Сейчас или никогда

      Никому не предначертана конкретная смерть. Мы знаем лишь, что умрём. И как раз потому, что это единственная точная вещь, в которой мы можем быть уверены более чем на все имеющиеся проценты, поблажек нам не дают. Кидают в лицо - «Мы все умрем», а потом живи и думай. Когда? Где? С кем? Как?       Я успею стать счастливым перед тем, как умереть?       Я успею полюбить?       А меня полюбят?       «Мы все умрем».       Так что надо делать все, чтобы успеть самому ответить на свои вопросы. Иначе, остальные так и продолжат отворачиваться, бросая заученную реплику. Распутаешь себе паутину, развешанную сквозь весь коридор жизни, растопчешь ковёр из пыли страха под ногами, пройдёшь до конца. Касаясь пальцами света в конце туннеля, сделаешь выводы. Может, улыбнёшься, а может, заплачешь.       И сделаешь шаг в никуда.       Точно сделаешь.       Точно сделаешь       Точносделаешь       точно       сделаешь       …

***

       - Эй, дети! Поглядите, - Молодая женщина прошла в комнату, подняв полы своего бархатного алого платья. На ее лице отражались паника вперемешку с надеждой. Надеждой на то, что паника оборвётся, и паникой от того, что ничего уже не принесёт надежды.       Ее дети не меняли своего положения, казалось, уже как прошедший месяц. Как ни войдёшь в комнату - сын лежит, слабо улыбаясь, из последних своих остатков сил, а рядом сидит на стуле дочка, сложив голову на колени брату и держа его почти бесцветные пальцы в своих. Хотелось обнять их, расцеловать, сказать, что все хорошо. Чтобы мальчик вновь прыгал и скакал, а девочка смеялась от его действий и подыгрывала. Хотелось снова бурной жизни в их глазах. Они оба переживали эту болезнь, хоть болен был только один.       Мама прошла к ним, села на край кровати мальчика ближе к окну и постаралась в изгибах ртов своих родных ангелов увидеть намёк на счастье. Сынишка робко приподнимал уголки губ, скрывая слабость, боль, отчаяние. Он был сильным. Самым сильным мальчиком, которого видела госпожа, которого целовала и которому пела колыбельные. А дочка лишь на секунду, ради спокойствия мамы, изобразила живой интерес на лице. Женщина грустно улыбнулась, скрывая желание рыдать.       Ничего не будет как раньше.       - Это… - Она шмыгнула носом, показывая детям неброскую шкатулочку. Брат с сестрой переглянулись, стараясь вновь подарить друг другу тёплую улыбку. Особенно старался мальчик - видеть свою Маргарет такой было невыносимо. Он не хотел, чтобы она пребывала в тоске и страдала, а особенно - из-за него. - Это называется музыкальной шкатулкой.       - Неужто в неё встроены маленькие человечки с инструментами в руках? - Мальчик заинтересованно склонил голову на подушке. Девочка хихикнула. Что мама, что брат, казалось, стали немного счастливее от этого звука.       - Нет, милый, нет… - Женщина провела ладонью по родным кудряшкам. - Не человечки. Но там целый механизм.       - И играет музыка? Настоящая?       - Да, родной.       - А как, маменька? - Маргарет поднимается с колен мальчика, но по прежнему сжимает его руку в своей. Она судорожно искала под подушечками своих пальцев хоть слабый, но пульс, практически каждую минуту. Кошмары перестали быть ночными, они теперь тревожили девочку и во время дневного препровождения. Идёшь набрать воды в колодце, а затем сердце болит, и кидаешь ведро где попало, мчишься к брату в комнату. Зайдёшь, он сидит, читает. И тогда слёзы облегчения текут по лицу, а саму все колотит. Так же Маргарет говорила и своей маме. Женщина, вытирая слезы, сказала, что это тоже болезнь. Девочка отрицала. Она не хочет подвести родных в такой период.       - О, Мари, просто интереснейшим образом. Смотри, это - заводной ключик.       - И эта штучка создаёт музыку?       - Да, милый. Вот! Вот, гляньте. - Интерес на лице мамы был нужен детям, а потому она продолжала играть восторг и полное потрясение. Им должно понравиться. Они должны отвлечься.       Дети в предвкушении наблюдали, как маменька вставляет в скважину маленький-премаленький ключик. А затем поворачивает его вокруг себя, раз за разом. Воздух в легких задержался, чтобы тоже услышать момент с музыкой. Скрип раздаётся, раздаётся, раздаётся… Женщина вытаскивает ключик и поворачивается к ребятишкам - хочет увидеть их реакцию.       Вдруг ни с того ни с сего из коробочки начинают доноситься звуки. Своеобразные, но такие переливающиеся, такие монохромные, что просто удивительно и не хватает слов.       Маргарет восхищенно, в полные глаза, смотрит на чудо-коробочку и легко сжимает пальцы брата:       - Ты только посмотри…       А тот смотрит на черты своей сестрицы. На жизнь в ее глазах, на ее улыбку в самых уголках губ. Трепещущие ресницы, прекрасные веснушки, румянец на щеках. Ему так нравится, когда она такая. Живая.       - Ты прекрасна… - Одними губами произносит он, и ни сестра, ни маменька его не слышат. Мальчик переводит взгляд на коробочку, что закончила играть. В его глазах горит огонь. Он знает, что должен успеть сделать до прихода своего конца. И просит маменьку помочь. А та соглашается, от чего-то плача.

***

      Вот и все.       Конец.       Это точно конец.       Не хватает сил даже плакать.       Как говорила маменька?       «Мари, однажды мы все умрем».       Так кто же сказал, что его заберут раньше всех? Почему его? За что? Он же был таким светлым человеком.       «Был» больно бьет по ушам.       Девочка стоит в дверном проеме, припавши к косяку от ослабших в мгновение ног. Она смотрит упорно, заставляет себя смотреть. Пальцы рук не дрожат. Губы не двигаются. Глаза не слезятся. Может, все это и вовсе сон?       Всё та же кровать в той же комнате. «Приключения капитана Гранта» лежит на тумбочке. Всё те же раскрытые шторы, за которыми те же деревья. То же солнце светит, но кажется, что иначе. Всё иначе.       Раньше не сидела на стуле перед кроватью мама. Она не рыдала в носовой платок, не тряслась с ног до головы и не молчала так подолгу. По комнате вокруг брата раньше не кружились врачи. Раньше, как только Маргарет появлялась ранним утром на пороге, ее брат уже сидел и смотрел за окно. А потом улыбался ей и спрашивал, как прошла ее ночь. Радовался новым вещам, что Мари делала для него - вязала носки, готовила печенье, плела фенечки. Сегодня поднос с заваренным чаем полетел на пол, разнося до неприличного громкий звук по мертвому помещению. Чайник раскололся, чашка невозвратно разбита в дребезги, ковёр промок с краю.       Мама испуганно оборачивается, и мужчины тоже поднимают изучающий взгляд.       Слова не выдавить.       Хочется уже выплюнуть или проглотить их, но они встали поперёк глотки и перекрыли доступ к кислороду.       Маменька приближается стремительно, кладёт руку на плечо.       - Родная…       - Можете выйти, пожалуйста… - Шепчет девочка, так же не отводя взгляд от брата. - Маменька, умоляю вас на коленях.       Женщина не уверена. Она колеблется, шмыгая носом, смотрит на дочь, затем на сына, потом вновь осматривает лицо своей девочки. Убитая. Мертвая. Словно Мари стала отражением того, на кого смотрела.       Госпожа чувствует новый прилив слёз. Она оборачивается к мужчинам и жестом просит пройти из комнаты. Они выходят, все ещё бросая свои взгляды на тело. Последний мужчина проводит пальцами по голове девочки. Ему её искренне жаль. За врачами закрываются двери и Маргарет на негнущихся ногах медленно идёт в сторону кровати. Она через страх все ещё смотрит.       Лежит он. Глаза закрыты, а губы все также находятся в улыбке. Легкой, беззаботной. Будто вот-вот он проснётся, спросит, как Маргарет спалось. Протянет руки, чтобы поцеловать ее запястья. Вновь станет рассказывать о своих снах. Выдуманных, конечно. Ему сложно давался сон. В таких мучениях, что увы были с криками и стонами, что слышала и Мари тоже, уснуть не удавалось.       Теперь же он лежал, не открывая глаз. И улыбаясь.       Улыбаясь.       А глаза закрыты.       Смог заснуть.       Мари перевела взгляд на его тумбочку, там на книге стояла ранее незамеченная шкатулка с лягушками. Немного обшарпанная, будто над ней вновь сидели. А сбоку отверстие. Рядом ключик. Быть не может… У девочки в глазах темнеет, перехватывает дыхание.       Маргарет тянется пальцами к ключику, вставляет в скважину и долго крутит. Отпускает. А там мелодия. Переливающаяся, плавная, нежная. Как звонкий смех братишки, как нежные колыбельные маменьки. Колокольчики звенят и вспоминается весна, когда они с братом спускали на воду кораблики из листов бумаги. Это та мелодия, под которую она кружила его в вальсе в библиотеке. Это та мелодия, которая стала их последним совместным детским счастьем. Последним отголоском жизни.       Шкатулка опускается на тумбочку, а Маргарет - на край кровати. Она отмирает, медленно и бесповоротно. Вот пальцы начали дрожать. Она ищет ими его ладони. Они ледяные. Синие. Не отвечают на её прикосновения. Мальчик так же лежит, отвернувши голову к окну.       В голове все ещё тихо играет мелодия, как кадры фильма один за другим всплывают фрагменты их танца.       «Каковы инопланетяне?»       «Походят на лягушек»       «Полетим на Луну, вместе!»       «Конечно вместе!»       Глаза перестают четко видеть, и сквозь пелену кажется, что мальчик захлопал ресницами, вновь посмотрел вначале на пейзаж за стеклом и заулыбался шире, потом обернулся к сестре. Но он так же неподвижен. Мари осознает, что это слезы меняют картинку.       - Эй… - Дрожащим, будто не своим голосом зовёт она. Голос подпрыгивает в каждой секунде звука, почти не давая сформулировать слова. Мысли тоже разбегаются. - Прошу, повернись. Ты же слышишь меня. - Безответно, и вырывается первый всхлип. Маргарет даёт слезам упасть на простыни и ждёт. Ждёт, зная, что никогда не получит ответа. - Скажи, что слышишь… Прошу тебя… - Продолжает шептать она, склоняясь на грудь братишки. Самому лучшему и самому любимому.       Она уже переходит на плач. Он идёт медленно, шажок за шажком. Вот она отрывисто всхлипывает, вот вытирает слезы, вот слезы катятся быстрее и дышится уже с трудом. Вот её попытки докричаться до брата. А тот так же улыбается, будто хочет разозлить старшую. И улыбка уже кажется задорной. И прищур дерзким.       И Маргарет начинает смеяться.       - Зачем же так пугаешь, дурачок? - Улыбается она, продолжая плакать, - Знаешь, как мне страшно?       И снова картинка четкая и перед глазами, и в голове: он мёртв. И снова рыдания от боли. Снова крики и снова проклятия этому миру.       Когда маменька заходит в комнату и просит уйти, Маргарет повинуется. Она целует в лоб своего младшего братишку. В нос. В щеки. Целует его руки - каждый палец. Роняет слёзы на его потускневшие кудряшки. - Прости меня за всё. Мы ещё встретимся. Обещаю, мы встретимся. - И как самое сокровенное, словно за это боролись и будут бороться все века, будто лишь одной ей доверено, она произносит полушепотом, - Уильям.       Резко встаёт от кровати и следует к двери. Она сама не понимает, что происходит. Лишь в последний момент приходит догадка, что она летит на пол. Сознание покидает ее тело вместе с обыкновенным человеческим счастьем и желанием жить.

***

      - Ты хочешь сказать, что…       - По сути дело, портал в этот мир создала я. - Маргарет переводит дух, рассматривая шкатулку, стоящую перед ней на столе. Энн спрашивала это раз… четвертый? Маргарет была терпелива и сдержана, хотя так хотелось схватить эту девушку за плечи и хорошенько встряхнуть. Нежно, ласково, но так, чтобы наконец хотя бы потрудилась переформулировать свой незаконченный вопрос. - Да.       - А значит…       - Мамочки мои, - Тихо шепчет Маргарет, сжимая пальцы в кулаки. Этот вопрос тоже задавался четвертый раз, прямо пропорционально предыдущему. Это был дуэт. Самый отвратительный дуэт. - Какое ты хочешь услышать продолжение на этот раз?       - Как ты научилась переселяться в другие тела, например? - Невозмутимо жмет плечами Бунчой, а затем складывает руки на груди. - Тоже ведь от шкатулки зависит?       - От камней, - Чешет девушка затылок, прикрывая глаза. Она чувствовала себя как учитель, объясняющий ученику тему в десятый раз. Возможно даже, за дополнительную плату, поступившую от родителей. Когда без желания, но из чувства долга и благодарности. - В целом, я ими управляю. - Она всматривается в глаза напротив, смотрящие с отчаянным напором. - Наверное? Не знаю.       - Маргарет… - Выдох очень страдальческий. Все эти «знаю»-«не знаю» начинали немного выводить. Ох, Энн, знала бы ты об идентичных чувствах и мыслях собеседницы…       Кажется, разговор обещает стать обреченным.       - Я правда без понятия. - Хмурится Марси. Не Марси, разумеется, ее лицо, сердится сейчас уж точно не Ву. Но когда на Энн так разъяренно смотрит лицо близкой подруги, она даже забывает на мгновение, что это вовсе не Марси выглядит так, будто вот-вот голову ей оторвет. Поэтому смиренно садится обратно на кровать и вновь руки опускает на ноги. - Просто послушай. Шкатулка музыкальная, так?       - Как, «так»? - Хлопает ресницами, потом кидает взгляд на шкатулку и возвращает обратно к Маргарет. Затем, все ещё не веря, наклоняется и ищет отверстие, скважину. Находит. Распрямляется с глазами, по форме напоминающими блюдца. Марагрет ударяет себя по лицу со стоном. - Не поверишь, но я ее просто открывала, чтобы попасть сюда.       - Правда? - После того, как Бунчой убедительно кивает, Маргарет достаёт ключик из кармана. Прокручивает его между указательным и большим пальцами, вглядываясь в знакомые затертости и моменты первой ржавчины. Улыбается печально. Смотрит на Энн, которая теперь выглядит обманутой и оскорбленной. - Не удивлена.       - Издеваешься? Вот в чем всё решение?       - По сути дело. - Беспечно кивает вторая. Энн хочется ударить или разбить что-нибудь. Маргарет сначала усмехается этой красноречивой ярости в лице напротив, а потом напрягается. Разговор привел их к важному решению. Её к важному решению. Довериться окончательно и сказать.       Энн очень крепкий и сильный человек. Казалось, скажи ей «Я вижу единорогов. Только никому» и она бы смиренно кивнула и даже не сказала бы, что единорогов не существует. Она была надежной. Она бы встала к тебе лицом, мило улыбнулась, сказала, что все в порядке, а как только ты отвернешься - упала бы замертво с мечом в спине, летевшим в тебя. Страшные представления были недалеки от правды. Энн бы это сделала, и без промедлений. Она бы умерла ради незнакомца, она выбрала бы вечную жизнь ради любимого. Самопожертвование во благо нуждающихся в спасении. Маргарет нуждалась в спасении с тонущего корабля. Её корабль тонул уже как несколько сотен лет и, честное слово, лучше бы уже давно скрылся под водой.       Энн была тем, кто не обрушится гневными криками, не выслушав все заготовленные оправдания. Энн не расплачется, пока плачет другой. Энн будет рядом, когда другие отвернуться.       Энни.       Уильям.       Ей можно доверять.       - Знаешь, по правде говоря... - Мари поскребла родинку на шее, прикусив губу. Как бы выразить помягче. - В этой шкатулке кроется моя жизнь.       Энн молчит. Нет, Энни, милая, Уильям, только не плачь, только не грусти, я вижу, как ты расстро…-       - Это как? - Тупит Бунчой взгляд наперекор ожиданиям. Второй раз за диалог Маргарет разочарованно прикладывает ладонь ко лбу, да ещё с какого размаху.       - Эй-эй! Это не твое лицо, поаккуратнее! - Она силой опускает руку Маргарет за запястье. - Так как это?       - Я провела здесь в различных телах, ну в плане, наподобие того, как сейчас в Марси, всего двести сорок три года. - Она нервно улыбается Энн, раскрыв глаза. Так сказать, переваривай. Энн не меняет выражение лица на протяжении двадцати секунд. Даже не моргает. - Ой, в общем. - Маргарет цокает, закатывая глаза. - В телах восьми разных людей, включая свой собственный, истинный облик.       Энн молчит ещё минуту.       - Чего?       - Молодец, стала менять формулировку вопроса! - Она хлопает в ладоши и поднимает их после хлопка в победном жесте. Энн тоже закатывает глаза и вновь откидывается назад, скрещивая руки на груди. - Мы с Андриесом, скажем, нашли друг в друге пользу. Благодаря мне держится вся Амфибия, он не справился бы, не будь я подпольным правителем все эти года. А он, в свое время, помог мне в «вечной» жизни, - Она расставила кавычки.       - Пиздишь как дышишь.       - Не матерись!       - Ваше желание, госпожа Маргарет. Соизвольте отпустить мне столь грешное действо, покорнейше извиняюсь, падаю на колени. - Энн даже удосуживается встать на ноги и поклониться в пол. Причём с такой скоростью, словно у её лба есть предсмертный список с пунктом «Со всей силы влететь в каменный пол и снести его к чертям», но у Энн не выходит достать до каменной плитки даже ладонью. Девушка делает отчёт в потерянной физической подготовке. Ну где ж тут в теннис сыграешь, только если своими конечностями перекидываться как в волейболе. Веселья - хоть отбавляй.       Маргарет вздрагивает на столь похожее на её время обращение Энн. Словно сейчас у неё за спиной вьются рыжие локоны, надеты не безвкусные шорты с футболкой, а розовое платье, которое, выходя в сад, приходится поднимать за подол, чтобы не испачкалось. Тут же в голову тянутся воспоминания.       Прислуга нечаянно опрокинул чай на её ковёр и боится разгневать маленькую госпожу, извиняется, почти что плача. Маргарет потом будет тайно давать этому прислуге конфеты со стола, чтобы он её так не боялся. А после, он принесёт ей и Уильяму лесной малины.       Так тепло было тогда, так безмятежно. Сейчас же все покрыла тьма, решила даже кистью не размазывать, просто опрокинула ведро с чёрной вязкой жидкостью на Маргарет и всё её двоякое существование после смерти брата. Даже пробирает дрожь. Она была ребенком когда-то, маленьким и живым ребенком, у которого были родители и любимый младший брат, у которой были друзья в прислуге и которая действительно хотела жить. У неё, возможно, были цели, забытые с фактом, что она имеет право быть счастливой. Неприятно признавать, но Маргарет жалеет ту милую девушку с ямочками на щеках от улыбки и пятнами грязи на одежде от игр с братом во дворе.       - Прошу, расскажи подробнее. - Бунчой склоняет голову в бок, видя задумчивость на лице напротив. На лице странной девушки с внешностью её подруги. Сейчас может раскрыться весь секрет. - Мари?       - А?       - Извини, тебе тяжело дается разговор?       - Я просто… Вспомнила. Ту жизнь. Все в порядке, - Вымученная улыбка. Сведенные брови Энн. Снятие маски. - Знаешь, Энни, я бы очень хотела обратно… Но это все так сложно. Боюсь, я должна рассказать сначала, как я оказалась здесь и… Я не знаю. Иначе ты не поймёшь. Просто, понимаешь, я… - Голос срывается и она замирает, смотря на мокрое пятно на ткани шорт. Сердце гулко колотится, пальцы дрожат, она запинается. Подносит пальцы к щекам и аккуратно касается мокрых ресниц.       Энн без лишних объяснений садится рядом, подгребая Маргарет к себе, так, что её лицо оказывается напротив шеи Бунчой. Она пытается успокоится, но с каждой попыткой возразить на такую нежность и сказать что-то, чувствует только увеличение кома в горле. Энн мягко гладит волосы, немного покачивается из стороны в сторону, словно убаюкивая.       - Тогда надо поплакать, Мари. Иначе будет хуже. - Она целует девушку в макушку, заставляя ту всхлипнуть и сжать пальцы на чужих плечах, словно желая оказаться ещё ближе. Если она не прогадала, сейчас рядом с ней Уильям в другом облике. Какие же они с братом актеры. Оба так далеки от идеала и так близки друг к другу, что найдут свою вторую часть даже под масками других. Маргарет срывается на судорожные рыдания, не помня, когда плакала в последний раз. Её трясет и прошибает на слезы горести, злобы, обиды, сожаления. И все это время Энн гладит ее по спине. - Я обязательно выслушаю тебя и позже.       Но Маргарет, спустя час, засыпает. Лицо мокрое и распухшее от слез, губы покусаны, щеки красные. Энн грустно улыбается, вытирая большими пальцами последние мокрые дорожки. Укладывает подругу на кровать и осторожно накрывает одеялом. Подругу, а ведь казалось, враги. Пару минут стоит в тишине мертвой комнаты, улавливая мерные вдохи и выдохи со стороны своей кровати. Маргарет не злая. Стал бы злой человек так плакать и жаться к теплу? Она всего-то сломлена.       Энн чувствует жажду помочь ей освободиться из клетки собственного разума.       - Человек? - Грайм появляется в комнате после краткого стука. Энн оборачивается, приставив к губам палец. Он понимающе кивает, открывая дверь шире, чтобы она могла пройти, в немом приглашении. - Саша проснулась.