inclusio

      Он проверил везде: и под большим диваном напротив камина, и за плотной кухонной шторой, и в скрипучем сундуке с зимними вещами. Он обошёл весь дом по меньшей мере трижды. Арго неустанно цокал лапами следом, заглядывал в комнаты, смотрел на Вергилия — глаза у него выражали немой вопрос, он явно не понимал сути их занятия, но, как настоящий товарищ, поддерживал даже самую бессмысленную затею.       За окнами барабанил дождь. Ева уехала в город, а отца Вергилий с утра не видел. Вероятней всего, он был в одной из тех комнат, куда им с братом не разрешали заходить — в подвале или в кабинете на втором этаже. В последнее время отец часто и надолго куда-то уезжал, а если и был дома, то не играл с ними так много, как прежде.       Длинная стрелка часов мягко намекала Вергилию, что он ищет брата непозволительно долго. Обычно у Данте не хватало терпения сидеть где-то столько времени. Он начинал издавать звуки — хлопать или выть, как приведение. Тишина же вызывала у Вергилия растерянность. Если б не дождь, он бы подумал, что Данте сжульничал и убежал прятаться в сад.       — Арго, — Вергилий остановился, серьёзно посмотрел на пса. Арго послушно сел, ожидая команды, — найди Данте.       В воображении Вергилия это был отличный план. Арго — охотничья собака, у него должен быть отличный нюх, и он знает, как пахнет Данте. Он найдёт его без труда. Так Вергилий думал.       Но Арго наклонил голову. Одно ухо легло ему на щеку, другое тянулось к полу — выражение, которое с точностью можно трактовать как «я тебя не понимаю». Вергилий сжал губы.       — Найди Данте, — повторил он серьёзно. — Дан-те.       — Это работает не так, — произнесли позади.       Вергилий обернулся. В дверном проёме гостиной стоял отец. Он улыбался, кажется, позабавленный его попыткой использовать Арго в пряточном мухлеже. Вергилий вдруг понял, что весь план его был нечестным, и правильно было бы крикнуть «я сдаюсь», чтобы Данте вышел, и они разыграли партию заново.       — Прости, отец, я…       — Арго не различает нас по именам. По крайней мере, не так точно — у него нет в этом необходимости. Нужно взять что-то, что пахнет Данте, и дать ему, чтобы он взял след, — Спарда продолжил после небольшой паузы. — Хотя я сомневаюсь, что в доме эта затея будет осуществима.       Вергилий кивнул. Да, их запах должен быть здесь повсюду. Вряд ли Арго сможет точно определить, который из них наиболее свежий. Он опустил голову, испытывая разочарование в собственной затее.       — Но, — произнёс отец, — есть и хорошая новость.       — Какая?       — Такие, как мы, всегда знают, где находятся их близкие.       Вергилий взглянул на отца с трепетом. Он знал, что они не хуже и не лучше других детей, но на других детях оставались синяки и ссадины, они боялись крови, их кости срастались месяцами. У других детей на коже могли быть несмываемые пятна, родинки и веснушки, а ещё на солнце у них краснели носы и бледнели волосы…       У других детей — но не у них с братом. И не у отца.       — Подойди, я покажу тебе.       Отец попросил его закрыть глаза и попробовать услышать Данте, как если бы Вергилий точно знал, что брат находится в одной комнате с ним. За темнотой опущенных век исчезли стены и дверцы шкафов. Весь дом стал единым пространством. Вергилий шагнул вперёд, неуверенно, наугад, и ладонь отца оказалась на его плече, мягко подталкивая вперёд.       — Позови его мысленно. Почувствуй, как откликается связь, которая лежит между вами.       Голос, учтивый и тихий, помогал Вергилию сосредоточиться. Если отец точно знает, что у него получится, значит, так тому и быть. Вергилий представил, будто между ним и Данте лежит верёвочка. Вначале она путанно валялась у него под ногами, но затем он сосредоточился, попытался разглядеть её конец.       — Вот так. Ступай.       Отец держал его за плечи, пока Вергилий сматывал в клубок верёвочку. «Данте», — повторял он мысленно каждый раз, когда ему казалось, что он потерялся. «Дантедантеданте», — имя сливалось с самим собой, рождало какое-то новое звучание из знакомых слогов. «Дантедантеданте» скакало по тёмному пространству его закрытых век, и слепота больше не казалась такой беспробудно пустой.       — Открой глаза, — сказал отец.       Вергилий неохотно послушался. Они оказались на чердаке, у сундука с зимними вещами. Он невольно испытал разочарование, которым незамедлительно поделился с отцом.       — Я уже искал здесь.       — Посмотри ещё раз.       Вергилий кинул взгляд на отца — лицо того изображало предвкушение, как будто он лично положил Данте в этот сундук. Разочарование Вергилия на мгновение притупилось, рядом с отцом легко верилось в чудо, поэтому он поднял крышку.       — Ничего нет, — озвучил Вергилий       — Ты точно в этом уверен?       Наверху сундука небрежно лежал кожаный плащ с пушистыми меховым воротником, торчали рукава колючего маминого пальто, в углу был скомкан вязанный их гувернанткой шарф. Обычно вещи не хранились у них в таком беспорядке, подумал Вергилий, и его начало брать смутное сомнение.       — Всегда доверяй своему предчувствию, — сказал отец, поднимая подол громоздкого коричневого плаща.       Под ним, свернувшись клубком, обнаружился спящий Данте.       — Нашёл, — озвучил Вергилий поражённо, и услышал, как позади него усмехнулся отец. ///       — Я найду тебя.       Бездна гремела позади. Каждый клочок её недра трепетал то ли яростью, то ли отчаянием. Вергилий ещё был связан с ней. Чёрная субстанция жирными, тяжёлыми каплями текла по его ладоням, но уже не сковывала движений. Чудесный контраст, коим он всю жизнь являлся, восстановился таким же непостижимым образом, каким появился на свет. Его истинная сущность выталкивала черноту. Его истинная сущность отвернулась от Бездны так же, как это сделал отец.       — Я найду тебя.       Он повторял это всякий раз, когда чувствовал, что ветер Бездны норовит сбить его с ног. Нельзя терять смысл. Нельзя плутать. Он найдёт брата, и больше никогда не потеряет себя. Они должны напоминать друг другу, кто они есть. Как зеркало рассказывает тебе о твоих собственных чертах.       — Я…       Бездна прервала его на середине — ударила в лицо ветром, оглушающе зазвенела громом. Беспорядочные молнии осветили небо, а заодно и слетевшихся на событие тварей. Тёмные силуэты двигались, словно черви в брюхе огромной рыбы. Тучи вздулись. Буря набирала обороты, так что даже земля под ногами перестала ощущаться как что-то надёжное. Дальше идти было опасно.       Вергилий обнажил клинок.       Теперь он не был уверен в смерти Мундуса. Он помнил, как они с братом спустились сюда, как бросили вызов сильнейшему демону Бездны. Но их план был ошибочен изначально. Они всего лишь хотели убить демона, который отнял у них семью, а в итоге им пришлось сражаться против сущности, построившей Ад.       Вергилий шёл в долину Немых Голосов. Он понимал, что зачинать битву не имеет смысла — он не собирался одолевать тьму, являющую собой резерв для каждого демона. Он даже не понимал, как именно это возможно — снести с ней счёты. Он хотел только одного — попасть домой. Увидеть Данте. Возложить цветы к могиле матери.       Обезумевший рык прервал его мысли. Низшие демоны давно не нападали на него, но сейчас что-то заставило их сбиться в стаю и броситься на него. Вергилий степенно отражал атаку. Если Бездна хочет проверить его на прочность, то он охотно докажет ей своё превосходство. У него есть право уйти отсюда, и он готов отстоять его.       Могла ли сама Бездна чего-то хотеть? Можно ли было поговорить с ней, как он говорил с высшими демонами? Интересно, каким бы стихотворным размером она ему отвечала.       — Ты всё равно не удержишь меня!       Вергилий сразил последнего низшего — тот грузно пал, поражённый легендарным мячом, и Бездна резким порывом ветра унесла его прах. Вергилий чувствовал, что более сильные демоны нагоняют его. Их тени крались позади — счастливчики, которых он пощадил, потому что воевать с ними было слишком скучно, и которые пресмыкались перед ним всё это время. Теперь они должны были напасть — немой приказ Бездны висел над ними, не терпящий отлагательств.       Вергилий продолжил идти, отказываясь пускаться в бегство. Он двигался к самому крупному монолиту в долине. Однажды с помощью такого камня они с братом оказались здесь. Теперь же он рассчитывал воспользоваться Ямато в обратном процессе.       — Что бы ни случилось, ты должен вернуться обратно, — донёсся до него собственный голос.       Вергилий обернулся, ожидая увидеть своего клона — Бездна знала его достаточно хорошо, чтобы создать реалистичную иллюзию. Мундус обожал такие фокусы. Он заставлял врагов смотреть на то, как сильно изменил их. Заставлял снова и снова переживать одни и те же воспоминания, не позволяя отпустить совершённую ошибку.       Но рядом с ним никого не оказалось.       — Ага, — прозвучал голос Данте, — тебя это тоже касается.       Вергилий остановился, прислушиваясь к звучанию их общих шагов.       Возможно, монолиты хранили память о том, как они пришли сюда. Или время в Бездне текло совершенно непостижимым образом — и на другом пласте реальности они с братом прямо сейчас только начинали свой путь.       Тогда к словам Данте он отнёсся скептически. Он считал себя старшим — несущим ответственность за них обоих. Понимая, на какой риск они идут, он решил, что за их совместные ошибки будет платить сам. Возможно, ему даже хотелось этого — пасть здесь, прервать существование. Вся их жизнь была выживанием, но если Мундуса не будет — не будет больше и угроз. К чему тогда стремиться? Кого побеждать?       Может, Бездна и не была виновата в том, что он остался здесь.       Может, она только услышала его слабость.       Вергилий осмотрелся по сторонам: всё будто замерло, демоны больше не бежали к нему, хоть и были поблизости. Ветер стих. Тёмные облака надулись синеватым светом. Кричащие в небе твари теперь переклинивались почти мелодично.       Вергилий вдруг подумал о том, что Бездна красива.       Под его ногами была тёмно-бардовая почва и седая трава. На чёрных ветвях ближайших кустарников качались карминовые плоды — будто маленькие сушеные финики. Вдоль горизонта тянулась цепь гор и редкие выступы небольших монолитов.       Чем он займётся на Земле?       Взгляд Вергилия отошёл от фигуры Данте, он попытался сконцентрировать внимание на чём-то другом. Здесь, в Аду, у него есть своё место. Он знает, по каким правилам играет Бездна и как беседовать с её обитателями. Он привык жить согласно устоям Ада. Вспомнит ли он, какого жить на Земле? И найдёт ли там своё место.       Он позволил себе задержаться в этом моменте. Сомнение облизало его с ног до головы, побег от тьмы показался побегом от себя. Он внезапно ясно осознал, что может остаться здесь, сделать это своим добровольным выбором. Но…       Если Данте случайно заглянет в Ад, как Вергилий сможет смотреть ему в глаза? ///       — Он вернётся.       — Но в лесу могут быть твари…       — Он неглупый, — прервала мама. — Он это знает.       Вергилий сидел на стуле в коридоре дома мистера и миссис Джонс. То место, куда его ранили вчера, больше не кровоточило, но всё ещё болело, как будто он ударился совсем недавно. Он боялся, что что-то в его животе срослось не так, как надо. Что он не вылечится никогда, и будет как те больные дети, с которыми никто не играет.       — Что с твоей ладонью?       — Всего лишь царапина.       — Ничего себе! Да эту царапину придётся шить.       У ног Вергилия сел коричневый лабрадор мистера Джонса. Одну из собак звали Аостой, другую — Савой, но он никогда не мог их различить. Это всякий раз заставляло его чувствовать неловкость, поэтому он отвёл взгляд от собаки.       — Ты уверена, что…       — Если он не вернётся к обеду, мы начнём поиски.       — Хорошо, Ева. Как скажешь.       Он слышал разговор взрослых, но их слова в последнее время всё чаще оказывались для него непонятными. Зачем им искать Данте? Он сам вернётся с наступлением темноты — им нельзя гулять после захода солнца. Они оба это знают.       Вергилий чувствовал одновременно тошноту и сонливость. Как будто его голова — это большая карусель, и каждая новая мысль толкает её вперёд. Вергилия никогда не укачивало от карусели, но он видел, как это происходило с другими детьми. Он зажмурился, пытаясь прогнать неприятные ощущения, но темнота закрытых век лишь усилила их.       Руины дома. Тени с косами. Мёртвый пес.       Эти воспоминания возникли в его голове, будто кто-то листал альбом с фотографиями. Вергилий почувствовал, как глаза стали влажными. Он не любил плакать. Он ощущал себя беспомощным, когда грудь сковывало рыданием.       Он вспомнил маму с дробовиком. Лай Арго. Выстрел. Страх, что она не успеет добежать до него. Пожалуйста, помоги мне. Почему ты не пришла раньше…       — Что-то случилось?       Лай, оклик. Дробовик очень громкий. Мама же в него не попадёт? Почему живот мокрый. Почему так больно — он едва может стерпеть. Впервые ему страшно, что он поранился, впервые он хочет, но не может дать сдачи.       — Хей, малыш?       Это не голос мамы — это голос миссис Джонс. Вергилий не хочет, чтоб она к нему подходила. Чтобы их лабрадоры крутились у его ног. Вергилию нужен его дом, его собака. Его семья.       — Уходите!       Он не кричит слишком громко — знает, что воспитанные дети так себя не ведут. Но миссис Джонс всё равно отшатывается от него, и Вергилий вдруг видит испуг в её глазах. Он вспоминает, как прошлой ночью Данте сказал ему, что он похож на вампира. Видимо, миссис Джонс тоже это видит — она застывает перед ним, словно увидела чудовище и не может поверить своим глазам. Это странное ощущение — быть пугающим. Никто не боится мошки или улитки, потому что они малы и безобидны. Потому что ничего не стоит — прихлопнуть мошку или перебросить улитку через забор.       Вампир… Вампир — это другое дело.       К Вергилию возвращается сонливость, поэтому он не просит прощения у миссис Джонс, хотя и знает, что должен. Его глаза закрываются сами собой, и он погружается в беспокойную дрёму. Ему снится бессюжетный набор картинок: Данте, клацающий вампирскими клыками, бледная мама с красными вампирскими глазами, уходящий отец в длинном вампирском плаще. Во сне их дом поджигают соседи. Родителей вместе с Данте запирают внутри, а Вергилий остаётся снаружи, толкая соседей, умоляя их прекратить обливать их дом керосином. Когда он понимает, что это бессмысленно, он бежит к старому колодцу, чтобы набрать воды. Но ведро оказывается дырявым, и он приносит к горящему дому всего несколько капель.       — Вергилий?       На этот раз его зовет мама.       Он обнаруживает себя в большой постели чужого дома. Светло-голубое постельное пахнет чем-то сладким, будто на него пролили сироп. Подушка слишком мягкая, его голова тонет в ней. А одеяло недостаточно тяжелое, чтобы чувствовать себя защищённым.       — Мне не нравится здесь, — говорит Вергилий тихим спросонья голосом.       — Знаю, — отвечает мама. — Придется немного потерпеть.       Он не спрашивает о том, что будет после. Мама что-нибудь придумает. Вергилий ей верит, но не может бороться с недовольством — от мысли, что он больше никогда не сможет спать в своей собственной комнате, на глаза наворачиваются слезы.       — Как ты себя чувствуешь?       Вергилий игнорирует лишний вопрос и задаёт свой, правильный.       — Где Данте?       Свет за окном тусклый, закатный, но по какой-то неясной причине брата все ещё нет рядом с ним. По напряженному лицу матери Вергилий понимает — он не вернулся. Он убежал от них утром, когда увидел, что стало с Арго. Он был очень расстроен, и, наверное, мама решила, что ему нужно побыть одному, поэтому не стала его догонять.       — Я найду его.       — Ты останешься в кровати.       — Нет!       Вергилию хочется показать маме клыки, стать вампиром, чтобы она увидела, какой он сильный, и быстрее с ним согласилась. Ей не нужно переживать за него. Он справится сам, он в себе уверен.       Но мама смотрит на него непоколебимо, так что ему приходится вспомнить, что она — не миссис Джонс. Мама ничего не боится. С ней придется договариваться.       — Я знаю где он. Я всегда знаю, где он, — говорит Вергилий, с трудом находя в себе силы успокоиться. — Папа говорил, такие, как мы… никогда не теряют друг друга. Он показал мне, как всегда выигрывать в прятки. Куда бы Данте не залез, я везде находил его.       Он отчаянно старается её убедить. Ему страшно, что Данте нет рядом. Что мама может уйти за ним и не вернуться. Он не хочет оставаться один — в этой раздражающей комнате, где нет ничего, что ему бы принадлежало.       — Я говорю правду.       — Я верю, — отвечает мама. ///       Пространство вне земли и Ада напоминает Вергилию лес.       Таким, наверное, его видит подросток после хорошей пьянки, на которой его угостили там сигаретой, а здесь — таблеткой под язык. Место за гранью человеческих и демонических рецепторов. Ты движешься вперёд, но не чувствуешь, чтобы ноги чего-то касались. Не понимаешь, идешь или плывешь. Не думаешь, когда в последний раз делал вдох.       Если бы каждое перемещение было таким, Вергилий бы вовсе не использовал Ямато. Но одно дело — прыгать вперёд на лишний метр, и совсем другое — пытаться из одного мира добраться в другой сквозь сеть папиных дверей и искажений. Вергилия не рвёт на части, наверное, только из-за того, что пространство посередине просто не понимает, что он такое. Демон бы это не пережил, человек бы здесь не оказался вовсе.       Вергилий не видит верёвочку.       И не видел её никогда. Верёвочка — только способ для ограниченного детского сознания объяснить, что оно ощущает. Вергилия к Данте тянет так, будто он забыл у него ногу. И эта нога издаёт радиоволны прямо в мозг — я здесь, забери меня.       Он идёт вперёд, тащит себя на чистом упрямстве. Проклинает идею свободы, встречи с братом. Ему кажется, если он хоть на мгновение уступит страху, то от него в этом небытие абсолютно ничего не останется.       Мысль о лесе приводит его к детскому воспоминанию — Вергилий цепляется за него, как за единственный способ сохранить в здравии своё сознание. Да, пространство между мирами — лес вокруг их дома, исхоженные тропы, белые тополя с пыльными листами, оранжевые сосны. И Вергилий совсем маленький, держит маму за руку, показывает ей, где нужно искать брата. Данте убежал в лес, спрятался среди дубовых корней и уснул — утомился об собственный характер. Они найдут его, нужно лишь…       Закрыть глаза и идти за веревочкой.