Ода вечности

      Тэхен выбирает прогулку способом оповещения родителей о том, что тур по Европе ждет не троих, а четверых. Еда Италии быстро наскучивает омеге, ресторан кажется просто отвратительной идеей, а оттого свежий воздух где-то в уединении оказывается идеальным местом для встречи.       Чонгук несмело берет за руку, и Тэхен чувствует, что пальцы у альфы с трудом гнутся, напоминают холодный камень мраморной фигуры. Отчего-то альфа медлит, хоть омега и не говорит ничего против ни неловких касаний, ни взглядов, исследующих вечерами тонкое тело, в те моменты, когда выпитое вино ударяет в голову, а язык развязывается, и истории рвутся наружу. У Чонгука едва ли не больше их, чем у родителей, только везде в них альфа один. Или с людьми, не награжденными бессмертием, а потому забытыми во времени.       Город пахнет влажностью, воздух потихоньку, почти незаметно, набирает густоту и тянет тяжестью к земле. Взгляд Чонгука, пропитанный годами одиночества, отрезвляет омегу, что с утра парит в облаках, будто мечтая скорее встретить родителей и рассказать об абсолютно прекрасном плане на дальнейшее путешествие, в котором никто больше не почувствует того, чем альфа, крепко держащий за руку, жил сотни лет. Бессмертие таит в себе минусы.       Родители гуляют по парку, Тэхен находит их издали, рукой свободной машет приветливо. Маленькая фигура папы рядом с отцом кажется совсем тонкой и хрупкой, и омега этой мысли усмехается: альфы прошлого могли бы выстраиваться в очереди к Юнги за хладнокровием и жестокостью, проявляемыми лишь в нужные моменты. Тэхен ведет Чонгука по узким дорожкам, а омега Чимина, увлекшегося утками в пруду, останавливает.       — Привет, — сережки в ушах звенят, когда Тэхен говорит, а привычная улыбка выходит кривой, ломающей красивые черты нежного лица.       — Здравствуйте, — приветствует альфа Чимина, наклоняя голову слегка в жесте почтенном. Черные волосы треплет набирающий силу ветер, закрывая сжатые плотно губы и нахмуренные брови длинными, отросшими прядями. — Чонгук.       — И Чонгук хочет поехать с нами, — прямо говорит Тэхен, разглядывая лица родителей, меняющиеся за секунду: у Юнги загораются глаза, а Чимин супится так, будто век сейчас не двадцать первый, а тринадцатый, и за невесту обещанного коня не подарили. Тэхен любит сравнения такие, по временным рамкам скачущие.       Должно быть, отец все понимает, и взгляд его заметно тяжелеет: зрачки точно уже становятся, а под бровями тени прокладываются темные, сравнимые с тучами, перекрывающими небо.       — А не большая ли у вас разница в возрасте? — Тэхен смотрит на отца, надеясь заметить улыбку, но Чимин серьёзен и режет мясо средней прожарки со слишком уж чопорной холодностью. Омега выдыхает, сжимая пальцы Чонгука, хоть тот и не выглядит расстроенным. Он бесцветный, как, впрочем, и всегда.       — Чимин, ну, в самом деле, какой возраст? — смеётся Юнги и разглядывает, как ребенок, с улыбкой собранные опавшие листья, цветов самых разных. Иногда Тэхену кажется, что не с папой он сидел на приёме у королевы Виктории.       — Отец, давай я сам разберусь? — Тэхен до холода спокоен, но в груди бьётся сердце, отстукивая пульс беглый. — Я уже не ребёнок. Несколько сотен лет, если ты не заметил.       — Я не устану находить это уморительным, — смеётся Юнги в расшитую кружевами перчатку.       Прогулка выдается напряженной, но Тэхен рассказывает Чонгуку про город и планы, будто тот сам едва ли не две тысячи лет провел в Италии. Он видел, как падала Римская Империя, чтобы потом возродиться и снова манить людей в перепутья узких улиц и музеев, хранящих в себе сотни и сотни искусных работ великих скульпторов, художников и архитекторов прошлого. Прошлого, которое каждый из собравшихся помнит: оно при них вершилось.       Чимин тащит Юнги вперед упрямо, и Тэхену остается лишь слепо смотреть на их спины, подслушивать тихий, шелестящий шепотом, разговор. Голос папы, как в по-настоящему далеком детстве, мягкий и тягучий, а отцовский отдает стальными нотками. Чимин таким бывает крайне редко, только тогда, когда решается что-то серьезное, а что для двух бессмертных имеет цену более всего? Близкие, потому что остальные жизни хрупки и не вечны излишне.       Должно быть, Юнги, сам сотканный из сахарной ваты и любви, единственный человек, способный уговорить Чимина на мягкость.       — Восемьсот лет одиночества, Чимин, не будь с ними строг, — доносится до омеги разговор родителей. — Представь, как было бы тяжело тебе, не встреть ты меня.       — Я бы умер, — отвечает отец, кажется, не думая и секунды. Его челюсти плотно сжаты, а ладонь покоится на талии Юнги расслаблено. Диссонанс. — Давно бы умер.       — Смерть — непозволительная роскошь.       И правда, никто из собравшихся в тихом парке на окраине Рима, вдали от туристов и пышности архитектурных ансамблей, смерти в глаза позволить себе взглянуть не может. Хотя Тэхен знает — родители в юности были знакомы с Богами. Или назывались ими, вот только сейчас никто не помнит.       Чонгук чернеет на глазах, сжимает пальцы омеги сильнее, а тот только улыбку натягивает шире, пока щеки болью не наливаются. Привычка не прекращать радоваться с годами укореняется плотнее, и даже когда печаль скользким червем проникает в сердце, Тэхен не прекращает тихо смеяться.       — Все будет хорошо, — обещает Тэхен и надеется, что не врет. Вокруг не происходит ничего страшного, а у альфы лицо от природы печальное, но в голове пульсом стучит волнение: Чонгук — единственный билет в не одинокую жизнь, возможно, на любовь.       На выходе из парка Юнги обнимает сына, пока мелкий дождь стучит несмелыми каплями по пыльному асфальту, обнаживщимся ветвям деревьев, прячущих тихую сцену от взгляда серых, тяжелых туч. Тэхен любит дождь, особенно в Италии, умытой солнцем так безмерно много дней в году, и особенно ценит его. Почти как теплые руки папы, прижимающие и ободряющие. Как взгляд отца, строгий, но добрый, брошенный на Чонгука украдкой.       Им просто нужно привыкнуть.       — Мы в отель, — говорит Юнги тихо, целуя теплую щеку по-отцовски, и Тэхен наконец позволяет плечам расслабиться, отпуская теплого омегу. Погода обещает дождь, солнце Италии закрывают объемные пушистые тучи.       — Устал?       — Эта погода не для меня, — улыбается Юнги, цепляясь за руки Чимина: ветер обдувает омегу со всех сторон, треплет волосы. — Чонгук может поехать с нами, все нормально. Чимин не против, просто хочет побурчать.       Тэхен знает.