Капкан

Грудь ещё немного чешется. Уже почти все зажило, но неприятно тянет кожу в местах последних сеансов. Вадим откидывает голову на спинку кресла, проверяет, что ремни безопасности крепко пристёгнуты, и утыкается взглядом в иллюминатор. Он безумно рад вернуться обратно домой. В холодную, но, главное, такую понятную Россию. Среди охранников Баатара даже поговорить не с кем. Вадим знает стандартный набор - нихао, Мао Цзедун и хуё-маё. С остальным как-то не сложилось. У Вадима же так язык и чешется с кем-нибудь потрепаться, кого-то подначить, но эти карликовые собачки с узкими глазами не понимают, поэтому приходилось два года развлекать самого себя. Он знает, что случилось в Питере полтора года назад. Порывался даже приехать, но Баатар не пустил. Сказал, другие разберутся, а ты, Вадим-лан, нужен мне здесь. Едва только заикнулся про пацана, стало ясно, что и за ним есть кому приглядывать. Его даже привозили в Китай лечиться после аварии, но сейчас кто с ним и где - этого Вадим точно не знает. Ему Алтана откровенно жалко. Змейка его остался совсем один. И даже отсосать некому. Их последнюю встречу Вадим старается забыть, как можно сильнее. Понимает, каким козлом был. Не стоило так. Но извиняться уже поздно, что сделано, то сделано. Сожаления можно запихнуть в дальний ящик. И вот, спустя два года, Вадим входит в дом, из которого спешно уехал в один день. Тут ничего не поменялось. Он не знает, чего ожидать, но явно не того, что даже цветы в вазе будут все теми же - белые хризантемы на лакированной столешнице. Он оглядывается и понимает, что реально ничего не тронуто, все так же, как расставляла хозяйка, словно кто-то устроил музей в ее честь, и бережно хранит каждое воспоминание о ней и все, к чему она приложила руку. - Здравствуйте, - Вадим немного вздрагивает, когда из глубины дома выходит высокий черноволосый мужчина, но, на автомате, немного кланяется. Кто-то новенький из обслуги? Начальник охраны? Мужик выглядит крепким, не раскачанным, но шею свернёт и не вспотеет. Держится спокойно, даже слегка надменно, сразу видно, что он тут точно не на вторых ролях. Вадиму ничего не доложили о кадровых перестановках, но Баатар достаточно твердо высказался, что он, Вадим, поступает на службу обратно в питерский дом и будет слушаться хозяина. Хозяина. Мужчина выходит в свет, отблеск лампы сверкает в его красноватых глазах. - Золотко, - охает Вадим. Алтан за эти два года изменился, как небо и земля. Ничего детского и угловатого не осталось на его лице, только жёсткая маска с абсолютным минимумом эмоций. Он вытянулся вверх, и теперь совсем чуть-чуть ниже Вадима. Вставать на цыпочки, чтобы поцеловать, уже не нужно. Только целовать его и не думают. Алтан смотрит жёстко, будто с вызовом, оглядывает Вадима с ног до головы, словно лошадь на выставке, цепляется взглядом за края свеженькой татуировки, торчащей из-под майки, но не комментирует. Вадим тоже рассматривает в ответ и с каждой секундой все больше поражается грации хищника, что появилась у пацаненка. Несмотря на раненые ноги, он стоит уверено, без трости, не морщится. Не знай он его раньше, подростком, натягивающим юбки, ни за что бы не поверил, что такое преображение возможно. У него до сих пор перед глазами ревущее Алтаново лицо, пока он пихал в него член, но сейчас даже нельзя сказать, что это человек вообще когда-либо плакал. - Проходи, - кивает Алтан, игнорируя обращение. - Комната охраны где раньше, тебе выдадут все инструкции. Выезд завтра в 10. Вот и поговорили. Вот и встретились. Вадим мнется, хочет что-то сказать вслед удаляющей спине, прямой, словно на завтрак, обед и ужин Алтан ест железные прутья, но, наверное, чуть ли ни впервые за всю жизнь, не находит слов. Как дела спрашивать не надо. И так видно, что хреново. Вадим примерно понимает ситуацию в клане, знает некоторые внутренние проблемки, да и по Алтану видно, что у него ничего, блин, не хорошо. Пару дней Вадим присматривается, пытается найти в этом новом Алтане что-то от старого. Того, который смеялся над его шутками и отвечал не менее смешными. Вадим пялится в зеркало заднего вида, пытается представить на этом каменном лице улыбку, смеющиеся глаза, но не выходит. Маска у Алтана просто отличная. Если раньше в нахмуренных бровях и сжатых губах можно было разглядеть неуверенность, страх или шутку, то теперь там глухая стена. Но Вадим ищет, вглядывается. Он знал его слишком близко, чтобы пропустить что-то важное. Но в ответ получает только совершенно равнодушный взгляд в зеркале заднего вида и абсолютно ровное: - Что? - Да просто так, золотко. Любуюсь. - Мне рассказать тебе, что такое субординация? Или слова длиннее трёх букв слишком сложные для твоего скудного ума? Вадим присвистывает. Ух, припечатал, так припечатал. Все, туше, победа засчитана. - Уел, - кивает Вадим. - Ли. - Что? - Уели. Обращение на "вы" предполагает другое окончание. - Как скажете, ваше золотейшество. От очередной лекции о правилах этикета и русского языка Вадима спасает только то, что они прибывают к месту назначения, и Алтан выходит из машины, не дожидаясь пока ему откроют дверь. Больше он не старается начать разговор. Видно же, что никаких ему больше поблажек. И Вадим Алтана больше как личность вообще не интересует. Он для него инструмент и рабочая сила: охрана тела и спокойного сна. Вот только за эти годы сон у него стал далеко не спокойным. Вадим все чаще встречает его ночью на кухне, где Алтан пьет какие-то травяные чаи и читает. На Вадима внимания обращает не больше, чем на мебель. Поднимает глаза, смотрит, кто вошёл, и ничего даже не говорит. Иногда это игнорирование кажется как будто показательным, но Вадим не может никак разобраться правда ли это или он придумывает. Потому что иногда Алтан явно разглядывает его. Смотрит долго, пристально, но без всякого интереса. Просто следит за Вадимом, порой задумчиво потирает подбородок. Крутит цепочку на штанах или наматывает на палец прядь волос. Они у него теперь длинные, уже касаются плеч. Иногда он собирает их в высокий хвост, но обычно носит распущенными. И Вадима от этих волос просто кроет. Непонятно, как можно сочетать в себе такую женственность и мужскую силу. Алтана с девушкой не перепутаешь даже со спины - широкие плечи, узкие бедра. А задница... Юбки Алтан больше не носит, но и штаны ему идут просто безмерно. Интересно, его кожа все еще такая же шелковистая и пахнет цветами? Вадим не помнит, на что похож этот запах, но помнит, что он ему нравился. Он зависает, облизывая фигуру Алтана с ног до головы, останавливается взглядом на длинной шее, постоянно украшенной каким-нибудь элегантным или изощренным чокером. Но когда тот перехватывает взгляд, неизменно отворачивается. Потому что Алтан смотрит равнодушно, даже чуть склоняя голову к плечу, мол, чего тебе? А Вадиму ничего. Ему просто хочется проверить целуется змейка так же или теперь у него во рту раздвоенный ядовитый язык. Новый Алтан нравится ему все больше. Его спокойствие и размеренность прорываются иногда взрывами яркого, истеричного гнева. Он кидается вещами, кричит, размахивает руками. И в такие моменты особенно прекрасен. Эмоции у него теперь редкие, но от того слишком сильные. Глаза оживают, скулы покрываются едва заметным румянцем. Он до того хорош, что Вадиму иногда тяжеловато себя сдерживать. Он считает, что у него есть особое разрешение. То, чего не могут другие ребята, Вадиму должно быть позволено. Они ведь типа... ну не встречались, но кое-что делали. Вадим уверен, что Алтан не забыл и что его холодность к нему лично тоже часть того, что между ними было. Тогда Алтану нравилось, может понравится и сейчас? Момент он не выбирает, просто получается как-то само собой. Алтан спускается после очередных каких-то удаленных занятий, или чем он там вечно занимается в своей комнате, идет на кухню, чтобы забрать приготовленный ему обед. Вадим подходит сзади и упирает руки в столешницу по бокам от Алтана. - Как дела, золотко? Алтан оборачивается, не пытается уйти от прикосновений или оттолкнуть. Обнаженные локти касаются Вадимовых ладоней. - Было бы лучше, если бы ты не мешал мне есть. Он пробегает глазами по Вадиму сверху вниз, касается пальцем татуировки на шее. Но не гладит, а просто тыкает, как в товар на полке. - Красивая штучка. Это в Гонконге? От касания Вадим будто бы покрывается холодным потом. Как он оказывается скучал по этим пальцам на своей коже. Прикосновение совсем не нежное, но Вадим уже от одного его готов ластиться. Но лишь ухмыляется. - Да. - Дашь потом контакты мастера. Тоже хочу кое-что, - и убирает руку. - Я тебе много чего могу дать, солнышко. Алтан кривится так, будто бы съел несвежую оливку. - Когда-нибудь в твоей голове уложится, как вежливо разговаривать. Он слегка толкает Вадима в грудь раскрытой ладонью, и тот перехватывает ее, поднося к губам и целуя пальцы. - Буду очень стараться, ваше золотейшество. Алтан руку не выдергивает, но забирает достаточно быстро. Просто тянет на себя, освобождая от захвата. Он не вытирает брезгливо пальцы, не моет показательно руки. Только берет поднос с едой и уходит. Видимо, опять в оранжерею, кушать со своими цветочками. Глупое занятие. Но Вадим смотрит ему вслед, едва не открыв рот. Значит, целовать можно. Значит, он сделает это еще раз. Но оказывается, что целовать можно не всегда и не везде. На попытку поцеловать в губы, Вадим получает хлесткую пощечину и горящие яростью глаза. - Только попробуй еще раз это сделать! - яростно шипит Алтан и уходит, хлопнув дверью. Весь остаток вечера в комнатах что-то падает, разбивается, грохает в чужом бешенстве. Ну, наверное, за дело, думает Вадим, когда горящая щека утихает. Не домашняя уже змейка, неприрученная. Нужно начинать все заново. Но у Вадима больше ни одного рычага давления. Алтан больше не нежный мальчик-подросток, его страшилками "расскажу маме" не напугать. Потому что мамы уже нет, а то, что с такими рассказами Вадим к его деду точно не пойдет, наверняка понимают оба, поэтому даже угрожать таким не стоит. Алтан до того запугал новую прислугу и охрану, что они, конечно, рады будут пересказывать о нем сплетни, но на золотце это не произведет никакого эффекта. Уволит и наймет новых. Таким бредням без доказательств все равно никто не поверит. А кто поверит Вадиму? Рассказ о том, что я вашего хозяина пару лет назад с ног до головы облизал и за щеку у него брал, скорее позорен для самого Вадима. Информация о том, что и Алтан ему подсасывал, звучит просто фантастично, учитывая нынешний Алтанов видок. Не надо придумывать, Вадик. Петухов тут не любят. Так что Алтана ничем не напугать и напором не взять. На брошенное как-то раз "отлично выглядите", он не обращает внимания, лишь сухо кивает "я знаю". Ему не нужны комплименты и многообещающие взгляды. Алтан знает себе цену, и именно Вадим ему ее назвал. Броня у него не хуже турнирной. Ходить в ней почти невозможно, но зато удар копья выдержит. Вадим пробует по-разному. И касаниями, и словами, но Алтан холоден и равнодушен. Иногда злится, огрызается, но Вадим понимает, что на самом деле это даже не на него. Алтан просто бесючий иногда. Это у него свойство характера. Единственное, наверное, что не стерлось с подросткового возраста. И, кажется, от каждой неудачи Вадиму должно хотеться меньше, но ему только больше становится нужно. Это не спортивный интерес, не попытка взять очередную высоту. Брал уже. Просто хочется объяснить Алтану, что вот он я, здесь. Понимаю, как обижен, но давай еще разок. Хорошо же было. Ты, я, целоваться до опухших губ. Вадим никак не хочет признавать, что он для Алтана уже пройденный этап. Что тот уже совсем другой, ему жизнь хребет почти выломала. Теперь он заново собранный и перешитый из кусков своей прошлой личности. Вадим признавать не хочет, но понимает. Его самого так когда-то собрало почти заново. Но оставить без комментариев длинный шелковый халат, расшитый цветами, в котором Алтан спускается в свой выходной к полуденному завтраку, просто невозможно. Вадим натурально присвистывает, пялится на кусок обнаженной груди в вырезе, выше даже не смотрит. Ткань такая тонкая, окутывает тело, но оставляет как будто бы голым. Вадим видит каждую мышцу, каждый изгиб тела. Он бы сейчас весь об него обтерся и зацеловал. Алтан не мальчик - конфетка. - Повтори, что ты сказал? - Алтан цедит это тихо, но обычно так звучат раскаты перед настоящей бурей. Вадим понимает, что, видимо, проговорился вслух. Но отступать не собирается. - Конфетка, говорю, босс. Вершина просто. Можно мне на нее взобраться? Глаза у Алтана натурально красные. Все, полностью. Припухшие веки и лопнувшие капилляры. А еще в них такая боль, что Вадим едва сам в ней не тонет. Кружка разбивается о стену в сантиметрах от его головы. Следом под ноги летит тарелка. - А, может, тебе лучше принести мне шоколадку?! - Алтан орет так, что стекла в окнах звенят. - Только бери плитку, она еще дешевле обычной! И не забудь проверить, чтоб было по акции! Я ведь все равно много не стою! Ты мне можешь ее даже лично не отдавать! Под дверь подсунуть или передать через кого! И проверь, чтобы в твоем расписании сразу после секса стояло - "уехать ничего не сказав"! А то получится как-то нормально, по-человечески! А ты ведь не человек, ты ублюдок! По щекам у Алтана бегут злые слезы, но голос дрожит только от ярости. И смотреть на это просто невозможно. Вадим пытается прервать этот поток ненависти, подходит ближе, наступая на осколки тарелки, и сгребает в охапку. - Отпусти! Отпусти! - Алтан колотит его кулаками в грудь, выдирается. Но ярость плохой помощник, а Вадим слишком хорошо умеет держать хватку. Плечу становится мокро от слез, когда Алтан вместо очередного удара, вцепляется в Вадимову футболку и воет в плечо, царапая пальцами бока. Его накрывает такая истерика, что он всхлипывает на грани с икотой, трясется и не может даже вдохнуть ровно. - Тише, тише. Я здесь. Все хорошо, золотко. Я не хотел, правда. Так получилось. Извини. Прости меня. Когда он говорит это вслух, становится легче просто невероятно. Вадим обнимает Алтана крепче и просто стоит, раскачиваясь с ним из стороны в сторону, пока истерика не стихает. - Успокоился? - уточняет Вадим, отстраняясь и заглядывая Алтану в лицо. Тот выглядит, если честно, просто ужасно. - Принести воды? - Уйди, - обессилено просит Алтан. - Видеть тебя не хочу. Ну, уйти, так уйти. Вадим понимает, что на самом деле это не всерьез. Ведь не всерьез же? Он копается в гараже, занимается какими-то бессмысленными делами, слышит разнарядку, что хозяин уехал. И куда ему в выходной? Не важно. Вадиму приказа "думать" не поступало. Ехать следом - тоже. Он тут, чтобы решать проблемы, а не утирать сопли. Алтан уже достаточно взрослый, чтобы принимать решения. Он приказал уйти, чего не делал раньше весь этот месяц, что Вадим вернулся. Значит, не стоит за ним бегать. Он пропускает, когда Алтан возвращается. Потому что сам уезжает, а по прибытии видит, что выездной седан уже стоит в гараже. Ребятки курят за углом дома, перешептываются. Вадим улавливает краем уха слова "день" и "кладбище". Нормальные слова в их лексиконе. Но отчего-то они цепляются. Вадим открывает телефон, лезет в календарь. Так и есть. Напоминание больше не срабатывает, но пометка "день рождения" присутствует. Вадим сам отключил его за ненадобностью. Мертвых с праздниками не поздравляют. Только если это не твоя мать. Вадим вздыхает устало. Немного даже обидно, что вся истерика у золотка не из-за него была, он просто под руку попался. Но, с другой стороны, хорошо же. Косяк замолить можно, а вот ненависть только пулей в лоб убирается. В дверь Алтановой комнаты он стучится долго. Сначала чуть слышно, потом посильнее, пинает даже ногой и все-таки входит без разрешения с громогласным "кто не спрятался, я не виноват". Но в комнате никого. Темно, тихо, очень чисто. На столе книжки в стопочку, в открытой дверце шкафа рядком висят темные шмотки на плечиках. Никаких безделушек, брошенных тапочек, журналов. Даже на тумбочке у кровати кроме лампы только очки и пустой стакан. На кухне Алтана тоже нет, как и в гостиной, и в библиотеке. Непроверенным остается только одно место. Вадим тихо входит в оранжерею, тоже, как и комната, темную. Легкая подсветка снизу и несколько ультрафиолетовых ламп не дают заблудиться, но, если бы Вадим не знал, что Алтан точно здесь, никогда бы не нашел. Темный халат и волосы сливаются с обивкой дивана. Выдает только белая кисть руки, которой Алтан обнимает сам себя, и блеск винной бутылки и бокала на столе. Не шевелится, не дышит. Вадим не понимает, спит ли тот вообще или нет. Услышал ли, что кто-то зашел? Поэтому старается и одновременно не шуметь, если спит, и не особо красться, если вдруг слышит. Вот только Алтан вообще никак на чужое приближение не реагирует. Уткнувшись носом в спинку дивана, он продолжает молча лежать. В бутылке вина еще на бокальчик, но не ясно, много в ней было или отпито всего два глотка. И сколько Алтану надо, чтобы напиться, Вадим тоже не знает. Ему бы лично это ничего не дало, кроме болящей головы. - Золотко? - тихонько зовет Вадим, но потом одергивает себя, субординация же, ну. - Ваше золотейшество? Ничего. Вадим садится на краешек диванчика, вздыхает. Алтан чуть перекладывает голову, но ничего не отвечает. Он не спит, просто говорить не хочет. Но и не кричит, чтобы Вадим выметался. Его становится так по-человечески жалко, что поглаживания по плечу выходят как-то сами собой. Вадим не говорит, что соболезнует, что понимает, какого это, потому что на самом деле не понимает. Просто у Алтана сейчас сгорбленные плечи и поджатые ноги. И даже халатик, который утром показался верхом разврата, совсем не заводит, хотя все также обрисовывает все изгибы стройного тела. Рука Вадима скользит вниз, задевая ладонь Алтана, и останавливается там, гладит нежную кожу, сжимает кисть. И Алтан цепляется в ответ. Сначала нерешительно шевелит большим пальцем, поглаживая костяшку, а когда Вадим подсовывает свой под ладонь, сжимает его. Сидеть так совсем глупо, намного удобнее скинуть куртку и устроиться у золотка за спиной, кое-как примостившись на узкой кушетке. Алтан сначала отодвигается к стенке, давая место, а потом жмется обратно, чтобы Вадим обнял его. Тот перехватывает поперек груди и просто дышит в затылок. Алтан горячий. Несмотря на всю холодность и грацию, тело у него совсем не змеиное. Оно теплое, нежное, вот только пахнет совсем по-другому. От него больше не раздается аромат чего-то сладкого и такого возбуждающего, но и этот запах, на удивление, приятен. Вадим зарывается носом в его волосы и просто кайфует. Повод, конечно, уродский, но так хорошо, когда можно просто потрогать. Даже не ласкаться или целовать, хотя Вадим совсем и не прочь. А просто сжать в объятьях и довольно вздохнуть. Алтан чуть вертится в руках, укладываясь удобнее, но Вадим совсем не обращает внимание на его копошение, даже когда тот перекладывается лицом к лицу и сопит в шею. Может хоть сверху залезать, Вадим с места не сдвинется. Он уже пригрелся и пусть змеючка сама ложится, как удобно. Он закрывает глаза, приподнимая руку, чтобы дать место для маневра, но обозначая, что убирать ее не собирается, и, как только новое комфортное положение будет найдено, сразу же опустит ее обратно. Поцелуй, хоть и желанный, но все равно неожиданный. Прикосновение к губам аккуратное, словно на проверку. Но Вадим приоткрывает рот, давая понять, что можно, и первым касается языком. Может, потому что давно было, а, может, и правда никогда раньше, но так они целуются будто впервые. Не то чтобы медленно, но слишком аккуратно. Не пытаясь укусить друг друга или сожрать. Медленно, лениво, как будто оба еще не решили, хотят ли. Счет времени совершенно потерян. Вадим засыпает, прижав Алтана к груди, а, проснувшись, обнаруживает себя в оранжерее в гордом одиночестве. Нет ни Алтана, ни халата, ни бутылки, ни даже тепла от чужого тела в уголке дивана. Вадим разминает затекшую спину и надевает куртку. У него странное чувство и желание. Не пойти, найти Алтана и разложить его на столешнице, а поцеловать в макушку и улыбнуться. Ну, может, уже после этого трахнуть. Руки все еще хранят ощущение чужого тела, и, оказывается, обниматься со взрослым Алтаном куда приятнее. Он не щупленький, каким был раньше, не поместился бы так же аккуратно на коленях, но в этом-то и самый смак. Вадим вообще всегда думал, что ему немного другой типаж нравится - чтобы с ногами как у утенка - потому-то и воспылал к золотку. Но, судя по всему, у него просто мужика нормального не было, раз теперь приходится пересматривать свои взгляды. Вот только что у Алтана и какие взгляды непонятно. Вадим пытается его обнять, когда находит на кухне, но в ответ слышит не злое, но шипение. Прижаться не получается, поцеловать тоже. Алтан не сбегает, но так гордо задирает подборок, что становится непонятно - а делать-то чего? Вроде как он не против, а вроде как и снова здорово. Вадим думает недолго, переживает пару дней в задумчивости и вкатывает золотцу самый огромный набор фереро роше, который смог найти. - Это что? - спрашивает Алтан на поставленную перед ним коробку. - Это тебе, - Вадим играет бровями. - Ясно, спасибо. Отнеси в комнату. Алтан дальше утыкается в свои бумажки, с которыми ходит последние пару дней. Что-то там черкает, проговаривает губами беззвучно, жует кончик карандаша и даже конфеты не заставляют его оторваться. Правда, когда они сталкиваются позже на лестнице, Алтан, не глядя, проводит рукой по его плечу, но взгляд все так же в бумажки. Нога выскальзывает в вырезе халата почти до середины бедра, когда он поднимается на ступеньку выше. Блять. Вадим нервно сглатывает и идет бить боксерскую грушу. Нужно что-то сказать? Или сделать? Или что? Дарить цветы тупо, носить торты - еще глупее. Вадим обычно не ходит кругами, но сейчас нарезает их, как акула. Алтан ему иногда улыбается, едва заметно, и у Вадима от этого какая-то невероятная гордость раздувается в груди. Смотрите, мужики, как умею! Вам хозяин хоть раз улыбался? То-то же. Вадим без зазрения совести срывается на подчиненных, чувствуя себя чуть ли не богом этого маленького особнячка. У него тут самая большая змеюка прикормлена, а вы все недостойные. Хотя змеюка-то и не прикормлена вовсе. Вадим подбирается и так, и сяк, но прямо поцеловать не пытается - по лицу ведь схлопочет. Делает дежурные жесты, касается, но не получает на это того отклика, что нужно. Алтан не шарахается, но и не тянется в ответ. Вадима это просто сводит с ума. Нет, ну чего он боится в конце концов? Его не уволят. Максимум вышвырнут обратно в Гонконг. С узкоглазыми грустно, зато никаких соблазнов. Так что терять, по сути, нечего. Но Вадим все равно собирается с силами и словно первый раз в человека стрелять собирается - потеет и трясется. Если Алтан что-то понимает в этих цифрах - он молодец. Вадим заглядывает ему через плечо, пока тот щелкает кнопками ноутбука и что-то записывает в блокнот. Левая рука водит пальцем по тачпаду, выделяя строчку за строчкой. Видимо, что-то необычное или непонятное, Алтан замирает, поднимает руку, хочет потереть висок или подбородок, но Вадим перехватывает ладонь и, наклоняясь, подносит к губам. Крепко целует костяшки, распрямляет пальцы и касается губами каждого. Алтан поворачивается медленно, смотрит, словно переключаясь на другую реальность, давая время исцеловать всю тыльную сторону ладони и немного запястье. - Вадим? - пораженно спрашивает Алтан. Брови слегка нахмурены, губы сжаты. Но никакой злости, только непонимание. Руку завести себе за голову очень просто - Алтан даже не сопротивляется. Сам кладет пальцы на волосы, приподнимает свой подборок, когда Вадим его целует. Он готов к пощечине, к новой истерике, к чашке в голову, но терпеть реально уже невыносимо. Хочется целоваться, трогать, говорить, какой Алтан красивый и как ему идет этот серьезный вид. Но пощечины нет, вместо этого рука в волосах сжимается крепче, тянет на себя. Алтан требует, чтобы поцелуй был глубже, чтобы Вадим наклонился еще ниже. Он разрешает целовать себя не только в губы, позволяет коснуться шеи, ткнуться носом за ухо и прикусить мочку. Даже разрешает приобнять немного, и сам сцепляет руки в замок за Вадимовым затылком. - Золотко мое, - шепчет Вадим и сам охреневает от того, что говорит. Вот он ему, оказывается, кто. Личная собственность. - Не наглей, - со смешком отвечает Алтан. Ого. Кто-то умеет шутить. Вадим отстраняется, чтобы заглянуть в лицо и состроить коварную гримасу, мол, не ослышался, тут кто-то решил взять слово без своего адвоката? Алтан показывает язык и отворачивается. Разрывает короткие объятия и трет как будто покрасневшее лицо. - Я занят. Ты... В общем, не отвлекай. Он отмахивается, но довольную смешинку в глазах скрыть слишком сложно. Но ничего, Вадим вроде как намек понял. Он целует позвонки на загривке, отодвинув волосы, и удаляется, подмигнув на прощанье. Алтан посылает ему что-то вроде недовольного взгляда. После пары попыток, в которых Вадим не знает, что ему можно, а что нельзя, и потому нервно мнется перед каждым разом, но хочется до дрожи в руках, поэтому он продолжает, приходит понимание, что Алтан-то, на самом деле, не против, только переключается долго. Он так погружен куда-то в себя, что ему нужно больше, чем пара прикосновений, чтобы понять, что от него хотят. Окрыленный этим знанием Вадим целует ему руки и гладит плечо, прежде чем положить на него голову. Алтан треплет его по волосам, и Вадим растекается. Все-таки нашел тернистый путь к сердечку снежной королевы серпентария. Теперь развести его на поцелуй или объятия становится куда как проще, вот только отвечает он медленно, разрешает себя трогать, но сам инициативу проявляет крайне мало. Пока однажды Вадим не доходит в своих касаниях до чего-то более интересного. Самое подходящее место - оранжерея. Там не ходит прислуга, не снует туда-сюда охрана, Алтан не станет кидаться там предметами. Поэтому рука на ширинку черных джинс ложится уверено и твердо. И там тоже твердо. Не зря они минут пятнадцать лизались перед этим. Вадим заглядывает в темные глаза. - Что? - спрашивает у него Алтан. - Разрешения спрашивать будешь? - А может и буду. - Ну, - нетерпеливо вздергивает он подбородок. - Позволите, ваше золотейшество? Алтан делает вид, что раздумывает, но Вадим уже тянется к молнии. - Позволяю. Вердикт выносится уже слишком поздно. Штаны у Алтана расстегнуты, а глаза закрыты. В нем бокальчик вина и куча знаний, поглощенных за целый день перед компьютером. От этого красноватые глаза и усталое лицо. Но стоит Вадиму начать ласкать его, как мышцы щек расслабляются в довольном вздохе. Ему нравится это делать, нравится, как золотко улыбается едва заметно, как проступают старые, забытые эмоции. Хочется зацеловать его всего, перевернуть, зацеловать с другой стороны, повернуть снова и так по кругу, до бесконечности. Вадим целует его в шею, пока рука гладит твердый и горячий член. И когда Алтан тянется к его штанам, Вадим даже разочаровывается немного. Потому что, ну, это отвлекает. Не дает насладиться каждым тихим вздохом, вздрагиванием тела. Но Алтан настойчив, перебирается сесть удобнее, и они дрочат друг другу, дыша в приоткрытые губы. В постели это гораздо удобнее, конечно. Больше не нужно ждать отъезда взрослых, чтобы туда пробраться, не нужно прятаться по углам и оглядываться, чтобы никто не заметил. Пусть замечают. Вадим, если что, перекусит лишнюю глотку, чтобы не трепались. Раздевать Алтана еще тяжелее, чем раньше. Он неохотно расстается с одеждой, предпочитая касания под ней, и совсем не хочет оголять ноги, поэтому Вадим делает это постепенно, но с неумолимостью лавины. И чтобы подать пример, первым раздевается сам. Алтан внимательно рассматривает его татуировку, гладит кончиками пальцев то морду дракона, то волка. - Это что-то значит? - спрашивает он. - Почему татуировка должна что-то значить? Просто картинка. - Моя будет значить. - Значит, уже решился. И что это будет? - Не твое дело. Сделаю - увидишь. - И даже смысл расскажешь? - Если ты расскажешь свой, - не сдается Алтан. Черт бы их побрал этих буддистов, всюду нужны символы и смысл, тайные знания, намеки на вмешательство вселенной и прочая муть. - Да нет никакого смысла, золотко. Просто красиво. Дракон крутой, волк крутой, а я круче вдвойне. Вот и вся история. Такое тебя устроит? - Не слишком, - Алтан смешно морщит нос, и Вадим целует в него, разглаживая морщинки. Они валяются на кровати, трогая друг друга, целуясь и сплетаясь ногами. Вадим не с первой попытки, но стягивает с Алтана штаны, раздвигает колени и собирается вспомнить, какой же Алтан на вкус. Другой. Но это совсем не отталкивает, наоборот, подстегивает разобраться, что же изменилось. Вадим берет за щеку, довольно причмокивая, поднимает глаза, чтобы увидеть, как Алтан затыкает себе рот ладонью и выгибается в спине. Он отзывчивый, чувствительный. Вадиму от всей души нравится водить языком по головке, а рукой по стволу. Вот только глотать все еще не очень. Он только слизывает последние капли, остальное растирая по члену и животу, поглаживает яйца и спускается чуть ниже. Алтан ожидаемо вздрагивает, и Вадим убирает руку. В тишине они лежат пару минут, прежде чем Вадим решается. - А ты... У тебя был кто-то? - и понятно, что вопрос-то не про ромашки и лютики, а про вполне себе конкретные пестики и тычинки. От того спокойное "да" Алтана звучит так странно. - И как? - Лучше... чем с тобой. Удар ниже пояса. Вадим, конечно, в курсе, что вышло не очень. И сам не понимает какого ответа ждал. Но слышать такое вслух - все равно больно. Хотя явно не так, как Алтану в их первый раз. Вадим плакать не собирается. - И ты не дашь мне второго шанса? - Посмотрим, как будешь себя вести. О, Вадим будет хорошо себя вести. Очень хорошо. Уж на этот раз он постарается. На этот раз он покажет все, на что способен. Вторые шансы - это вообще его тема. У него по жизни всегда так. Сначала ружье клинит, а потом нормально стреляет. Вадим после армии чуть не спился, но взял себя в руки, и вот он тут. В теплой уютной постельке золотого мальчика с вампирскими глазками. Ему хочется показать, какой он из себя весь примерный, нужный, незаменимый. Едва ли не сумки подрывается за Алтаном таскать, но старается сдерживать себя. Собачек ему достаточно в окружении. Ему нужен волк. Если даже не дракон. Поэтому он только хмуро выглядывает из-за его спины на каких-то встречах или шугает взглядом тетенек администраторов во всяких клиниках, куда Алтан ездит, как на работу. В ящике его тумбочки Вадим находит просто горы каких-то таблеток, читает потом описание в интернете. Не то чтобы он по его вещам шарился, но да, шарился. Просто хотел подкинуть незаметно флакончик смазки, а попал в аптеку. И многое становится понятно - и про заторможенность, и про безэмоциональность. Алтан сидит на каких-то таблетках плотно и долго. Обезбол, антидепрессанты, витаминки. Вадим не верит, что все это помогает. Старый добрый морфин и алкоголь - лучшее избавление от всех переживаний. Он даже к мозговправу никогда не ходил, а Алтан, вон, каждую неделю, по расписанию, час изливает душу. Даже интересно, говорит ли он что-то про него? Надо стаскивать золотце с этих колес, а то подсядет, хуже наркомана. Вадим в психиатрию не верит, предпочитает способы попроще и подешевле: секс и драки. На спарринге Алтан бьет сильно. Вадим пропускает первый удар реально случайно, они же разминаются, ну. Сгибается пополам, задыхаясь, потому что попало ровнехонько по солнышку. Он кривит губы и сообщает. - Не жалеете меня, золотейшество. Алтан хмурит брови, разминает шею. Он может сосредотачиваться только на одном, и сейчас это не шутки. Отходит на шаг назад, встает в стойку. Ну, по серьезке, так по серьезке. Вадим форму не набрал, но и ту, что была, не растерял. Махаться с Алтаном одно удовольствие. Техника у него какая-то совсем другая - вроде привычно, но делает все по-своему. Вадим знает, как уклоняться, как блокировать, и пялиться это ему не мешает. Алтан все также скрывает ноги, но только теперь не из-за неловкости, а потому что шрамы его бесят, но руки больше не прячет, подчеркивая обтягивающей майкой покатые плечи и переливающиеся мышцы. У Вадима жуткое дежавю, из-за которого он чуть ли не слюной капает. Помнит, как дрался с мелким сыночком хозяйки, уже казалось вполне сформировавшимся. Но теперь перед ним улучшенная копия того, маленького Алтана. Он выше, сильнее и соблазнительнее раз в пятьсот. И начальник. Вадим бы своим прошлым с радостью залепил бы по роже, но золотко жалко. Мордашка у него больно соблазнительная. Алтан падает на маты первым, машет рукой, мол, все. Вадим тут же плюхается рядом, дышит ртом, утирая пот со лба. - Размялся? Алтан кивает, выдыхает себе под нос и закрывает предплечьем глаза. Ага. Вадим понимает. То же самое чувствует - приятную боль во всем теле, неприятную в паре пропущенных ударов. Нагло лезет ладонью под майку и получает шлепок и шипение. - Не трогай. Я устал. - Так я расслабиться помогу, только и всего. Он задирает майку, любуется, как сокращаются мышцы пресса от дыхания - подсвечиваются все, складываясь в ровненькие кубики от напряжения. Вадим водит по ним всей ладонью, сильно, с нажимом. Алтан вздрагивает, а потом стонет. В крови все еще бурлит адреналин. Хочется быстро, больно, чтобы рычать и кусаться. Вадим проводит языком по животу, чуть прикусывая кожу около пупка. - Фу, я потный, - сообщает Алтан с какой-то жалостью в голосе. Но Вадиму на это плевать. Он мнет бока, сжимает пальца на бедрах. Задирает майку еще выше, вылизывая затвердившие в мгновение соски. Алтан уже привычным жестом сгребает его волосы в охапку, оттягивает, заставляя посмотреть на себя. Вадим облизывает губы, смотря ему в глаза. Похотливо так, жадно. - Сожрал бы тебя, - делится он важной мыслью. У Алтана тоже глаза темные от накатившего возбуждения. Но руку он держит крепко, не дает снова присосаться к груди или, там, к шее. - Не сожрешь, пока не прикажу. Голос у него твердый, низкий. Так говорят, когда очень хочется. У Вадима ноет в штанах от такого контроля. Всегда заводился, когда нельзя, когда ему кто-то перечит против его сильного желания. Но он остается на месте, даже гладить перестает, но руки все равно не убирает. Они так и лежат: одна на животе, другая на бедре. - Как скажете, золотейшество. Кожа на затылке чуть ноет от сильной хватки, но это так хорошо, что он бы застонал, если бы можно было. И если Алтан сейчас отпустит руку, он точно сорвется и покусает его везде, где можно. И даже где нельзя. Вадим шумно дышит носом, показывая всю свою выдержку. Пусть не боится, пусть знает, что он слушаться умеет. Доверие Вадим, конечно, вернул, но прекрасно понимает, что не во всех аспектах. Кое-что остается под запретом. Алтан отталкивает его голову и кивает на дверь. - Иди. Вадим напоследок царапает его живот, но отстраняется. Алтан выглядит, словно картинка. Лежит весь такой горячий, напряженный. Под спортивными штанами явно обрисовывается его желание продолжить. Но Вадим подчиняется этому отказу, хоть и не знает, кого золотко сейчас сильнее мучает. Голодный Вадим ходит кругами. Уже два дня прошло, а у него, по ощущениям, как будто и не падал с той тренировки. Он на взводе и нервах. Трахаться хочется просто нереально. Но с таким напряжением ничего дельного не получится. Вадим сжимает зубы и ждет. Сидит на другом конце комнаты, пролистывая книжку. Слова все перед глазами расплываются, и он то и дело косится на Алтана, который снова обложился бумажками в гостиной и что-то усиленно учит. Потягивается иногда, разминает шею, спину. Видно, что он тоже напряжен, но по другой части. Вадим уже разобрался, что почти все бумажки у него учебные. Студенчество даже для богатых и больных, то еще развлечение. Он терпеливо перелистывает страницы. Ему безмолвно приказано ждать. И он ждет. Пока Алтан сам не поднимает глаза, ловит взгляд Вадима, и в его лице читается очевидное приглашение. В штанах все еще жмет и руки чешутся. Хочется размять золотку шею, уложить в кровать, всего истрогать. И лежать рядом, смотреть на его изящный профиль. Вадим вообще слишком долго на него смотрит в последнее время, подмечая детали, на которые не обращал внимания раньше. Любуется, разбирая внешность по отдельным чертам, каждый день находя что-то новое и поражаясь, как же мог не увидеть этого раньше. Целовать Алтана в его постели - это лучше, чем целовать его где-то ещё. Он расслабленный, мягкий, словно вместе с одеждой сбрасывает и железную маску. И Вадиму это жутко льстит, такое доверие. Алтан так сладко стонет, когда его ласкают пальцами, поглаживая между ягодиц, но не проникая, что хочется взять его прямо сразу, но Вадим не собирается даже сегодня. Просто хочет сделать хорошо и видит для этого не так уж много способов. Когда Вадим надавливает пальцем, скользким от смазки проникает внутрь, Алтан в испуге зажимается и вздрагивает, распахивая глаза. Но Вадим ласкает его не спеша, хотя и стоит ему это нечеловеческих усилий, смотрит в ответ, показывая, что вижу, наблюдаю, остановлюсь, если скажешь. Но Алтан не говорит, только откидывается на подушки и стонет, приподнимая бедра. Вадим его пальцами не трахает, а ласкает. Внутри, снаружи, заставляет просто растекаться по кровати и задыхаться от накатившего желания. Не вставляет больше двух, не жалеет смазки. Алтан ниже пояса весь мокрый от вылитого дюрекса, словно в душе побывал. Вадим задыхается. У него стоит так, что больно, но он сам убрал руки Алтана, когда тот потянулся к нему. Хотелось сначала самому разобраться с золотковым удовольствием. Но теперь он не думает, что дотянет. Вадим наваливается сверху. Насильно сводит Алтану колени, но на непонимающий взгляд только хмыкает. Поймёшь ещё. Вадим крепко сжимает Алтановы бедра своими и ложится сверху, легко скользя членом по мокрому от смазки животу. Вот так хорошо. Вадим двигается плавно, не спеша, проезжая по его члену своим, утыкается лицом в шею и вздыхает. Это не секс, конечно, и не такой быстрый, как ему бы хотелось, но напугать не хочется. Пусть привыкает к движениям, к его телу и весу на себе. Алтан гладит его по спине и весь подается навстречу, стонет тихонько, но балдежно, что Вадим забывает о быстрой случке, которая крутится у него в голове. Лучше так. Он продолжает движения, чувствует, как Алтан вздрагивает, сучит ногами, чтобы уже быстрее, но Вадим только проводит языком по линии челюсти и прикусывает подбородок. Алтан охает, задирая голову. Его шея такая открытая и чувствительная. Вадим трется о нее носом, пока их члены ластятся друг об друга, создавая трение, которого до жуткого мало, но до приятного хорошо. - Еще, - просит Алтан еле слышно. - Быстрее. Вадим ускоряется, толкается бедрами сильнее, тычась головкой в живот, и сам урчит от удовольствия. Алтан царапает его спину, не жалея совсем, хнычет, потому что ему мало. Трясется весь, но кончить не может. - Вадим, - жалобно просит он. То, как он это говорит - слишком интимно, лично. Имя свое Вадик слышал не раз, и не два. Уже четвертый десяток его так называют на разные лады. Но вот так, как будто впервые. Он резко отстраняется, перекидывает ноги Алтана вокруг своих и прижимается между разведенных бедер. Золотко просто охуенен. Член у него стоит, словно каменный, подрагивает напряженный, покрасневший, резко контрастирующий со светлой кожей нецелованного солнцем принца, носящего закрытый траур. Губы у Алтана дрожат от судорожного дыхания. И он весь такой красивый, что Вадим как будто готов упасть на колени и молиться его неземной красоте. Но он наклоняется ниже, касается грудью груди и сжимает ладонью оба их члена. Судорожный вдох у них выходит одновременно и в какой-то одной тональности. Вадим кусает мочку уха, едва сдерживая стоны, и двигает рукой быстро и сильно, толкаясь еще бедрами, заставляя Алтана скользить по кровати. - Золотко мое, - шепчет он под жалобные Алтановы вздохи, пока тот кончает, сжимая ладонями его плечи. Срыв у Алтана случается внезапно для Вадима. На его вкус, причин к истерикам нет. Ну отчитали тебя, ну что ж теперь. Но у Алтана перед встречей с дедом в глазах такая пугающая паника, что Вадим не знает, что делать. Только пожимает плечами, ничего-ничего. Алтан на него заведомо срывается, шипит все утро, в машине комментирует каждое движение и чихвостит всех проезжающих мимо водителей. С этого даже смешно. Но обратно в дом Вадим везет не человека - напуганную куклу. У Алтана дрожат губы и руки. Он бледный, как смерть, и то и дело дергает ворот водолазки, словно ему нечем дышать. - Ну ты чего, золотце, - пытается Вадим подбодрить нелепым смешком. - Того и гляди откинешься. - Закрой пасть, - рычит Алтан и смотрит бешено, словно приговоренное к казни животное. Ничего человеческого, только лютый ужас. К себе он уходит, демонстративно утащив из бара бутылку, и хлопая дверью так, что штукатурка сыпется. Вот это хорошо. Вот это по-нашему. Вадим не собирается идти следом, нужно пацану выпустить пар, проораться. Он не знает, что там сказал дедуля, за что отчитал или что вообще было, но если надо встряхнуться, то пусть. Вадим не спеша полирует машинку, прогуливается по углам дома, с хитрым прищуром распугивая и так зашуганную прислугу. Ждет, когда стемнеет, чтобы пойти и тоже приложиться. И к бутылке, и к Алтану. Он вообще на работе не пьет, но тут, типа, повод и поддержка. Уже мысленно представляет, как алкоголь разбежится по крови, как пьяный Алтан будет сидеть у него на коленках и целовать в шею. От одних только мыслей предательски хорошо, поэтому Вадим даже мурлычет под нос песенку, пока поднимается по лестнице. Стучит в дверь и тут же входит. - Не помешаю, вашество? В ответ тишина и темнота. Только глухие всхлипы откуда-то из угла. Вот уж новости! Вадим хмурится, но не включает свет, на ощупь и на звук идет искать притаившуюся змейку. Алтан находится за шторой, в углу. Он сидит, поджав под себя колени, и даже не плачет, скорее трясется и невнятно вздыхает. Когда Вадим отодвигает штору, Алтан почти опрокидывает бутылку и в страхе жмется ближе к стене. Он пьяный, это уж точно. На отходняках, на догоне от лекарств. Соображает явно хуже прежнего. Вадим садится рядом с ним на корточки и долго смотрит. Не потому что не знает, что делать. Знает - обнять, погладить по голове, успокоить. Укутать в одеяло и поцеловать в макушку. И именно это его и заботит. Если бы он хотел быть нянькой - пошел бы в пед и возился бы сейчас с чужими карапузами. Если бы был капельку эмпатичным, то у него были бы хоть какие-то друзья. Но Вадим мудак, и согласен с этим жить. А то, что он сейчас испытывает, хуже самого гадкого похмелья. - Иди ко мне, - зовет он и распахивает руки. Алтан соображает пару секунд, словно прикидывая риски, а потом, с опаской, неспешно подползает. Вадим обнимает его, подхватывает под задницу и поднимает. Тяжелый, зараза. Но жмется, как большой котенок, едва не трясет повисшей без опоры лодыжкой. А еще он ледяной и пахнет спиртом. Как маринованная лягушка. - Чего ты сидишь на полу? Холодно же. - Вадим сам морщится от своего урчащего голоса. Ну кто просил? Вглядывается в лицо Алтана в темноте, стараясь разобрать, что там у него. Отводит упавшие на глаза волосы. - Он сказал... Но Вадим перебивает. - Не важно, что сказал. Забудь. Это все глупости. Уложить Алтана в постель невозможно. Он цепляется, словно клещ, и не хочет отпускать. Еще бы - замерз совсем. Вадим кое-как отдирает его руки, запихивает под одеяло и следом лезет сам, сбросив спортивную кофту. Алтан не плачет, хотя щеки еще мокрые, но носом шмыгает. Он закидывает на Вадима ноги, чуть ли не весь забирается. И молчит. Не пытается дорассказать, что случилось. Но начинает лезть целоваться, словно хочет поскорее забыть случившееся. На языке у него кисло, а целуется он грубо, царапает пальцами грудь. Вадим эту игру поддерживает, хотя и гладит по волосам нежно. Хоть избей меня, думает, только успокойся. Он того не стоит. Тебя вообще никто не стоит. Тем более я. - Трахни меня, - вдруг заявляет Алтан с неожиданной твердостью. Вадим этому удивлен, но отвечает до того, как успевает додумать мысль. - Нет. - Трахни, я приказываю! Алтан повышает голос, привстает на руках и смотрит до того злобно, что аж мурашки бегут. - Да хоть обприказывайтесь, - качает головой Вадим, а самому становится грустно. Понимает, что, правда, не хочет. Не такого Алтана, который того и гляди упадет в новую истерику. Ему слезы во время секса теперь поперек горла. - Убить ради тебя могу, а вот это - не стану. Алтан почти кидается на него с кулаками, но к такому Вадим готов - хватает его за руки и переворачивает, придавливая к постели. Алтан брыкается, подвывает и старается пнуть, как подло, между ног, но Вадим кладет колено поперек его бедер и удерживает. - Не стану я тебя трахать, золотко. Сексом займусь, но не сейчас. Лучше давай еще выпьем и поласкаемся. Или хочешь, подеремся. Но не тут. А то люстру твою дорогущую разобьем еще. Вадик говорит это с такой печалью в голосе, что самому тошно. Вот он, золотой мальчик, под тобой, сам просит, все, как ты и хотел, дурак. А ты в залупу лезешь и отнекиваешься. - Я хочу! - не унимается Алтан, хотя по нему видно, что из хотелок у него только проораться, ведь не стоит даже. - Ты однажды уже хотел. Помнишь, что из этого вышло? - отвечает Вадим учительским тоном. То, что он тоже хотел, предпочитает оставить за скобками. - Помню. И поэтому хочу. Чтоб мне было больно и чтобы я тебя ненавидел! Вадим хлопает глазами непонимающе. Черт разберет, что там творится у него в голове. А вдруг он и правда после мозгоправа поехавший? Вадим не может взять в толк, зачем Алтану его ненавидеть. Что он сделал? К деду отвез? И теперь Алтан, как кастрированный кот, будет всю жизнь мстить тому, кто отвез его в ветеринарку? - Хочу. Тебя. Ненавидеть, - по слогам выдыхает он и смотрит в упор, пытается скорчить злобную мордочку. Но не получается от слова "совсем". Вместо надменных бровей у него испуганная гримаса, а по губам видно, что того и гляди расплачется. - За что меня ненавидеть, золотце? Я правда настолько плохой? - Я не хочу о тебе думать. Я уеду и не хочу. - Куда уедешь? Вадим даже слегка отпускает хватку, и тут же получает пинок в бедро и пытающегося убежать Алтана. Он путается в одеяле, своих ногах, но слишком долго, поэтому Вадим успевает снова поймать его и прижать к себе, сидя на коленях на кровати. Вообще сложить два и два не сложно, но Вадим сейчас бы даже с калькулятором не справился. Он перебирает в голове расписание, разнарядки, полученные письма. Ни словечка ни о каком отъезде, ни даже о выгуле за городом в выходные. Алтан сидит дома как привязанный, и, честно говоря, Вадим думал, что это целиком и полностью его желание. Алтан больше не бьется в его руках, сидит сломанной куклой, благо уже не холодный, как труп. - Я отпущу, только ты не сбежишь и не будешь на меня бросаться. Договорились? Согласия или хотя бы кивка он не дожидается, но медленно отпускает руки, готовый если что, схватить. Алтан не шевелится. Тогда Вадим за плечи поворачивает его лицом к себе и легонько встряхивает. - Куда уедешь? - повторяет он свой вопрос. Алтан медленно поднимает голову. Глаза, привыкшие к темноте, видят его опустошенное лицо. Черт, настроение у парня скачет, как на американских горках: то плачет, то бросается, то хочет сдохнуть. Так. Уж не выпиливаться ли он собрался? Вадим бросает взгляд на его руки, но порезов там нет. Как и ответа. - Алтан! - Вадим берет его лицо в ладони и чуть повышает голос. Достаточно для того, чтобы пацан вздрогнул и вернул фокусировку взгляда. - В Испанию, - отвечает, словно говорит, что его отправляют в ад. - Дед недоволен моей учебой. Сказал, что я должен ехать и учиться нормально. У Вадима будто гора с плеч падает. Хочется даже засмеяться от того, что он успел себе за пару минут надумать. Он улыбается ласково, стараясь поддержать. - Ну, в Испании красиво. Там такая паэлья с мидиями, закачаешься. А сангрию даже в столовке, наверное, подают. - Вадим прислоняется лбом к его лбу и шепчет. - А на пляже там песок, словно из золота. - Ты не едешь, - припечатывает его Алтан. - Что? - Ты не едешь! - почти вскрикивает золотко. - Я еду один. Снова один, понимаешь? Вадим опускает взгляд вниз, потому что смотреть Алтану в глаза - больно. Жмурится, встряхивает головой. Хочется ударить себя по щекам и переспросить еще раз. И еще. Пока не услышит ответ, который хочет. Мы едем. Мы уезжаем. Какой же ты дурак, Вадим. Размякший старый дурак. Он отстраняется и трет руками лицо. - Это, значит, тебе сегодня сказали? - Да, - безжизненно кивает Алтан. Вадим поворачивается снова. Надо взять себя в руки. Нужно вести себя правильно. Вот только правильно никак не получается. - И ты хочешь, чтобы я сделал тебе больно, а ты потом упорхнул, оставив меня здесь с чувством вины?! Алтан сжимается от его голоса и молча смотрит, кривя губы. - А вот хер тебе!! Вадим вскакивает с кровати, делает круг, разворачиваясь около двери, и так же грозно шагает обратно. Нависает сверху и тыкает пальцем в грудь. - Съездишь, получишь свой диплом и обратно вернешься. Может там научишься защищать свое. Он осекается под пристальным взглядом, вздыхает и садится обратно на кровать. Спиной к Алтану, опустив плечи. Кажется, это заразно, потому что сам Вадим понимает, как скакнул от радости в бешенство и упал на дно какой-то тупой печали. Пять стадий принятия за две минуты. Как тебе такое, Илон Маск? Что делать совершенно непонятно. Точнее понятно - ничего не сделаешь. Но Вадиму как-то откровенно хуево и противно от себя. Развел тут цирк с конями. Надо запрягать и ехать, а он вожжи в руках удержать не может. Алтан подбирается к нему не спеша. Кладет сначала руку на плечо, а когда Вадим ничего не делает, обнимает со спины и сопит в шею. Впервые его, наверное, кто-то успокаивает. Поглаживает по груди, жмется не сильно. Но от этого не член тяжелеет, а в груди становится легче. Дышать получается чуть свободнее. - Извини, - говорит Вадим. - Я, кажется, психанул. - Нет, это я психанул. - Алтан говорит спокойно. Все еще потусторонне-тихо, но уже осмысленно. - Это не твое дело, что я уезжаю. Тебя это вообще касаться не должно. Просто я... Не знаю. Все такое странное. У меня семья большая, а как будто никого нет. Уже. И я думал... Не важно. Он замолкает, а Вадим чувствует, как внутри что-то колет. Он не оборачивается, просто просит: - Важно. Говори, что хотел. Дыхание на шее нервное. Алтан открывает рот, но ничего не говорит. Облизывает губы, набирает воздуха, снова замолкает. Пробует несколько раз, прежде чем начать. - Без тебя страшно. Я знаю, что ты рядом и мне спокойно. Как...как с мамой. Нет. Тупо звучит. Просто не хочу уезжать. И я не хочу, чтобы ты уезжал. Вадим не говорит этого вслух, жмурит глаза. Вместо этого спрашивает: - Где там бутылка? Встает, стряхивая с себя Алтана, находит за шторой початую стекляшку и делает пару глотков. Вино даже в голову не бьет, но ему нужен перерыв. Алтан сидит на кровати растерянный, не знает, что делать. Вадим, если честно, тоже не знает. Без пацана будет грустно. Без его рук и орлиного профиля будет грустно. Куда ему теперь? Снова в Гонконг или рассчитают за ненадобностью? Вадим старается думать о работе, а получается только об Алтане. Он подходит к кровати и смотрит сверху вниз. Алтан смотрит в ответ и молчит. Вот что ему сказать? Засмеяться и посоветовать не переживать, почем зря? Или выебать, чтобы обиженный мальчик уехал покорять Мадрид? Или зацеловать до смерти, облизать всего, чтобы на вкус и ощупь запомнить? Нужно, конечно, первое. Но хочется последнего. Алтан несмело тянет к нему руку, и Вадим хватает ее, поднося к губам. Капитуляция. Туше. У Вадима удавка на шее и строгий ошейник. У Алтана конец поводка и топор, который он может опустить ему на голову. Но вместо казни он легонько хлопает по матрасу рядом с собой, и Вадим с готовностью забирается в кровать. Да пошло оно все! Целуются они жадно и мокро. Теперь у обоих во рту привкус кислого винограда и непонятно, чей он был изначально. Алтан забирается сверху и прижимается так, что больно. Вадим тоже не сдерживается, сжимая бедра до синяков, до болезненных стонов. Переворачивается, подминая под себя, и лезет руками под одежду. Охуенный. Вадим трется носом о чужую шею, прихватывая кожу зубами. Не боится оставить метки, точнее, даже не думает о том, какие цветы распустятся на этой коже к утру. Плевать. Алтан царапается, поддевает его футболку и тащит вверх. Вадим с готовностью ее стягивает и тут же снова покрывает поцелуями шею и ключицы. Не отрываться ни на секунду, не пропустить ни одного сантиметра. Смазки еще половина флакона, поэтому Вадим льет не жалея, прямо так. На кожу, на простыни, где придется. Алтан вздрагивает и скулит, но тянется руками, просит еще. Не сжимается, когда Вадим проталкивает в него пальцы, и только шире разводит ноги. Открытый, просящий. Вот бы он всегда так, а не на пороге смерти. Умирать, конечно, никто не думает, но отдается Алтан как в последний раз. Зовет по имени, мычит, стонет. Одежда комом валяется рядом. Вадим целует обнаженную грудь и чувствует, как быстро-быстро бьется под ребрами сердце. У него также. Стучит бешено, гонит кровь ко всем конечностям, разливаясь где-то на кончиках пальцев. Внутри туго и тесно. Горячо и мокро от смазки. Вадим толкается двумя, не чувствуя сопротивления, только приятную упругость, сжимающийся жар. У него внизу живота все ноет, но за грудиной ноет сильнее. Он вылизывает живот, закинув ноги Алтана себе на плечи, обводит языком головку члена, вбирая губами. Сгибает пальцы внутри, поглаживая комок нервов. Алтан вскрикивает, весь трясется, мечется по кровати. Но Вадим и не думает останавливаться. Двигает пальцами сильнее, резче. Не сглатывает, позволяя слюне стекать по стволу, и лижет головку, втягивая ее в рот. Чтобы Алтану было так же тесно, так же горячо и мягко внутри его рта. - Вадим, я.. - пытается что-то сказать, но не получается. - Подожди... я же сейчас... Кончишь. Еще как кончишь. Вадим пропускает член глубже, а пальцами двигает резче, с нажимом попадая внутри по пульсирующим стенкам. - Ох, черт! - Вскрикивает Алтан, когда теплая сперма выплескивается Вадиму почти в глотку. Вот только он, против обычного, не отстраняется, а глотает, старательно растягивая своему золотку удовольствие. Алтан вздрагивает, внутри сжимается так сильно, что Вадим сам стонет от удовольствия. Сладко, хотя и першит в горле. Он утирает мокрый рот, с влажным звуком вытаскивает пальцы и ложится рядом. Алтан, как сытый котенок, тыкается в него, целует по груди, прямо в морды нарисованных зверей, лезет рукой вниз, сжимает у основания изнывающий от желания член. Вадим, даже не видя, чувствует его улыбку. И не противится, когда Алтан спускается поцелуями ниже. На боку неудобно, поэтому он переворачивается на спину, чуть не падая с кровати, но быстро устраивается на самом краю, пока Алтан перебирается между его коленей. Лижет головку, сжимает в ладони яйца. Кайф. Вадим стонет довольно, получая свою порцию ласки. Алтан лениво облизывает его, видимо еще приходя в себя, вбирает только головку и посасывает, слегка пробираясь языком в дырочку. - Блять, - комментирует Вадим неожиданные ощущения. Можно было так сразу? Не ждать столько месяцев неминуемого расставания на хрен знает сколько, если вообще не навсегда? Вадиму грустно и одновременно так хорошо, что он совершенно не знает, что с этим делать. Решает, что сосредоточиться нужно на моменте, но пропускает тот самый момент, когда нужно было сосредотачиваться. Потому что Алтан сжимает одну руку на его члене, надрачивая, а пальцем второй проскальзывает внутрь. - Твою мать, - не выдерживает Вадим, но тут же зажимает себе рот рукой. О матерях в этой комнате не вспоминают. Это не больно, но настолько крышесносно, что кричать хочется. Алтану, кажется, самому нравится, потому что он мычит глухо и довольно - рот-то занят. Вадим сгибает ноги в коленях, разводя шире. Давно у него такого не было. Жаль, что еще дольше не будет. У пацана это явно впервые, потому что он не знает толком, что делать, не двигает рукой особо, но Вадиму и от этого хорошо. Хочется попросить "только не вынимай", но у него из словарного запаса только стоны вперемешку с матами. Он двигает бедрами, толкаясь в рот, стараясь не сильно, но сдержаться все равно не может. Весь самоконтроль идет лесом. Золотко, солнышко, детка. Вадим катает на языке все ласковые прозвища разом, не называя ни одного. Как с тобой хорошо. Какой ты хороший. Господи-боже, что ж за пиздец. Вадим распахивает глаза, пока кончает на глубоком вдохе, ударяя по кровати кулаком. Он не может повернуться и посмотреть, вообще двинуться не может, пока Алтан не укладывается рядом, довольный, как нагретая песчаная змеюка. Жмурится и гладит рукой по животу. Вадим молчит. Сказать ему откровенно нечего. В смысле, сказать вслух. В голове-то у него полная вакханалия. Алтан тоже молчит, подлезает под руку, чтобы устроиться на плече. Вадим перебирает его волосы. - Я буду скучать, - наконец, тихо говорит Алтан. - Я тоже, - отвечает Вадим также тихо. Они остаются спать на мятых, грязных простынях. Вдвоем. *** - Выглядите как с обложки журнала, ваше золотейшество. Вы точно на бизнес, а не в модельное? Столица мод и все дела. - Столица мод - Париж, придурок. Алтан шипит, поправляет темные очки на лице и натягивает ворот водолазки. Следы на шее так и не прошли до конца за два дня, и Вадим лыбится, наблюдая, как иногда поблекшие красные пятна выскальзывают из-под воротника. В бизнес-зале мало людей. Кроме них еще пара упакованных в костюмы дядечек и горстка охраны, которая повезет Алтана учиться. Вадим лично выдал каждому инструкции, приобнял на прощанье и шепнул, что если хоть волосок упадет с головы их подопечного, Вадим их лично на куски разорвет, а потом спустится в ад и будет в котле жарить всю вечность. Поэтому тот, что помладше весь чешется от нервов, а тот, что старше, Вадимов ровесник, лишь понимающе хмыкает, но все равно держится настороже. Ни о чем таком явно не думает, но то, что у босса с бывшим телохранителем явно отношения панибратские, видит невооруженным глазом. Алтан явно нервничает, хотя и кажется со стороны, что просто злой до чертиков. Но очки на глазах не просто так - ревел, видно, всю ночь, а пальцы так и крутят в руках телефон. Объявляют посадку. Охрана уходит первой, стоит у выхода с той стороны, пока Вадим и Алтан сидят, не двигаясь с места. - Ну, посидели на дорожку. - Вадим поднимается первым, хлопая себя по коленям. - Пошли, золотко. Тебе еще шесть часов пятую точку отсиживать. Алтан поднимается следом, отряхивается, разглаживает брюки, берет сумку. Тянет время всеми возможными способами. Вадим не торопит. Сам бы часы остановил хоть на пару минут. Потискал бы золотце напоследок. - Вадим, - откашлявшись, спрашивает Алтан. - Когда я вернусь, будешь на меня работать? - А что, работа есть? - Будет. Он отвечает так серьезно, что Вадим приподнимает удивленно бровь. Неужто решил податься в семейный бизнес? Казалось, что ему это до фонаря, скорее бы отделаться. - Ну, как будет, так и поговорим. Расценочки обсудим, все дела. - И много ты берешь? Морщинку между бровей видно даже под очками. Вадим разглаживает ее пальцем и смеется его растерянному виду. Ну, ничего, научат в бизнес-школе деньги считать и дебет с кредитом сводить. Хватка у Алтана, на самом деле, что надо. Не змеиная даже - собачья. Вон, как он Вадиму в сердце вцепился. Не оттащишь даже, пускай и три тысячи километров скоро. Он наклоняется ближе и говорит почти на ушко. - Я беру золотом. Вадим задумчиво смотрит на взлетающие самолеты, отсчитывая, который тот самый. Сверяется с табло, чтобы не пропустить. Давно уже пора возвращаться обратно, но он все равно стоит и ждет, пока не видит, как боинг с логотипом нужной авиакомпании срывается в небо. Переживет. Перетерпит. Первый раз что ли такое? Хотя, может, и первый. Потому что Вадим помнит животную мудрость - отгрызи себе лапу, но из капкана выберись. Только сейчас почему-то не отгрызает. Так и выходит из аэропорта, таща в себе сцепленные железными клещами внутренности.