Еще одна история. 21 век.

Принимал очередное дежурство. Внутри отчего-то всё холодело. Не первый и не последний подобный случай – но словно кто-то темный тенью стоял за спиной. Всего лишь молодой парень-мажор на крутой тачке, и даже не выпивший, превысил скорость, не справился с управлением и кубарем полетел с крутого откоса. Подобных случаев сотни и сотни. Мелкие осколки у самого сердца. Операция была бы крайне опасной, и была признана нецелесообразной. Малейшее неточное движение – и конец. Но без операции парень был обречен.        Того, кто работает в травме, аварии преследуют всю жизнь. Тот мужчина, встреченный однажды, давным-давно. Странная встреча и странное чувство. Слишком странный разговор. Тот мужчина не мог быть его отцом. Он не был похож на того, кто откупался бы от ребенка деньгами. Да и слишком многое не сходилось. Яков родился уже в Затонске, где жила к тому времени мама. Тот мужчина не был там никогда, и даже не слышал о городе. Он никому не платил, ничего не знал ни о его матери, ни о нем самом. Просто прохожий. Тоже исчезнувший бесследно. Всё же они вращались в одних профессиональных кругах. Через несколько дней Яков не удержался, упомянул при возможности. И услышал жуткую весть. Подобное не могло быть совпадением. Но вряд ли могло быть намеренным поступком самоубийцы – иначе Яков не врач, а хвост собачий. Всего на пару дней раньше, и Яков мог бы поехать на похороны. Там наверняка были бы старые знакомые того бизнесмена, пара деталей биографии – и Яков бы знал всё точно. Так что для начала отправился на место аварии, поговорил с гаишниками. Техническая неисправность, гаишник не стал уточнять, намеренная или нет – дело закрыли. О чем-то сожалел тот немолодой и явно прожженный мент, выкладывая прочие, вовсе не секретные детали. Прощаясь, качнул головой: - Здесь всем повезло, что он повернул. И Яков не поехал больше никуда, и ничего не стал выяснять. Когда-то он считал, что дети нужны лишь матерям. Если это был он – значит, мать лгала им обоим всю жизнь. Выкинул из памяти раз и навсегда. Ты или живешь, такой, как есть, или всю жизнь ищешь виноватых. Яков давным-давно перестал их искать, кажется, еще до первой практики в больнице, и начинать вновь не собирался. Потому что самое страшное слово на земле – это слово «поздно». «Никогда» – это иное. Не видеть, не знать, не существовать. Никогда – очень спокойное слово.        Прошлое возвращается. По пустынной дороге летел очередной автомобиль, и шанс остановиться еще был. Впереди, у ворот деревенского кладбища грудилась темная толпа. И в последнюю минуту парень осознал, что летит прямо на толпу. У Штольмана не стало выбора. Умирал приговоренный консилиумом молодой и нахальный мажор, родившийся с золотой ложкой во рту, в последнюю минуту сумевший свернуть с дороги. Сколько бы ни было шансов – один из сотни, или из тысячи, но они были. Сейчас в отделении командовал Яков, ответственность была на нем, а каждая секунда промедления уменьшала те шансы. Пока отыскивали родственников пострадавшего, пока его отец договаривался в самом крутом медцентре, пока примчался за умирающим реанимобиль – операция шла уже третий час. Менять что-либо было поздно. Парень умер уже в самом конце. Просто остановилось сердце.        Рано или поздно, кризис наступает у всех. Очередной пациент – ребенок, бомж, безнадежная старуха – и не всегда это даже потеря пациента. Иногда лишь очередное переосмысление. Всего лишь очередной этап. Чаще всего проходит незамеченным, иногда даже для самого себя. Штольману не повезло - сорвался почти по классике, демонстративно. Он отгородился бы, позабыл через сколько-то времени. Самая глубокая рана в уязвимом месте заросла бы самой толстой коркой. Может, зудела бы по ночам – но никто не сумел бы ударить сюда вновь. Не повезло. Отец парня обвинил Штольмана. «Самонадеянная тварь… - шипел тот. – Ты у меня заплатишь». Яков даже не стал разговаривать. Он отошел от всплеска почти сразу и сам всё понимал. И что платить всё равно придется. Вечером попробовал позвонить Нине. Трубку никто не брал. Собралась комиссия, тянулось время и нервы. Привлеченный отцом пострадавшего хирург тоже дал своё заключение. Решение оперировать было спорным, но сама операция проведена безукоризненно. Прямой вины Штольмана нет, и привлечь его не удалось бы. Отец парня понимал по-своему – корпоративная порука, покрывают своих.        - Вы же понимаете, что работать вам здесь не дадут? Штольман понимал. Для него и так сделали всё возможное. Предложили на выбор список подходящих вакансий. Пробежал глазами, сразу выхватил несколько. Медцентр в Сибири. Крупный город, серьезная организация. Как раз там ему приходилось бывать. Вот кого там не любят – так это московских варягов. Поставят вечным дежурным, вторым-третьим хирургом, будет первичную обработку проводить, и через год потеряет всю квалификацию. Зав.отделением. Город Затонск. Там встретят с распростертыми объятиями. Вот где и примут, и поддержат. Он в той больнице свой. Он там не просто родился – мама оттуда уходила в декрет, и туда же вышла на работу. Даже узнав и обсудив все новости и сплетни, большая часть окажется на его стороне: ведь те, столичные, подставили нашего. Там солнце светит круглый год. Там в тихой речке над камышами летит тонкая сине-сизая стрекоза, и если стоять долго в теплой воде, то мальки подплывают вплотную и тыкаются прямо в босые ноги. Там его ждут и примут любого, в любое время и в любом состоянии. Он бы подписал предложение не раздумывая. Если бы не эта, невозможная, очевидно, идущая из детства уверенность – там его ждут. Написал заявление и молча отнес в приемную. Тоже зав. отделением, тоже город районного значения. Только далеко-далеко отсюда, у подножия незнакомых гор. Если за всё это время не поставили никого из местных, значит специалистов нужной квалификации там просто нет. Вадим Петрович казалось, постарел разом. Сколько усилий он наверняка потратил, чтобы закрепить за Яковом место в Затонске. Рвануть сейчас назад, уверяя, что передумал – мешала не гордость, наверное, просто дурь. - Яков, - усталое, почти мертвое, - и чем ты собираешься там заниматься? Он лишь пожал плечами: - Работать.