died before I met you

      Меня снова волочат по железному тоннелю к стеклу. Мой вчерашний допрос рыжей не увенчался успехом. Она отказалась отвечать на мои вопросы про фотку. Говорит, что ничего не знает, что поздно Джерард, теперь и ты ничего не узнаешь, раньше надо было думать, бла, бла, бла. Где справедливость, мы ведь не в реальной жизни даже…       Увальни-охранники усадили меня перед стеклом и ушли. Ну что ж, здравствуй новый день наблюдения. Сегодня я уже на полпути к окончательной смерти, осталось всего то пять дней. Это бодрит и поднимает настроение.       По аналогии со вчерашним днём, Фрэнк медленно просыпается, собирает какие-то вещи в свой поношенный рюкзак, берет одежду, чтобы переодеться, эту процедуру он, к слову, проводит не в комнате, будто знает, что я слежу. Даже обидно как то…Нет, мне не доставляет удовольствие разглядывать голых мальчиков, просто интересно посмотреть, в каком участке тела у него откладывается жир, и есть ли все-таки на нем синяки.       Собравшись, Фрэнк вышел за дверь, и я уже приготовился к часам глазения на пустую комнату. Но нет, к моему удивлению, минут через пятнадцать, дверь открылась и парень буквально ввалился в помещение. Он оказался на коленях перед кроватью, верхней частью тела лёжа на ней. Его лицо было от меня отвернуто, но я видел как он вздрагивает. Блять, он что плачет? Он ведь даже ещё на учебу не ушёл, что блин могло случиться? Ладно, наблюдение становится все интересней.       Спустя какое-то время, Фрэнк повернулся, и я теперь смотрю на то, как он размазывает по лицу сопли в перемешку с кровью. Вот черт, на правой части его лица почти что живого места нет. Он что, об лестницу приложился, пока в школу бежал? Хотя нормальный человек, споткнувшись об лестницу, скорей станет пакеты со льдом к ушибам прикладывать, чем сидеть вот так вот и наматывать сопли на кулак. Нет, чувствую здесь дело в другом, а моя интуиция на этом свете работает на все сто, я уже в этом хорошенько убедился. Но что тогда? Может обидчики подкараулили его под дверями дома и надавали ещё перед школой? Так конечно только последние крысы поступают. Тем временем, Фрэнк на секунду пригнулся, словно услышал сзади себя какой-то шум, и стал подползать к той части комнаты, которая располагалась ближе к стеклу, постоянно оглядываясь на дверь. Он выглядел так запуганно и беспомощно, словно раненый кролик, бегущий от охотника по зимнему лесу. Там, возле стекла, которое было стеклом только для меня, для Фрэнка же это была четвёртая стена его комнаты, стояло что-то вроде комода, из-за которого я, со своего нынешнего ракурса, не мог видеть его тумбочку с моей фоткой, я специально сегодня так сел, чтобы эта вещь мне глаза не мозолила. Так вот, между этим комодом и стеклом-стеной, было немного пустого пространства, куда и переместился Фрэнк, будучи похожим на пса забившегося в угол. И блять… я тут же отпрянул назад, пока спиной не почувствовал холодную стенку тоннеля, которая оказалась всего на расстоянии моих вытянутых ног, потому что он был слишком блять близко, да, Фрэнк был слишком близко, и мне это не нравилось. Я понимал, что он не может видеть меня, слышать меня и вообще знать обо мне сейчас, но пялиться на него так близко, когда нас разделяет какое-то стекло, как маньяк, я не хотел. Но все же, невольно, со своего безопасного расстояния, я стал его рассматривать. Избитый, заплаканный, жалкий. Он еле помещался в этом крохотном пространстве между комодом и стеной, что казалось ему трудно дышать. Сейчас он представлял из себя съёжившийся комок, что даже его маленькая комната выглядела огромной. Глупый, твои обидчики не смогут ворваться к тебе домой, только если они не живут у тебя дома…       Мы сидели так какое-то время, я и не подозревающий о моем присутствии Фрэнк, как вдруг, ко мне в голову закралась мысль. Что, если мне узнать про фотку от него самого, постучать по стеклу там, не знаю, ну раз уж он уселся так близко. Я неспешно подполз к стеклу. Блять, вид его побитого лица не вызывал у меня никаких приятных эмоций совершенно, похоже я ещё от вида своей-то крови не отошел, а тут. Я чувствовал, как вторгаюсь в его личное пространство, потому что если убрать это чёртово стекло, мы окажемся неприлично близко, в прямом смысле нос к носу… черт, нос! Я впервые постучал по стеклу где-то справа от головы Фрэнка, стараясь привлечь внимание. Ничего. Ну конечно. Я попробовал постучать сильнее, сомнений в том что это стекло пуленепробиваемое, у меня не было. Как идиот, честное слово, пытаюсь привлечь внимание рыбки, которая меня из своего аквариума в упор не видит. Вот же блин.       От дурости, я уже начал легонько биться головой в это стекло, особо ничего не ожидая, как вдруг мальчик поднял взгляд и замер, я тоже замер. Он что услышал?! Я радостный начал долбить обеими руками в эту стекляшку, и глупая улыбка сползла с моего лица, только когда я понял, что Фрэнк отреагировал не на меня, а на звук открывающейся двери. В комнату зашёл крупный мужчина, на вид лет сорока, а может и пятидесяти, он выглядел весьма грозно и начал оглядывать комнату. У меня как-то внутри все сжалось, и во рту неприятно сухо стало, от его этого взгляда. Он был похож на сокола, высматривающего мышь в поле, вот честно. Я вновь резко дернулся и отполз к стене тоннеля, когда Фрэнк как-то торопясь выбрался из своего укрытия, показываясь во всей красе мужчине. У него реально мозгов нет, сидел бы там, не высовывался, от этого мужика ничего хорошего не жди. Между ними пошёл какой то разговор, который, мне конечно было не суждено услышать. Похоже все это было на сцену из передачи нэшинал джиографик, бурый медведь и его добыча… как то многовато сравнений с животным миром...       Мое сердце спустилось куда то вниз по пищеводу, когда этот мужик опустил руки к поясу и стал расстегивать свой ремень. Я отчетливо мог прочитать возглас «папа» у Фрэнка по губам. Это что за воспитательные меры такие? Ваш сын вроде уроки делает… ох бля! Я и глазом моргнуть не успел, как мужик повалил Фрэнка на кровать, грубо задирая его футболку на спине, и приспуская штаны. Что я там блять хотел увидеть? Явно не в таком ключе я планировал разглядывать тело Фрэнка, но короче синяки там были. Полно синяков, огромных таких.       Я ненавидел сцены насилия. да, кровь, побои, ужасти, мерзости, это все классно, но не блядские сцены насилия, когда ты и предотвратить то ничего не можешь, а рыдающее лицо Фрэнка, повернуто в твою сторону. Я пытался зажмуриться и не видеть ничего этого, но знаете, когда смотришь фильм ужасов и пытаешься прикрыть себе глаза рукой, а картинка как-то все равно проникает и словно на твоей ладони появляется, так и тут. Я вижу, как мужчина заносит ремень и со всей силы ударяет им по нежной, по виду, коже Фрэнка, оставляя на ней красные расчерчины. Слава богу, слава всем богам и слава сатане, что я не могу слышать звуков соприкасающегося с кожей ремня и всхлипов Фрэнка, хотя гримасы боль на его лице, было вполне достаточно для появления слуховых галлюцинаций.       С каждым ударом что-то во мне переворачивалось, словно это меня самого били. Мой батя поднимал на меня руку лишь пару раз, и то в детстве, и то по делу и совсем не вот так. Это же, было очень жестоко, очень насильственно, очень мерзко. Я и не заметил, как вновь оказался очень близко к стеклу и стал колотить по нему, кажется даже пытаясь выкрикивать что-то. Я дурак. Знаю же, что бесполезно, и я бесполезен, опять.       Я и правда пытался как-то бороться с ситуацией, со слетевшим с катушек собой. Нет, я все ещё не верил во всю чушь про соулмейтов, это здесь не причём, любой занервничает, когда перед его лицом начнёт происходить несправедливая жестокая хуйня, невольным зрителем которой он стал.       Я начал как-то свыкаться со своим положением, пока кровь, от последнего удара отца, тяжелой пряжкой ремня, по пояснице Фрэнка, не брызнула на стекло, загородив мне обзор красной полосой. Тут я не выдержал и проблевался на пол тоннеля, не заправляя пряди волос за ухо.       Когда я в конце концов избавился от рвотных позывов, мужчины в комнате уже не было, а израненное тело Фрэнка, неподвижно лежало на кровати в сумраке комнаты. Я застыл, пялясь на его изрезанную полосами спину, на пятна крови на простынях, одеяле и ковре. Мне было чертовски, чертовски плохо от всей этой картины. Я ненавижу не только сцены насилия, но и последствия от них. Радовало одно, приглядевшись, я смог увидеть, что Фрэнки все ещё дышит. Почему то его скорой смерти мне не хотелось. Ну не выглядит он, как человек, которому пора на тот свет. Или теперь уже на этот. Я окончательно запутался, чувствуя себя морально изнасилованным после увиденной сцены, и крайне удивляясь редким гостям на моем лице — двум дорожкам горячих слез, волоча ноги вдоль по тоннелю в руках охранников.