Любовью лечат души.

Брайт все же рассказал отцу Убон, что на них было совершено нападение. Девочка держалась молодцом, но заплаканные глаза ее выдавали. Брайт посоветовал обратиться к психологу, что и сделал отец девочки. Ее мама прилетела уже на следующий день. Пхоб довез Брайта до его дома, а сам уехал от него на такси. Боксёр пока что ничего не сообщал Вину. Ноа встретил его у входа в дом, по его лицу было понятно, что он все знает. — Откуда? — Я не уборщица в торговом центре, Брайт. Кинув быстрый взгляд на окровавленное плечо сына, он прикрыл глаза и вздохнул. — Иди в мой кабинет. — Но… — Не спорь. Брайт, придерживая раненую руку здоровой рукой, прошёл в дом, а следом и в кабинет отца. — Снимай. Боксёр послушно снял футболку, морщась от резкой боли в плече. — Нехило он тебя покромсал, останется шрам. Пару швов наложить придётся, сын. Тихо хмыкнув в ответ на заявление отца, Брайт зашипел от того, что рану сильно защипало — отец аккуратно ее промывал. — Мне плевать на шрамы. Процедура продолжилась в тишине. Молчали оба примерно минут пять. Закончив обрабатывать руку, Ноа отошёл от Брайта к шкафу, достал бокал и бутылку виски, налил чуть больше половины бокала и протянул его сыну. — Выпей. Увидев удивлённый взгляд Брайта, одобряюще кивнул и подтолкнул его руку, с зажатым в ней бокалом, ко рту. — Все сразу, сын. У меня нет должной анестезии. Брайт выпил и снова молчание. Ноа повернул настольную лампу так, чтобы свет падал прямо на рану и стал подготавливать иглу и нить. Почувствовав минут через пять опьянение, Брайт дотронулся до руки отца. Поняв все без слов, Ноа сделал первый шов. — Тебе плевать на шрамы, а как к этому отнесётся Вин? Брайт вскинул голову с удивлёнными глазами, которые от алкоголя на голодный желудок немного разбегались в стороны. Сильно зажмурившись, Брайт вернул себе более или менее ясное зрение. Продолжая невозмутимо зашивать рану, Ноа бросил на сына быстрый взгляд. — Иногда мне кажется, что ты меня недооцениваешь, Брайт. — Пап, я… Брайт не знал, что сказать. Он опустил голову подбородком к груди и зажмурился от неприятного ощущения, когда игла вонзилась в кожу. Алкоголь — самое лучшее обезболивающее. — Я не знал, как сообщить тебе, пап. Я думал, что ты от меня и горстки пепла не оставишь. Понимающе кивнув на слова сына, Ноа улыбнулся в сторону, чтобы тот не увидел. Мужчиной было почти профессионально наложено три шва на рану, после чего он заклеил её большим бактерицидным пластырем и стал убирать со стола. Боксёр только что осознал, что отец зашил ему рану, да ещё и с таким хладнокровием, которым не смог бы похвастаться и хирург. — С каких пор ты так мастерски зашиваешь раны? — У меня тоже была юность и молодость, Брайт. Ты же не думаешь, что мы с… Тут он осекся и замолчал на мгновение. — … с Сакдой распивали спиртное со своими конкурентами и решали все полюбовно? — Ты никогда не рассказывал мне… Вдруг, на Брайта снизошло воспоминание: им с Вином по пять лет, они играют на кухне у Вачиравитов и неожиданно в дом вваливается Ноа, держа под руку Сакду. Отец Вина сильно хромает на правую ногу, а от ботинка на паркете остаётся кровавый след, который мама Брайта быстро стёрла, но маленький Лу успел это увидеть. Отцы поднялись на второй этаж в кабинет Ноа, а Вину и Брайту велели оставаться в комнате и не выходить, пока их не позовут. Большой кровавый след от ботинка Сакды стоял у Брайта перед глазами и сейчас. Он мотнул головой, как бы вытряхивая это недоброе воспоминание. Все это время отец наблюдал за сыном. — Да, я, кажется, вспомнил. Лето 2000-го. Господин Сакда был сильно ранен в ногу. Он и сейчас иногда хромает на правую сторону. Тихо засмеявшись, Ноа сел напротив парня. — Старый аферист, ахах… годы уже не те, даа… Отец и сын сидели друг напротив друга и молча смотрели сначала куда-то в стороны, а потом в глаза друг друга. — Отец… — Брайт, сынок… Боксёр замолчал и дал договорить отцу. — Я перед тобой очень сильно виновен… Брайт отрицательно замотал головой и хотел перебить отца, но Ноа накрыл его руку своей. — Я лишил тебя детства, друга и первой любви. Я виновен, сын. Сжав ладонь отца здоровой рукой, Брайт моргнул, пытаясь остановить скупую мужскую слезу, но у него не вышло. Соленая, крупная капля покатилась по щеке и, сорвавшись с подбородка, исчезла в мягкой обивке дивана. — Я не буду противится твоим отношениям с Вином. Его я приму, как второго сына. Опустив голову, боксёр стёр со щеки вторую слезу. — Спасибо, пап. — Но только его и никого другого, Брайт. — Мне лишь он и нужен, пап. Тихонько сжав руку сына, мужчина хлопнул его по плечу и улыбнулся. — Давай, сходи в душ и надо позвонить Вину. Пусть приедет к нам сам, тебя я никуда сегодня не пущу. Мужчина встал и направился к выходу, но парень остановил его. — Пап… Ноа повернулся к сыну. — Спасибо, пап. Ты лучший. Снова тихо засмеявшись, Ноа отвернулся и вышел из кабинета. Брайт услышал «Молодежь вся в нас, куда уж без этого. Кровь не вода». Живот заурчал, и Брайт быстро перекусил бутербродами. Обмотав плечо целлофаном, он принял душ и уже выходил из него, но не успел сделать и трёх шагов в комнату, как его чуть ли не сшибли, сгребая в объятия. Вин тяжело дышал и дрожал всем телом, судорожно и крепко прижимаясь к Брайту. — Идиот… — Что, Вин, я не расслышал? — Идиот! Надо было хватать Убон и бежать! Идиот! Все свои ругательства Вин говорил в шею Брайта, прижимаясь к ней губами со стороны здорового плеча и зарываясь одной рукой в его мокрые волосы, а второй тесно прижимая к себе. — Хорошенькая реакция, ахах… Оторвавшись наконец-то от его шеи, Вин посмотрел на Брайта и остановил его этим взглядом. В его глазах плескался ужас, страх и испуг и стояли слёзы. — Маленький… Я в порядке. Мне почти не больно. Папа… Аайй! Вин положил руку на больное плечо парня и несильно сжал. — Не ври мне, Брайт Вачиравит! Тебе больно! Их прервал стук в дверь. Вин сразу же отошёл от боксера на два шага, и после этого в комнату зашёл Ноа. С полминуты молча посмотрев на парней, он кивнул в сторону сына. — Храбрится? Говорит, что не больно? Вин кивнул в ответ. — Я думаю, что ты не настолько глуп, чтобы верить в этот бред? Вин снова кивнул и стал тихонько подталкивать парня к кровати, чтобы тот прилёг. — Ляг и отдыхай, Брайт. Боксёр возмущённо фыркнул, но лёг. — А вы уже спелись, я смотрю! Раскомандовались… Ноа стоял и улыбался. — Я зашёл узнать, как ты себя чувствуешь. Подняв в воздух сжаты кулак, Брайт вскинул вверх большой палец. — Все Okay. Подумаешь, гвоздём чуть-чуть кожу сковырнули. Вин театрально закатил глаза и вздохнул. — Завтра утром приедет врач — осмотрит рану. Я в себе уверен, но осмотром врача пренебрегать не станем. Пианист кивнул Ноа в ответ вместо Брайта. — Ты в надежных руках, сын. Оставляю вас одних и оставляю вам это. Он достал руку из-за спины и поставил на прикроватный столик бутылку виски и два бокала. — Доброй ночи, парни. — Доброй ночи, пап. Доброй ночи, Кхун’Ноа. Вин сделал вай. Боксёр потянулся к столику, но Вин тихонько шикнул на него и шлепнул по руке. — Лежи спокойно. Не дёргайся. Я сам. Обойдя кровать, он сел на неё с другой стороны и, разлив огненную жидкость, протянул бокал своему парню. Брайт заметил, что у музыканта трясутся руки. — Вин, посмотри на меня, пожалуйста. Пианист одним глотком осушил свой бокал и посмотрел прямо в глаза Брайта. — Я люблю тебя, Вин. Резко выдохнув на боксера от неожиданности, музыкант перестал дышать. Несколько секунд они ели друг друга глазами, а потом Вин потянулся в сторону Брайта и нежно его поцеловал. — Я тоже люблю тебя, Брайт. Шепча эти слова в поцелуй, он откинул с него покрывало и забрался сверху. — ВинВин, ааах… Метавин слегка вжался попой в пах Брайта и вильнул бёдрами. — Отец может услышать, он в соседней комнате. — Тогда не шуми, Лу, и не дёргайся. Накрывая своими губами любимые, сладкие и до боли родные губы Брайта, Вин тихо застонал и скользнул рукой к его паху. Боксёр хотел обнять хрупкое тело, но раненую руку прострелила боль — Брайт поморщился. Вин это почувствовал. — Не шевели рукой, Лу. Я все сделаю сам. — Но мне так хочется тебя обнять… Переплетая свои пальцы с правой рукой боксера с тыльной стороны ладони, пианист подтянул ее к своим губам. Легко касаясь запястья губами, поцелуями стал выжигать на тонкой коже только ему одному известный узор. Грудь Брайта, поднимаясь от глубокого дыхания, красиво выделяла рёбра. На которые музыкант и переключился, дойдя губами до сгиба локтя. Следующим на очереди стал живот, потом член. Видя чистое наслаждение своего парня, видя, как он улыбается и сжимает руками простынь, слыша стоны счастья и возбуждения, тихие, но такие громкие во всей этой накалённой обстановке, Вин упивался чувством восторга. Ему нравилось это до безумия, до срыва. Этот минет был особенно долгим и мучительно-приятным для Брайта и особенно сладким для Вина. Музыкант не давал кончить своему парню и старательно ласкал нежную кожу головки и ствола. — Ох, Вин! Сжалься, умоляю… Пианист послушно отстранился и поднялся своими красными, истерзанными, но все такими же прекрасными и ещё более чувствительными губами по животу и груди к лицу боксёра. — Я готов о твой член все губы себе стереть, Лу. Безумно вкусный. Увидев, как покраснели и припухли губы музыканта, Брайт захотел их поцеловать, что и сделал с последующим, медленным проникновением в его тесный вход. — Когда ты успел? Такой растянутый, ох, но все равно узкий. Ммм, малыш! — Ты был, аах, слишком поглощён… Тут он, вдруг, затрепетал всем телом и прильнул к торсу боксера с тихим стоном — член Брайта задел нужную точку. — Что ты хотел сказать, мм, маленький? Чувствуя легкую издевку в его голосе, Вин насадился на член до конца и, поднявшись, сел, легко толкаясь. После такого боксеру уже было не до шуток и издёвок. Ему резко захотелось кончить. — Я сейчас кончу, ВинВин… Пианист обхватил свой член и провёл по нему влажной от слюны ладонью. — Кончай. — В тебя? — Да. Долгий, опустошающий оргазм поглотил обоих. Им было одновременно и мало и много. Жадный, но нежный поцелуй остудил горячечные трепетания и вернул парням способность мыслить трезво. Эйфория сменилась тёплым чувством, расслабляющим и притупляющим восприятие. Хотелось просто лежать и невесомо касаться чувствительных местечек друг друга, что парни и делали вот уже минут двадцать. — Это первое наше признание в любви, Брайт. Аккуратно подтянув к себе пианиста, Брайт поцеловал его в лоб. — Да. Как по мне, так очень даже неплохое признание, ммм, ВинВин? Угукнув в ответ, музыкант громко чмокнул боксера в плечо, а затем в губы. — Нам ведь надо в душ, Лу. Потеревшись носом о нос пианиста, Брайт завладел его губами. — Ещё один поцелуй, а может и не один. Я люблю тебя, Вин.