Этюды сломанной души

«Убийца» В кабинете следователя очень душно. Икуто не хватает воздуха даже с учетом того, что одно из окон раскрыто настежь и легкий ветерок колышет тонкие занавески. Он дышит надрывно, поверхностно, неловко перебирает кончиками пальцев грубую ткань джинс и порой облизывает постоянно пересыхающие губы. Врачи говорят, что это связано с вызванной психологической травмой тахипноэ, но Икуто плевать на всю эту медицинскую терминологию. Дышать он не может не из-за каких-то проблем с собственной психикой. Дышать ему не позволяют чужие холодные пальцы, крепко сжимающие шею. —Я ничего не помню, — голос жалко хрипит и срывается, а головная боль становится все сильнее с каждым слабым вздохом. Икуто невольно трет ладонью тонкий шрам, скрытый под волосами и разрезающий череп от затылка до левого виска. Чужие, холодные, как стылая вода в весеннем озере, ладони поглаживают шею, посылая по коже скоп нервных мурашек, а рядом с ухом раздается тихий булькающий смешок. «Лжец» —Я все понимаю, Тсукиеми-сан, — следователь снимает очки и трет морщины на усталом загоревшем лице. Стол перед ним покрыт белым снегом измятых бумаг, на которых ярким сигнальным огнем горит вырезка из газеты. Небольшое происшествие на озере за чертой города было гипертрофированно журналистами до абсурда, — но вы единственный свидетель произошедшего. Пожалуйста постарайтесь. — Не помню, — отзывается Икуто, до боли сжимая собственные плечи пальцами. Холод чужой кожи перебегает с шеи на лицо, щипая и потирая. — я ничего не помню. Ему так больно, больно, больно и холодно. Скрип чужого голоса пронзает разум острыми ржавыми гвоздями, а цепкие пальцы утаскивают за собой все глубже на дно. Весной озеро еще не растаяло, и в стылой воде до сих пор плавает крошево льда. А под водой чужое лицо так безмятежно спокойно, а глаза похожи две стылые льдинки. А собственная кровь горячая; она заливает глаза, превращая мир в кровавое марево, её тошнотворный запах застревает в легких, а сладковато-металлический привкус оседает на кончике языка. Икуто трет лицо, в ничтожных попытках стереть её с лица, но ничего не получается. Следователь проявляет необычайное милосердие, должно быть поняв, что Икуто не способен на внятный разговор, и наконец отпускает его. Боль шумит в ушах и пульсирует в левом глазу, а мир вокруг расплывается. Дверь кабинета захлопывается с противным скрипом и ему вторит ядовитый сорванный голос. «Опять ты всех обдурил» Икуто бредет домой заученными маршрутами, но даже спустя пол года путь от полиции до дома стал единственным, который он смог выучить. Если бы Икуто мог, он бы никогда больше не выходил из дома. Вокруг все шумело, бурлило и жило, но вся его жизнь осталась на дне едва растаявшего холодного озера. Оказавшись дома, Икуто едва шевелящимися пальцами стянул ботинки и поплелся в ванную. Холодный свет играет на белоснежной плитке и до боли режет рецепторы. Струя воды гулко бьется о дно керамической раковины. Икуто подставляет подрагивающие ладони под воду и кожу обжигает холодом. Горло вновь сжимает и вдохнуть становится практически невозможно. Он сжимает и разжимает пальцы, смывая с них уличную грязь и пыль. Он сжимает пальцы на чужой шее и прижимается к его губам своими, ловя жалобный стон и тихую мольбу продолжать ласку. Он сжимает пальцы на чужой шее, прижимая его ко дну и наблюдая, как он захлебывается талой водой. Икуто сжимает пальцами керамические бортики раковины до боли в напряженных фалангах и подушечках пальцев и падает на колени. Но слабая боль от удара о плитку, едва ли может сравниться с той, что в клочья раздирала разум. «Ты говорил, что любишь меня» —Я люблю тебя, — истерично шепчет Икуто, вжимаясь лбом в холодную белоснежную керамику. Холодные пальчики-льдинки псевдоласково скользят по затылку, путаясь в грязных волосах и грубо впились в рану. Кровь вновь течет по лицу, а горло сдавливает тошнота. «Тогда почему ты убил меня?» —Я не…не…— каждое слово стекловатой до крови расцарапывает горло. Икуто кашляет, бьет себя ладонями по щекам, и трет, трет, трет пока коже не покраснеет. Кровь стекает по щекам и остается неестественно-яркими пятнами на пальцах. Сенсей много раз говорила ему, что никакой крови нет, что это всего лишь когнитивное искажение не восстановившегося после травмы разума, галлюцинации…Но Икуто знает, что кровь настоящая, обжигающе-горячая и тошнотворно-сладкая. Она вечное клеймо его предательства. —Я не хотел, — шепчет Икуто, но в ответ звучит лишь булькающий смешок. «Хотел» Он собирает крохи последних сил и глядит в треснутое зеркало над раковиной. Но в нем отражается не окрашенная лихорадочным, больным светом ванная комната, а темное дно холодного озера и чужое бледное лицо, с прозрачными льдинками глаз и синевой на тонких губах. Оно кажется умиротворено-спокойным, словно бы иконописный лик, бездушная идеальная белизна мрамора. Казалось, что он спит и вот вот вновь откроет глаза и одарит мир мягкой улыбкой. Икуто помнит, как дрожали чужие губы, шепча слова любви. И помнит как они кривились от злости, когда обвиняли его во всех смертных грехах. Икуто жмурится, надрывно дышит и тянется вперед, но губы соприкасаются лишь с холодным стеклом, отчего оно запотевает. —Ты сказал, что хочешь уйти, — Икуто дрожит и всхлипывает, а по щекам вновь текут кровавые слезы, — но я не могу…я не могу жить без тебя! «И тогда ты решил, что лучше не жить мне?» Из горла вырывается лишь жалкий болезненный стон. Икуто трясет от боли, его трясет от холода, но он все давит и давит на чужую шею, не позволяя подняться со дня, не позволяя ни единого спасительного вдоха. Пальцы ноют, а под ногтями слабыми искрами рассыпается боль - он вновь сломал их до самого мяса. —Я не хотел…я испугался…. «Трус» Он глядит на Икуто безмятежно и влюбленно, принимая смерть из его рук как благодать, великое таинство сакральнее брака, пока на шее расцветает черный ошейник-обручальное кольцо из гематом. Он сопротивляется, бьет руками-ногами по воде, он стискивает пальцами острый камень и бьет наугад из последних сил. Если бы у него были силы, если бы он мог видеть куда целиться без преграды из растворяющей очертания воды, получилось бы ударить своего убийцу-возлюбленного в висок и спастись. Но вместо этого стылая вода смешивается с горячими слезами, а бледные губы беззащитно раскрываются в последней бессмысленной попытке сделать вдох. Икуто зачерпывает ладонями воду и выплескивает её на лицо. Он жмурится, пятится и валится на пол. Он разжимает окоченевшие пальцы, позволяя чужому телу упасть на темное илистое дно в облаке пыли, и отходит назад, валится на землю. Боль в ране на голове пульсирует, боль пробирается в самое отдаленные уголки разума, разбивая мысли на осколки и смешивая их. Кровь заливает лицо и жжет глаза. Холодная вода щипает кожу и жжет глаза. Икуто болезненно всхлипывает, давясь рыданиями и застывающим в мертвых частях тела воздухом, и закрывает лицо руками, прячась от яркого света, прячась от обжигающего холода чужих остекленевших глаз. —Тадасе, прости меня! Прости, прости, прости... «Никогда»