PiT

Между телами растёт напряжение. Разум тяжелел и отказывал здраво рассуждать, отдавая судьбу последующих часов сердцу, а вместе с ним и желанию. В комнате темнее. Уже не горит лампа. Она не нужна. Вдох. Тяжёлая секунда в полной тиши. Выдох. Руки начинают гореть сильнее прежнего. Всё тот же диван, всё те же позы. Распаленное похотью тело Шатохина лишь слегка нависает над фараоном. Артём зарывается в светлые волосы, прикасаясь губами к макушке. Этот запах Глеба действует лучше любых скоростей. Ни духи, ни аромат сигарет, что остались в прядях. Шатен отстраняется, заправляя светлые волосы за уши. Так было привычнее. Он вновь приливает ближе, касаясь щеки. Голубин не смеет сопротивляться. Он не терпит, не думает. В воспоминаниях вырисовываются похожие старые моменты, только тогда было всё слишком размыто. Слишком много в нём было дури. Сейчас даже в темноте картина была слишком чёткой. — ты же скучал. Скажи. — шепчет Артём, заставляя поддаться на путь экстазу. Глеб сжимает руки, наполняя грудь воздухом. Его слова больше не вяжутся в предложения, глаза закрываются, а еле заметные ресницы дрожат. Кулик просто творит что-то невообразимое, что не ощущалось уже два невыносимых, жестоких, пустых года. Его слова заставляют улыбаться, сам он заставляет образовывать ком в животе. — скучал. — Податливо шепчет Глеб, перемещая руки на бёдра шатена. Светловолосый вновь, будто заново изучает Тему, пока тот умело пробирается руками под футболку. Его губы примыкают к белёсой шее фары, оставляя за собой пока слабо видные багровые пятна. Но этого хватает Голубину с головой, чтобы начать нервно сглатывать слюну, сжимать ткань джинс, вздыхать ещё глубже, а глаза жмурить сильнее. — это всё твоя наркота. — недовольно выдаёт Глеб, нащупывая толстовку шатена. — это всё ты, Голубин. Шатохин нарочно заставляет выгибаться светловолосого в спине. Он пересчитывает все его ребра, заранее зная расположение, какое как выпирает, с какой силой и где находятся самые уязвимые точки. Артём чувствует, как по ледяному телу скользят пылающие руки на против. Челюсть сжимается с большей силой. Хватка шатена ослабевает. — Довольный? Всё помнишь? Или тебе краткий экскурс провести? — выпаливает Кулик, кладя свою голову на плечо Глеба. Давление поднимается. Артём ставится более уязвимым. Сейчас он чувствует все прикосновения, даже самые незначительные, в два раза сильнее, чем обычно. Мозги при таком раскладе отключаются вовсе. Сейчас есть только Голубин. Только его руки. — скоро узнаем — усмехается сероглазый, когда на него падает костлявый корпус Тёмы. Он медленно начинает с талии, плавно переходя к выпирающему позвоночнику. В горле пересохло. Его пальцы нежно касаются тонкой кожи, боясь нанести ей какие-то травмы. Глеб был мягче. Намного. И только он знал, что это до мурашек возбуждает Кулика, что не оставляет равнодушным, что заставляет его сердце биться в бешеном темпе. Всё его тело горит, пылает изнутри, отдавая в пространство всё своё тепло. Глеб стягивает с него черное худи, без особой жалости откидывая его куда-то в сторону. Перед ним открываются забитые части тела, что освящаются только светом из вне квартиры. Фонари и яркие окна напротив освещают темное пространство, но не настолько сильно, как хотелось фаре. Он готов был рассмотреть все наколки как в первый раз. Депо чуть отклоняется назад, рассматривая Глеба более чётко. Он выглядел так, будто сейчас посреди пустыни увидел мираж. Такое ощущение, что не верит происходящему, проедая взглядом беспомощного Тему. — Тебе не в первой, чёрт. — через зубы проговаривает Кулик, укладывая его руки на свою шею. Фараон лишь отдает заветную ухмылку и сжимает кожицу на шее шатена, приближаясь ближе. Целует. Снова смазано, но с особой нежностью, с любовью. Так, как целовал раньше. --- Ощущать его в своих объятиях - самое дорогое, что невозможно было купить. С бабками не сравниться то, что делает с Шатохиным Голубин. Глебу достаточно просто смотреть в его сторону, просто появиться на его концерте и сердце затмевает. — только для тебя пою, слышишь? Я не пропаду больше, никогда. — шептал Тёма, сжимая его руки. — всё вернётся на круги своя. — Шатохин, кажется, пиздишь. — зная его наизусть, Глеб спокойно так выражался. Он знал натуру, знал природу Артёма, характер. Точно знал, что слова на ветер пускает, но не со всеми. Оставалось гадать, насколько "важный" Голубин сейчас. Фара вновь теряет хватку, отдавая Кулику распоряжение над нежным телом. — может заткнёшь подальше свои принципы не верить накуренным? — Тёма швыряет на пол футболку сероглазого, руками сползая к прессу. — я буду очень рад, если сейчас ты будешь меньше думать. Послушный вздох. Накал страстей. Ещё пару секунд и желание обоих нельзя будет остановить вовсе. Светловолосый закатывает глаза, пока Тёма съезжает назад, залезая под резинку боксеров. - — Только не молчи. — ухмыляется Тёма, сползая медленно на пол. Голубин уже готовится к максимальной степени стеснения. Сколько бы времени не проходило, он ненавидел только то, что не может перестать заливаться алой краской, как только депо начинал спускаться ниже. Он откидывает голову назад, закрывая ладошками своё лицо. Глеб чувствует на своём голом теле и душе этот тяжёлый, разгорячившийся взгляд, который проникает вглубь. — Тварь. Последняя. — сквозь зубы, чуть-ли не кричит светловолосый. — И не пизди, что ты этого не любишь. — Тёма спускает штаны Голубина. Шатохин обхватывает правой рукой член, начиная медленно двигаться вверх-вниз, заглядывая на лицо самого Глеба. Шатен всегда усмехался с его реакции по-доброму. Он обхватывает сильнее, ближе к головке, сжимает, начинает выстраивать темп и ослабевает лишь иногда, давая фору светловолосому. Вторая рука Тёмы ложиться на бедро, сжимая его со всей силы, что заставляет Голубина открыть рот, вдыхая глубже, застывать на несколько секунд и выдыхать с еле слышным стоном, который всегда улавливал Кулик. Рука двигается быстрее, улыбка на лице Тёмы всё сильнее, как только руки Голубина пытаются сжимать края дивана. Губы светловолосого пересохли, начинают местами трескаться из-за нервного покусывания, что утоляло напряжение хоть каким-то образом. Дышал громко, но не хотел, чтобы Кулик слышал лишний раз его мычание, что вырывалось практически под конец. Разрядка не заставляет себя долго ждать. Глеб кончает в руку Тёмы, боясь взглянуть ему в глаза. Шатохин встаёт, потрепав светлую макушку свободной рукой. — пару минут — выдаёт он, направляясь в уборную Вполне не сложно ориентироваться в небольшой уютной квартире. Шатен моет руки под горячей водой, что похожа на кипяток. В зеркале напротив разглядывает свои тату, как в первую неделю, после заживления. Любуется мельком. Кулик переводит взгляд на Голубина в зеркале, что стоял в проеме, разглядывая Тему при свете холодных ламп. Время идёт, сгорает до тла, они меняются и оставляют при себе до боли знакомые друг другу привычки, а химия не проходит. Светловолосый подходит сзади, скользя руками по талии Тёмы. Глеб нежно приливает губами к шее, оставляя за собой теплые следы и ничего больше. — мне кажется, не то место. — сквозь улыбку соблазна говорил Шатохин, рассматривая в зеркале часть торса, руки и красные пятнышки на шее. Депо упирается об углы раковины, свет бьёт слишком сильно в глаза, но тут это всё не важно, когда сзади вновь и вновь нахлынула нежность Голубина, что таила в себе нескончаемое пламя чувств к нему. — Разве это столь важно? — Глеб заглядывает в зеркало, находя глаза Шатохина. Кулик едва выдыхает, улыбается, боясь сказать что-то лишнее. Тело распрямляется, а руки ложатся на запястья сероглазого. Теплые тела соприкасаются некоторыми участками кожи, слышно как они устали, как дрожат, как пульс бьётся в унисон пульсу. Появлялись ощущения, будто время замирало и больше не летело сквозь года и десятилетия. Теперь оно неспешно наблюдало, за разговорами, поцелуями, курением Тёмы и Глеба. И больше ничего не нужно. — если честно, то я очень устал. — отпускает тихо-тихо Артем, поворачиваясь к сероглазому. Сероглазый рассматривает всего Шатохина и видит его прошлого, ровно таким же, каким он был в начале знакомства. И мир вновь переворачивается, и вновь играет как-то по-новому. Голубин видит в небольших мимических морщинках измотанность, в глазах серость, а в словах слышит только правду. Губами Глеб мягко прикасается ко лбу шатена, убирая попутно волосы. Он кивком показывает на двери, проговаривая спокойное, в его репертуаре "пойдём", отводя Кулика на тот же диван.