. Это не важно, все равно... Безумно приятно. — Вот и чудесно. Завтракай, пока чай горячий. Уитакер кусает круассан — разумеется, не такой, как во Франции. Французы не стали бы упаковывать их в пакеты с национальным флагом и круглой наклейкой эйфелевой башни. Но такие тоже вполне вкусные. Не слишком сладкие, похрустывающие на губах. — Может, ты успел слетать во Францию, пока я спал? Айрин смеётся. — Увы, ты проснулся слишком рано для таких путешествий... Они с Хэмлоном были во Франции довольно давно, хотя путешествовали часто. Уитакер не мог вспомнить ни единого лета без табло в аэропортах, металлических поручней автобуса, что вёз их к самолету, улыбчивых стюардесс и огромного темно-зеленого чемодана. Прованс, Грас, Ницца — дальше в Италию. Ему запомнились ажурные мосты в горах Эстереля, заросли дикой мимозы. Они выходят на балкон, потому что Сейдлу снова нужно покурить. А Люку просто жизненно необходимо побыть рядом с ним. — Хэмлон обожал путешествовать. Помню, как мы были в Париже, и ездили на экскурсию в Йеллоустоун, — Люк немного улыбается. Он смотрит на город из окна так, словно надеется увидеть вдалеке пик эйфелевой башни или возвышающийся вулкан. — и в Стамбул, и в Чехию. Там было так красиво! Я и передать не могу, насколько унылыми теперь кажутся мне эти многоэтажки, — он даже отводит взгляд и почему-то поворачивается к Айрину: будто его лицо — это что-то новое, сравнимое с красотой природы. — Правда? А Мартин — тот ещё домосед. Серьёзно, иногда мне было трудно его даже в кино вытащить, — Айрин подкуривает из мятой пачки и опирается о подоконник, — хотя что такого в кино? Сиди, жуй попкорн, смотри фильм, целуйся. Почти как дома! — Я этого не понимаю. И очень скучаю по таким поездкам. Люди, которые путешествуют, смотрят на мир совсем иначе. — Классно, что у тебя была такая возможность, — слово "была", пожалуй, ранит Уитакера больнее ножа, но виду он не подаёт. Только кивает. — У всех она есть. — Если бы... Я трачу треть зарплаты на аренду этого дворца, — Айрин иронично усмехается. Если под дворцом он имеет в виду эту крохотную квартирку, то тут есть доля сарказма. — плюс еда, эти чёртовы сигареты... Зарплата вроде шикарная, но на Париж не хватит. Люк вздыхает. Наверное, Айрин прав. Как же тяжело выпутываться из нереалистичного прошлого. Когда осознаешь, почему все взрослые говорят, что скоро ты начнёшь скучать по детству. Люк уже давно не ребёнок — но после смерти Хэмлона он чувствовал себя младенцем, подброшенным на порог приюта. — Да... Раньше мне не особо думалось об этом. — Извини за интерес, но... Откуда у вас были такие деньги на поездки? — Хэмлон был ребёнком богатых родителей. Его это не портило, просто его возможности стали чем-то вроде священного грааля в наших отношениях. Знаешь, говорят, чтобы поддерживать романтику, нужно устраивать свидания, совместный отдых и все прочее... Хэмлон пользовался этим как мог. Поэтому мы и ездили на разные уголки земли, пока одно из таких путешествий не забрало его у меня, — на глаза Люка тут же едва не наворачиваются слезы. — если бы я знал, что эти попытки улучшить наши отношения обернутся вот так, я бы выбрал оставить всё как есть. — А до этого они не были так крепки? — В том-то и дело, что были. Нам незачем было пытаться делать их ещё лучше. Отец Хэмлона говорил, что развитие — это постоянное движение, так что с радостью оплачивал разные туры и экскурсии. — Иногда наши сильные стороны делают нам больнее всего. — В какой книге ты это вычитал? — Я только что придумал, — щетинится Сейдл. — Извини, я тебя перебил. — А вообще, его семья отлично меня приняла, — Люк продолжает, — я же такой правильный, опрятный юноша, который падает в обморок, услышав слово "дрочка". Окончил экономический университет, получал грант, потом повышение квалификации, курсы переподготовки — и "Elite cure". Хэмлон был немного против, он... — Люк царапает пальцем застывшую грязь на оконной раме, — считал, что я достоин большего. Предлагал открыть мне собственную компанию. "Твои мозги и мои деньги, — говорил он, — будешь лучшим страховщиком в мире!" — Значит, закапываешь потенциал? — Лишь охраняю людей от моих ошибок. — Квартира, в которой ты живёшь, тоже принадлежала Хэмлону? — наверное, Айрину не стоит об этом спрашивать. Не его дело и все прочее, но если у Люка не было бы денег, чтобы купить такую красивую квартиру, вероятно, и тут Хэмлон пришёл на помощь? — Да, — Уитакер мелко кивает, — мы жили там до... Его смерти. Когда его не стало, я начал собирать вещи, но миссис Уэст, это его мать, сказала, что я могу остаться. Вскоре они с мужем переписали квартиру на меня, так что теперь она моя. Если бы не родители Хэмлона, пришлось бы уехать. — Наверное, это тяжело — жить и каждый день сталкиваться с воспоминаниями о прошлом? — Сначала безумно тяжело, — Люк наконец-то отлипает от окна и садится на пол. К нему опускается и Сейдл: не то чтобы он любитель проводить допросы, но что происходит сейчас, если не допрос? Знай, кого любишь. Знай, кого ненавидишь. Знай, кому доверяешь. Ворошить прошлое, как тыкать вилкой почти сдохшего осьминога на тарелке в корейском ресторанчике — так себе затея, но что ещё делать? Как-то так получается, что после шумных вечеринок и жарких поцелуев обязательно следуют долгие разговоры и поиски спасительный минеральной воды. — Но сейчас тебе лучше? — Сейчас есть ты. И я понимаю, что жизнь не закончена. Если я не хочу хранить одни воспоминания, надо заполнить их другими. — Ты прав. Иначе так можно всю жизнь оплакивать свое горе, но в итоге окажется, что свое время ты проплакал. — Я, наверное, слишком много болтаю? Тебе бы хотелось рассказать про Мартина? — У тебя с Хэмлоном такая красивая история. И очень трагичная. А мне нечего рассказать. Мы с Мартином были обычной парой. Даже стыдно сейчас, что мы ничем не выделялись. — Быть простыми — это не плохо. Самые красивые вещи в мире всегда проще, чем мы думаем. У каждого есть свое неповторимое. — Ты слишком позитивно мыслишь после того, что жизнь сделала с тобой. — А ты слишком угрюмый. Да, иногда дерьмо случается. Но я хочу быть сильным, чтобы... Чтобы мы были в порядке. — Ты самый сильный, кого я встречал, — признаётся Айрин. Сигарета упирается фильтром в подоконнике и летит с третьего этажа на цветастый газон.

***

~когда я потерян, ты находишь меня. и когда я сомневаюсь, ты становишься моей верой. я задерживаю дыхание каждый раз, когда ты уходишь~

***

Люк тянется к Айрину и целует его. Почти как дыхание рот в рот — такой же жест, крик о помощи, просто более привычный. Сейдл проводит кончиком языка по губе Люка, вызывая у него короткую улыбку, прежде чем вновь прижаться к нему губами. — Я уже трезв, — хихикает Уитакер, напоминая о вчерашнем условии. Айрин почти картинно закатывает глаза. Господи, ему до боли не хочется навредить: держать Люка в объятиях, и куда девается эта хвалёная дерзость? Некоторые люди просто имеют смысл — и один из таких людей — Люк. Он оставляет другим гадать, как они зашли так далеко, и Сейдл подхватывает его под бедра и несёт в спальню.