В объятиях отчаяния/In the arms of despair

"Я любил тебя так сильно, что мне было наплевать, буду ли я когда-нибудь убит твоими руками." Годжо умер, спасая Мегуми. Мегуми хочет умереть следом, не чувствуя себя достойным этой жизни. Не тогда, когда получил её ценой жизни своей любви. Не тогда, когда его руки запятнаны его кровью, от которой Мегуми никогда не отмоется. Мегуми хочет быть эгоистом в конце концов, как сам Годжо его однажды учил. Он хочет быть рядом со своей любовью, прижиматься к нему каждую ночь и держать его голову на своей груди. Он не хочет жизни, в которой нет Годжо, так честен даже с собой он не был никогда. Утро не предвещает ничего хорошего, когда просыпаешься с головной болью, состоянием зомби и пожирающим самого себя организмом от недостатка питания как такого. Мегуми был жаворонком, но всегда вставал немного позже Годжо, часов от восьми до десяти по выходным, а теперь у него уходит полчаса ежедневно на то, чтобы разлепить как минимум красные и опухшие от полуночных приступов плача глаза. Чтобы встать с самой кровати, Мегуми требуется уже намного, намного больше времени. Бывает и такое, что он весь день проводит в постели только потому, что не имеет сил пошевелиться. Или не хочет. Или и то, и другое. По большей части он просыпается только по нужде организма, как всегда крепко прижимая к себе что-нибудь из гардероба Годжо, что теперь является составляющим этой кровати. Если бы была возможность заснуть и никогда больше не проснуться, то Мегуми уже хоронили бы где-нибудь рядом с любовью всей его жизни. Поэтично и трагично. Мегуми не считает свои мысли ненормальными, он не думает, что зациклен на суициде, иначе как бы он сейчас находил в себе силы вставать, чтобы попить воды на кухне и полтора часа стоять у окна, вслушиваясь в тихий и слабый ветер за рамой. Брюнет сейчас такой же слабый, как и его сердце, кажется, будто его можно раздавить всего парой упоминаний о Годжо или же одном единственном обвинении в его убийстве. Мегуми бы тутже покончил с собой, он до сих пор не может вынести того факта, что его руками отняли самое дорогое, что у него было. Он ненавидит себя, корит, и корит, и корит... Такое понятие, как "принятие себя" ему перестало быть знакомо. Какое принятие? К чему оно надо? Как оно облегчит его жизнь, ведь он всё равно из раза в раз, каждый день, час и миг будет помнить, как отнял у самого себя пол жизни? Неважно, что им управляли и он не мог этому противостоять, он всё это видел, он всё это помнит. И от этого легче не становится. Хочется только смерти, которая, возможно желательно, приведёт его к Годжо. Стоя и немного пошатываясь перед зеркалом в ванной комнате, Фушигуро наблюдает на своём лице полный беспредел, которого раньше не допустил бы ни за что. Волосы спутанные и наполовину смятые, наполовину перекошены в разные стороны. Нездорово бледная кожа, опухшие щёки, искусанные до крови губы, вовсе отсутствующая и мёртвая мимика. Про глаза брюнета вообще ничего не стоит говорить, они похожи на настоящее поле боя. Ему никогда не приходило в голову, что однажды он будет выглядеть вот так. Подумать только, одно неправильное движение - и твоя жизнь разрушена. А ты вынужден за этим всем наблюдать, будучи не в состоянии что-либо сделать. Мегуми сломлен, разбит, раздавлен, уничтожен. Смысл ему хвататься за крупицы того, что его друзья называют надеждой? Что ещё за надежда эта ваша? Кто такая? Мегуми знает лишь непреодолимое горе и бесконечные, бескрайние муки. Мозг брюнета пытается справиться с навалившимся грузом путём воспроизведения плёнки счастливых воспоминаний, взятых из памяти, но вместе с ними всегда приходят мельчайшие детали о том, как невозможно преданно, искренне и с улыбкой Годжо выполнял две вещи - любил Мегуми и отдавал, отдавал и отдавал этому миру всё, что мог. Свою силу, своё прозвище, здоровье, покой, само существование и многое другое. Он до самого конца не брезговал ничем, рисковал своей жизнью и просто улыбаясь нёс на себе бремя мирового уровня - защиты мира. Хотя миру всегда было мало, он ничего в ответ никогда не говорил. Он делал вид, что ему плевать, и строил из себя не серьёзного эгоистичного ребёнка, чтобы так к нему все и относились. А потом Мегуми глубокой ночью находил у него под глазами круги, когда просыпался от присутствия Годжо рядом с собой - тот приходил поздно, но всегда возвращался к Мегуми с тёплыми объятиями на ночь, перед тем как снова уйдёт на очередную миссию рано утром. Мегуми не всегда удавалось дождаться его в их постели, поэтому часто он обнаруживал руки мужчины на себе лишь посреди ночи, если повезёт случайно проснуться. И разглядывая потемневшую кожу вокруг глаз Годжо, Мегуми поджимал губы в немой печали и нежно целовал глаза любимого, надеясь хоть немного излечить его от недосыпа, пока он спит. Интересно, замечал ли он собственную бесконечную усталость, каждый день непрестанно улыбаясь всем подряд?

...

Солнце казалось пасмурным даже не смотря на то, что не скрывалось за облаками. Листву гладил северный ветер, где-то на деревьях шумели цикады. Воздух пахнет чем-то незнакомым. Не имея живого блеска в своих глазах, Мегуми смотрит в зеркало в гостиной ничего не выражающим взглядом. Кожа вокруг глаз то ли красная, то ли бордовая, и опухшая, а от слёз на бледных щеках скоро татуировками отпечатаются следы. С какой-то надуманной самоиронией, Мегуми подумал: он мог бы умереть здесь, вот так. Что ему мешает? Часть его души - его жизнь - не рядом с ним. Его вообще больше нет на этом свете, так какой смысл во всём этом? В тот день Мегуми пытается порезать себе вены кухонным ножом. Какая бредовая идея... зато быстро и до невозможности просто. Утахиме, решившая проверить юношу по пути в техникум, очень вовремя его на этом ловит, успевая предотвратить последствия, которые могли стать для него необратимыми. – Мегуми, ты что творишь?! – усадив Фушигуро на диван, женщина кричит, быстро останавливая кровь на чужом запястье. По её виску нервно пробегает холодный пот. О чём только думает этот подросток?! – Меня по имени звал только Годжо-сенсей. – говорит брюнет сиплым голосом, смутно уставившись погаснувшим взглядом куда-то в сторону и не моргая. Услышав это, Утахиме сразу умолкает, с сожалением глядя на юношу. – Прости. Мегуми ничего не ответил, позволяя женщине себя перевязывать. Когда она закончила, то проверила брюнета на наличие других возможных увечий, пытаясь поговорить о произошедшем, но ничего не выходит по очевидной причине отсутствия коммуникации со стороны Фушигуро. – Уйдите пожалуйста. – он шепчет довольно тихо, так что незаметно Утахиме поджимает губы, понимая, что брюнет сдерживается, чтобы не пустить слезу перед ней. – Ладно, – говорит она, закончив работу и вставая. Её взгляд обеспокоенный, но она знает, что не сможет помочь ему сейчас. Только смотрит внимательно. – уйду, но я не могу оставить тебя одного, мне придётся приставить к тебе кого-нибудь, чтобы ты ничего с собой не сделал. Фушигуро раздражённо цокает языком, словно его как ребёнка отчитывают, но понимает её обеспокоенность, и просто устало переводит взгляд с никуда на свои перевязанные руки. Они болят. Интересно, из-за ран или просто потому что всё остальное тоже болит? – Та не буду я больше, оставьте меня в покое. – хотя он не может обещать, что в следующий раз его так не накроет. Он не должен так говорить. – Прости ещё раз. – Утахиме с сожалением деликатно отвергает просьбу юноши и покидает дом, на выходе набирая номер Яги. Фушигуро медленно встаёт, бродя по дому просто без причины в который раз. Он подолгу смотрит в открытое окно на небо, иногда проводя за этим местом целыми днями. Плавающие по горизонту платиновые облака напоминают ему о нём. Вот бы утонуть в них и раствориться в атмосфере, словно пепел, словно туман. Ему стоит выйти на улицу. ... К нему приставили Кусакабе, с которым у Фушигуро ещё не было каких-либо близких знакомств или разговоров по душам на протяжении всего времени, и брюнет надеется, что не будет. Мужчина только курит время от времени и смотрит на него с запутанным выражением лица, то ли ему жаль, то ли его это касаться не должно. Они почти не разговаривают и даже не встречаются взглядами, что даёт брюнету возможность придумать, как от него ускользнуть. Кусакабе выглядит так, будто хочет сказать что-то в поддержку, но никак не придумает, что. Он наверняка понимает, что такого, как Мегуми, не возьмёшь разговорами, поэтому в его голове крутится смутный пазл по разгадке о том, как можно до парня достучаться. В любом случае, прикинувшись спящим в закрытой комнате, Фушигуро обманывает его, сбегая через окно в спальне, чтобы в одиночку пройтись по полям Киото. Погода слишком солнечная, может, если повезёт, Фушигуро даже ослепнет. Хотя, он вышел бы в любом случае, даже если бы за окном буйный ливень бил по каменным тротуарам, а сильный ветер трепал верхушки деревьев. Он совсем один, только слегка ветреная погода и танцующие стебли травы щекочут его уставшее тело. Однако, на самом-то деле он не один - у него есть друзья, которые всегда с ним и в огонь, и в воду. Второгодки, которые вот-вот уже перейдут на третий год, поддержат в трудной ситуации и дадут бодрящего пинка при сомнении в себе, хорошие учителя и так далее, и тому подобное. Он их всех безумно ценит, правда, Мегуми пытается принять их заботу, выдавливает из себя столько положительных эмоций, сколько может, хотя урок не выходит, старается держать свой рассудок холодным... Но это всё бесполезно, если всё равно не чувствует себя живым. Он не один, но он одинок. Только сейчас ему приходит осознание того, что Годжо был абсолютно одиноким. Рядом с ним находились другие шаманы, близкие ему люди, учитель, бывшие одноклассники, ученики - он часто был окружён людьми, но никто не был с ним по-настоящему близок. Мегуми раньше не замечал, но Годжо приглашал многих из них в разные места, он посещал с Шоко бары и пару раз ходил с Нанами в какие-то заведения, но это было лишь то, что он сам не мог себе позволить из-за строгого отношения к алкоголю и сигаретам. Он водил их троих по ресторанам, зная, что они всегда рады угоститься за его счёт. И всё же в другие моменты, когда он вёл себя также придурковато, что он выбрал в качестве своей модели поведения, он невзначай предлагал куда-нибудь сходить, что-нибудь посетить вместе. Однажды он с разной формулировкой спрашивал у всех подряд насчёт небольшого похода, возможность которого выпала ему на миссии. Но все отказывались и никогда не интересовались мнением Годжо насчёт этого. Никто не воспринимал его всерьёз. "Нет, спасибо." "Нет." "Будь серьёзен, ты на задании." "Что случилось, Годжо, ты ещё чего-то хочешь? Поторопись и уходи." Мегуми слышал, что он провёл этот день похода один. Рядом с костром на раскладной табуретке, с белым мармеладом, нанизанным на палку, в густом лесу. Один. Большую часть своего времени он проводил вот так, в полном одиночестве. Не потому, что ему это было нужно, а потому что он спрашивал, но не получил ни от кого согласия на предложение. И был в порядке с этим, потому что привык. Давным давно привык к тому, как к нему относятся, и просто принял это, как что-то само собой разумеющееся, никого по-настоящему не заставляя. Но никогда не переставал улыбаться, никогда не жаловался на свои проблемы в действительности, никогда ни у кого не просил помощи, поддержки, утешения. Он не знает о личных границах, он навязчивый, ребячливый и самоуверенный, он полный придурок, но он никогда не говорил о том, что он всех вокруг знает и понимает больше, чем кто-либо. Только сам себя он не понимал. Он знал себя лишь как оружие, машина для убийств и изгнаний, робот в кожаном костюме, мощное средство массового поражения. Он никогда не имел возможности почувствовать себя человеком. Ему никто этого не давал, но он и не просил. Он полностью отдавал всего себя, вложился в в других - делал всё ради будущего следующих поколений, не думая о себе совсем. Он не знал себя человеком. Постепенно сложив все эти факторы воедино, Мегуми поздно понял, что Годжо на самом деле никогда не умел себя любить. И до самой смерти так и не научился. От осознания этого Мегуми хочет умереть ещё сильнее. Столь безумно солнечный день, видимо, всё таки ослепляет его, поскольку на первом же поле, на которое он выходит, на пустынном холме внезапно перед ним возникает силуэт, как яркая люминесцентная галлюцинация, перепугав до смерти так сильно, что Фушигуро чуть не грохнулся в обморок. Как какой-то безумный мираж, он увидел силуэт Годжо, стоящий перед ним в добром здравии. У брюнета в голове много вопросов и сплошная путаница. Что происходит? Почему происходит? К тому же, он так давно не видел его - уже практически месяц (давно уже не считает дни) - с чего бы ему сейчас появляться? Ах, да, Мегуми в бреду. И он сам себя до этого довёл, так чему же удивляться? – Когда я успел дойти до настоящих галлюцинаций? – спрашивает Мегуми сам себя, осмеливаясь подойти ближе к столь яркому плоду его больного воображения. Решающее реалистичное изображение Годжо стоит и молча смотрит на него непонятным взглядом. Жаль, что галлюцинации обычно не разговаривают. Чтобы он ему сейчас сказал? Мираж очень мощный, неужели его так сильно ведёт? Во что он превратился. Хотя Мегуми очень рад, что изображение не рассеивается при приближении к нему. На самом деле Мегуми просто до безобразия рад видеть его даже таким вот стойким миражом, даже результатом его сбредившего сознания. Он наконец сошёл с ума, однако теперь у него есть возможность хотя бы так видеть Годжо. Хотя бы просто на него взглянуть, и юноша уже чувствует себя чуточку лучше. Его кости немного болят, а в животе сдвигаются непонятные процессы, словно съеденные ржавчиной шестерёнки. Платиновые волосы заботливо расчёсывает лёгкий прохладный ветер, природно бледная кожа выглядит здоровой и светится, будто отражает прямые лучи солнца; наряд тот, что был на нём в последнем бою, теперь чистый и более менее опрятный. Он стоит, не двигается, но совсем как живой - голова наклонена вниз, расслабленные ровные брови, улыбка эквивалентом с тысячу солнц и потрясающие голубые глаза, в которых всегда отражается лазурное небо и необъятный океан вместе взятые. Мегуми честно благодарит своё воображение за то, что эти невероятные глаза смотрят на него. Солнце слепит, но по сравнению с этими глазами оно - ничто. Голова ощущается, словно ватная, белый шум играет в ушах. Всё вокруг замерло, задержало дыхание, умолкло странным образом, будто он попал в сказку, сотканную из немых снов. Безумно высокий, невозможно красивый, весь такой очаровывающий, потрясающий человеческое воображение. Любимый. Мегуми долго смотрит на него, затаив дыхание, будто боится случайно вздохнуть в его сторону и узреть, как силуэт колеблется на ветру, словно слабый огонь свечи. Он хочет как можно дольше оставаться в этом моменте. Если он сошёл с ума и это - плата за его рассудок, то он уже не вернётся обратно. Ни за что. Лучше уж так, чем не видеть его вообще. Мегуми поджимает губы, кажется, он столько всего хотел бы ему сказать. Как он любим, как он уважаем, незабываем. Мегуми бы сейчас всё отдал просто за возможность крепко его обнять. Обнять так, чтобы Годжо ощутил всю любовь, направленную на него. Чтобы понял, как по нему скучают. Чтобы перестал считать себя бездушным холодным оружием. Чтобы почувствовал себя человеком. Юноша очень медленно, пугливо и осторожно тянет руку к чужой ладони бесконечное количество времени, и внезапно с оторопелым выражением лица обнаруживает физическое сопротивление - настоящее касание кожи к коже, твёрдость, гладкость и лёгкая шероховатостиь поверхности. От прикосновения ладоней исходит натуральное тепло и по руке брюнета пробегает статическое электричество. Неужто всё настолько плохо, что он не может даже отличить созданную воображением галлюцинацию от реальности...? – Странно... – сипит он, испуганный и недоумённый. Его собственный голос теряется и предательски пропадает, а сердце в его груди впервые начинает биться не безумно медленно. – Мегуми. – низкий мелодичный баритон, вдруг производимый галлюцинацией, попадает в воспалённый мозг юноши как стрела по мишени точно в цель, сотрясая всё изнутри одним своим звучанием. В животе Мегуми всё резко перевернулось. Этот голос отрезвил его, как без предупреждений вылитое на голову ведро холодной воды. Как будто внезапно по голове с силой ударили. Словно в поясницу воткнули электрошокер. Нет, подобный мираж не может так сильно влиять на него... верно? Должно быть, у него большие проблемы с головой... Видимо, Мегуми уже окончательно довёл себя до белого колена. Юноша шокировано поднимает голову с их ладоней на чужое лицо, пытаясь заглянуть в глаза напротив и ничего не ожидая там увидеть, кроме статического образа картин реалистичных галерей, но почему-то он видит. Живой взгляд любви всей его жизни, сконцентрированный на нём. Прям как тогда, когда разбилось его сердце. Словно неподвижная скульптура он застыл перед ним, но разница между ней и реальностью в том, как остальные чувства Мегуми, помимо зрения, на неё реагируют. Они бурлят, словно кипяток, поднимая жар в его теле и заставляя неистово потеть. Чувства шамана, того, кто знает, как отличать подобные вещи, даже в плохом, в ужасном состоянии. Так их учили. Всё его существо содрогается в попытках отличить, заметить, выявить хоть малейшую неточность, неровность и обнаружить подделку, но не может. Особая искромётная аура, поток нескончаемой кипящей силы, которая постепенно нарастает со стороны альбиноса, начинает пугать. Она окутывает пространство вокруг них с такой тяжестью, словно её сдерживают. И поскольку другого адекватного и логичного объяснения не находится, удостоверившись в том, что Годжо - настоящий, живой, стоит прямо перед ним и тепло улыбается, Мегуми падает на землю от резко ослабевших коленей и с силой бьёт себя по лицу руками, закрывая отчаянное, запутанное в эмоциях выражение. Он вновь плачет, распинается, как в первый раз, стенается так, будто в нём целый водопад, но в этот раз по другой причине. Он не может поверить в то, что всё это прямо сейчас - реальность. Спустя столько часов, минут, секунд, мгновений, наполненных горем, болью и страданиями, спустя невероятное количество физических и психических мучений, душевных терзаний и суицидальных мыслей. Мегуми себя сам едва не погубил. – Ты сумасшедший псих! – Мегуми рыдает, не сдерживаясь, его эмоции перемешаны и юноша испытывает одновременно слишком много всего. Его руки больше не скрывают лицо, они безвольно упали к ногам и голова запрокинута вверх, к небу. Глаза закрыты, потому что слёз всё равно слишком много. Он не стесняется рыдать, как ребёнок, с него хватит. Мегуми отдал своё возможно счастливое детство, чтобы выжить на улице с сестрой, ему пришлось рано повзрослеть и развеять свои детские годы по ветру. Он столько времени не позволял себе лишнего, так долго был взрослым и стольких потерял, но хорошо держался доселе. Кома Цумики была для него ударом и её смерть его ужасно ранила, травмы и неизлечимые шрамы друзей делали ему больно и заставляли отчасти чувствовать вину, но смерть Годжо подкосила его конкретно и нанесла непоправимый вред. Он мог выдержать всё, ему удавалось выдержать всё, но только не это. Годжо был всем, что поддерживало его во всех смыслах и помогало брюнету сохранять рассудок. Он был настоящей ходящей бомбой, но Мегуми не хотел бы его другим. Годжо плавно подошёл к нему, присев перед юношей на корточки. Его рука потянулась к лицу Мегуми и грубоватая ладонь нежно погладила щеку, ласково вытирая слёзы. Юноша слегка приоткрыл глаза и сквозь беспорядочный шквал слёз, застилающих поле зрения, взглянул на мужчину. Годжо тепло улыбается, словно его совсем не смущает неустойчивое, печальное и уязвимое состояние Фушигуро. Юноша знает, что Годжо ненавидит слёзы и однажды брюнет уже слышал, что тот испытывает отвращение к слезливым мужчинам. Соответственно, боится его реакции и негативного отношения к себе, особенно сейчас, когда Мегуми нуждается в нём больше всего. Но этого не происходит, наоборот, Годжо смотрит на него с любовью и нежным понимаем, пальцы не перестают вытирать слёзы с лаской и деликатностью. "...часть моего сердца." Сорвавшись на всех порах, Фушигуро тянется вперёд и тутже врезается в мужчину с такой силой, что сбивает с ног, спотыкается сам и они вместе летят на траву посреди обширного поля с холмами. На пару моментов время вновь замедляется и слышна лишь тишина, прерываемая приятным шумом ветра, разглаживающим холсты травы и свободные складки слегка мешковатой одежды мужчин. С характерным "уф" Годжо надёжно обнимает юношу за подрагивающие плечи, ничего не говоря, а затем хрипло смеётся, запутывая свою широкую ладонь в чёрных кудрях Фушигуро. Его глубокий неспешный смех отзывается в грудной клетке Мегуми ударной волной и обвивает сердце толстыми лианами, заставляя его биться, как птица в клетке, жаждущая воли. – Я... я так скучал... – брюнет не может остановить поток слёз, создающий мокрое пятно на чёрной футболке Годжо. Его голос ломается, мысли запутываются, слишком много слов и предложений выливаются в сплошную мешанину звуков, сопровождаемых всхлипами. Мегуми был на пороге отчаяния, так и не смирившись со своей потерянной любовью, которую так подло отобрали у него через его собственные руки. Он не мог это пережить. Теперь, когда столь большая потеря вот так внезапно прекращает быть таковой, Мегуми превратился в чувствительный переизбыток чувств. Его мозг перегружен, но сердце так быстро стучит, словно только и хочет, что вырваться и прыгнуть Годжо в руки. Мегуми так давно подобного не чувствовал. С того самого рокового дня не было ни минуты, чтобы он не корил себя за всё на свете. Сейчас же его бесконечная усталость наконец находит свой предел, и если это чудо - он будет молиться богу. Юноша утыкается лицом в широкую грудь Годжо, в который раз разбито всхлипывая. Речь судорожная и спутанная. – Пожалуйста, пожалуйста... прости меня... Прости, прости, прости... – Мегуми, – мужчина мягко зовёт его, ласково расчёсывая чернильные волосы одной рукой и с нажимом поглаживая напряжённую спину второй, чтобы ослабить натянутость в мышцах. – прошу, дыши. Фушигуро правда пытается, но его тело будто себе не принадлежит - всеми фибрами своей души физически и психически он цепляется за Годжо так, словно от этого зависит его жизнь. Его самого неконтролируемо трясёт, а сердце болит и стучит о рёбра, как сумасшедшее. Голова кружится от количества всех клокочущих в голове эмоций и чувств, что заполнили юношу, сопровождаясь сплошным градом из глаз. Он зол и рад, печален и счастлив. Он шокирован до онемения конечностей, но его удивляет то, сколько ещё воды может выйти у него из глаз. Мозг, тем не менее, продолжает сомневаться как в текущем происходящем, так и в своём собственном рассудке. Ну как он мог появиться вот так из неоткуда? – Мегуми, – Годжо с лёгкостью подхватывает юношу за подмышки, чтобы выровняться и сесть вместе с ним на руках на землю, вместе с чем заботливо держит руку на пояснице, прижимая к себе. Тепло его тела согревает Мегуми, прямо как самое настоящее солнце, о котором он столько времени грезил. – прости, что так долго. Мегуми отрицательно мотает головой, продолжая скрываться за мощной грудью учителя. – Что б я сдох. – позади них внезапно объявляется тяжело дышащий Кусакабе, словно он пробежал марафон. Мужчина стоит полусогнутый и опирается руками в колени. Его выражение лица, олицетворяющее само понятие слова "глубокое потрясение", подразумевающее шок, застыло в весьма красноречивом положении, когда челюсть вот-вот упадёт на грунт и пробьёт ядро Земли.