2/3

      Костяшки пальцев саднят, а под кожей горит свежий кровоподтек. Юнги рядом, задушенно и высоко всхлипывая, комкает пальцами подол длинной, измятой и заляпанной блинным тестом футболки. За его спиной, красный от рыданий, стоит Чонвон, заливающийся безутешными слезами. Взор Чимина покрывает красная пелена, алые вспышки мелькают перед глазами, подобно разрядам молний.       Две трети за жалкие мгновения превращаются в ничто.       — Уёбывай нахуй из моего дома, — рычит Чимин, давясь собственной слюной. Язык оказывается зажат между зубами, вкус крови, металлический и горький, скользит по глотке. — Юнги, уведи Чонвона в комнату.       — Но…       — Уведи, — оборачивается Чимин на омегу, сжимая в пальцах до хруста суставов дверную ручку. Юнги кусает губы, шмыгает красным носом и мелко кивает несколько раз; маленький и испуганный, он хватает сына за руку. — Спасибо, милый.       Ноль опять придется долго превращать в иные цифры, покрывая поцелуями мягкие щеки, прижимая худое тело к груди в ночи крепко-крепко, пока оно будет трястись и дрожать, обливая слезами тонкие наволочки. Чимин плох в математике. Чимин не знает, что еще делать.       — Ты еще здесь? — тихо, едва слышно спрашивает Чимин другого альфу, а тот разворачивается, сплевывая кровь на кафель подъездного пола, и хромой, неуверенной походкой спешит покинуть лестничную клетку, провожаемый утробным рычанием и полным ненависти взглядом. Чимин старается не хлопнуть дверью за ним, лишь тихо щелкает замком, все равно слыша испуганный вздох Юнги в глубине коридоров квартиры.       Но ноль же не значит ничего? От нуля смело можно начинать считать уже целыми цифрами?       — Чимин, — Юнги воет его имя, как никогда прежде отчаянно, стоит Чимину зайти в комнату, залитую лучами закатного солнца, и бросается в объятия, хватаясь тонкими бледными руками за шею. Альфа едва чувствует его вес, вдыхая успокаивающий запах тепла и дома, идущий от пушистых, завивающихся от летней влажности волос.              — Тшш…       — Чимин, прости, — шепчет Юнги снова, и альфа чувствует в воздухе запах соли, ощущает влажные капли в том месте, где лицо омеги утыкается в плечо. — Я не знаю, что он тут забыл. Не знаю. Не знаю.       Юнги воет, давится словами, повторяя их мантрой, а Чимину вдруг становится неуютно в собственной коже. Думает ли омега, что он обвинит его во встрече с бывшим альфой? Боится ли он в эти секунды быть осужденным, брошенным и еще более униженным не только нежеланной встречей, но и словами любимого мужчины?       Чимин думает о заветных цифрах, плотнее прижимая к себе тонкое тело. Лишь молча по спине, вздрагивающей и напряженной, проводит раскрытой ладонью, на Чонвона, притихшего в коконе одеял, поглядывает.       — Чимин, — вновь зовет его Юнги, выводя из оцепенения. — Прости. Он сам пришел, не знаю, чего хотел. Может, Чонвона увидеть. Может, денег попросить.       — Ты не дал ему видеться с Чонвоном? — спрашивает Чимин хриплым голосом о самом важном: не желает, чтобы ребенок, которого он любит и растит, сыном называет, даже вспоминал мужчину, истязавшего их в прошлом не таком далеком. — Юнги, он говорил с Чонвоном?       Юнги смотрит испуганно. Краска отливает от румяных щек, и лишь круглый розовый кончик носа ярким пятном выделяется на бледном полотне лица. Чимин жалеет о настойчивости и недостаточно мягком голосе, когда Юнги вновь шмыгает носом, пытаясь выбраться из объятий.       — Нет. Конечно, нет. Он только тебя выбежал встречать, правда, — Юнги мотает головой. — Скучал очень.       — Тогда ничего. Все нормально, Юнги, выдохни, — говорит Чимин, стирая пальцами хрусталики слез с холодной кожи омеги. Юнги все равно льнет к ладони, нуждаясь в поддержке сильнее, чем в воздухе. — А тебе он ничего не говорил?       — Не успел особо, — ведет Юнги плечом. — Я, вроде как, пару раз приложил его дверью. Ногу ему я точно сильно прищемил.       Чимин задушено хихикает, вновь обхватывая ладонями тонкую талию. Запах Юнги покидает горечь, когда он и сам тихо смеется, подставляя лицо под несколько десятков быстрых чмоков, перемеженных с извинениями уже со стороны альфы, что рядом не был, что начал не с того.       — Пап, — зовет Чонвон из вороха ткани. — Можно вылезать, мне очень жарко.              — Прости, дорогой. Иди сюда, — отрывается от Чимина Юнги. Потом добавляет так, чтобы только альфа слышал: — Гнездо казалось самым безопасным местом в мире, пока ты не подошел.       Юнги, в худшие дни, счастлив на абсолютный ноль. Или Чимин ошибается в подсчетах?       Никто никогда не сломан до конца. И Чимин видит море надежды в золотистых глазах напротив, улыбку слабую и блеклую, но настоящую, рожденную на розовых мягких губах. И тогда математика наконец забывается, уступая место нежности, мыслям о будущем и звукам голоса Юнги.