Самозванцы

Существует мнение, что вместе с именем ребёнку даруется характер и предназначение. Знали ли об этой предположении родители мэтра Леона или нет останется загадкой, но рыжая огненная голова его и пылкий живой нрав, истинно подобный пламени, могли бы стать подходящим подтверждением данному мнению. Д’Аркур был своенравным и живым человеком в том понятии, что живым порой он был даже слишком. Оттого и непонятно было, как он умудрился до сих пор занимать достаточно высокий чин в судейской системе Парижа. По прибытии его в город, не взять на службу его не могли, в силу его знаменитой фамилии. И всякий надеялся, что огненный нрав его с возрастом угаснет. Прошло уже немало лет, но неблагоразумность и вспыльчивость по-прежнему не покинули его. Временами он пытался все же приглушать сей огонь внутри, но глаза же, необыкновенный цвет которых точно так же напоминал искры, выдавали его намерения при всяком случае. Оттого и не заладились у него дела ни в высшем обществе, ни с людьми в целом. Приходилось довольствоваться чином, который имеется. Хотя, будем честны, достаточно давно он подсиживает главного парижского судью. Может, даже подсидел бы уже давно, если бы не боялся его, словно воды, если быть точнее, то океана, — столь тихого, дарующего спокойствие, но столько же неизведанного и пугающего в своём обличии. И приходилось довольствоваться ролью мальчика на побегушках. Чин его, конечно же звучал вовсе не так, но не мог передать ни роли, ни назначения его столь же четко. Этакий сорокалетний мальчик на побегушках. — По вашему приказу был приведён человек, — громко и совершенно бестактно тишину прервал голос совсем ещё юного мужчины в доспехах. Леон лишь приподнял своё ясное лицо и, с минуту выждав, махнул бледной рукой, что украшали узоры из веснушек. Так вышло, что настал именно тот момент, когда пришлось спрятать свой огонь внутри. В помещение привели мужчину в монашеской рясе. Причём даже в том, как его вели, по какой-то причине читалось непонятное уважение, а не грубость и предостережение, которые уже успели войти в привычку. Яркие глаза бегло прошлись по наружности сего господина, хотя таковым его назвать было сложно. Весьма старая ряса, на которой красовалось бесчисленное количество заплаток, была подвязана грязной верёвкой и висели послушно и бренно три узла на ней. Лицо его Леон не смог рассмотреть сразу: тот почему-то, как ему казалось, направил взор на резную перегородку. И несколько выжидая всматривался в неё, словно и действительно было что-то за ней. Что-то о чем ему, конечно же, знать не стоило. — Представьтесь, — достаточно живо произнёс судейский помощник. Его несколько оскорбил сам факт того, что гость его, коли он уже осмелился назвать его гостем, а не пленным, при всем его гостеприимстве даже не удосужился взглянуть на него. Рыжие брови на мгновение приподнялись, когда гость наконец повернулся к нему: лицо его было спрятано за маской. И лишь сейчас Д’Аркур заметил, что не было видно ни единого сантиметра кожи его: все пряталась за светлой поношенной тканью. — Я не помню имени, что было дано от рождения, — голос его звучал неестественно, и будто бы выходил он даже не из-под маски, а откуда-то изнутри, — Помню лишь то, что было дано Богом через нашу Церковь. Имя мне Мавр. — Вы можете покинуть нас, сэр Жак, — с ноткой напряжения в голосе повелел Леон стражнику, — А вы садитесь. Но прежде, чем мы начнём разговор… — Не стоит просить о том, что я не совершу, — голос монаха на этот раз был подобен голосу юноши. — Вы проницательны или же я предсказуем? — Д’Аркур откинулся на спинку высокого стула, а хитрое лицо его украсила такая же лисья улыбка. — Просьба снять маску стала чем-то обыкновенным, — слегка поправив белую рясу, он плавно опустился на предложенное ему место, — Люди боятся всего, что неизведанно. Но разве на вас сейчас нет такой же маски? — Поверьте, я вижу ваши глаза и мне этого достаточно, но… — Леону, выросшему в семье аристократов, не впервой было вертеться среди идей диалога, подобно змею в непроходимых джунглях, — все же я бы хотел знать, кого я нанимаю. — Точно ли вы ищете писаря? Быть может я ошибся, и вам нужно представительное лицо, на которое лишь приятно смотреть? — спокойные глаза медленно перевели взгляд с помощника судьи на картину, что висела прямо за ним, — Вы ищете художника или картину? Леон вдруг выпрямился и подался вперёд. Его руки сложились в замок на столе, а прежде ясный взгляд направился на ту самую резную перегородку. Создалось ощущение, что он что-то ждал и как только это «что-то» свершилось, он вновь посмотрел на своего собеседника. — Я страдаю от недуга, — продолжил Мавр, стараясь рассеять напряжённую атмосферу, что сам и воссоздал, — Луч блаженного солнца и порой даже ветер способны вызвать на моем теле множество кровоточащих ран. С зажившими рубцами ходить гораздо приятнее, — На мгновение он замолчал, — Так повелось, что одни могут страдать за грехи своих родственников. Мне досталось проклятие моего рода, но вместе с внешним безобразием мне выпало ещё более мерзкое проклятие — иметь способность мыслить и видеть. — Не слишком высокомерно ли это звучит из уст монаха? — искренне расхохотавшись возразил Леон, — Откуда же вам известно, что я ищу писаря, а не художника? — Париж живой город и люди в нём живые. Оттого от них ничего не скроешь. — С чего такая уверенность, что я возьму вас? — Разве не по вашему приказу мсье Жак привёл меня сюда? — голос его был спокоен и несколько безразличен, — И что вы, уверенности относительно данного случая у меня нет. Лишь ответная заинтересованность. — Откуда вы родом? — наконец, аристократ вновь позволил себе расслабиться и откинуться на спинку стула. — Ла-Трапп был моим домом. — Монастырь успел восстановиться? Он потерпел множество несчастий в период столетней войны. — Я был послан в монастырь за много лет после тех несчастий. И не смог заметить тех травм, что нанесли люди дому Господа. Вам ли неизвестно, что процветание монастыря зависит от уровня добродетели братьев? — И от хитрости аббатов, — Д’Аркур несколько выжидая заглянул в глаза собеседника, но не было в них даже намёка оскорбленность, которую он жаждал увидеть, — Как же вы оказались в Париже? — Я говорил, что род мой был проклят, благодаря человеку, имя которого я называть не стану. Ибо имя его тоже проклято, — он недолго выждал, — Я ищу лекарство от своего недуга. Найти его в Париже звучит гораздо более реалистично, нежели в далёком аббатстве. — Вы, должно быть, заинтересованы в королевской библиотеке? — на пухлых губах отразилась ухмылка, а глаза его загорелись тем привычным огнём, — Я правильно вас понял? — Я заинтересован в возможности найти лекарство. Если мне не суждено пойти этим путём, значит я найду другой, — голос его вызывал доверие и дарил некое необъяснимое спокойствий и даже нежность, — На всё воля… — Господа нашего, — укоризненно продолжил мужчина, — Я знаю, но всё же… — Мсье Д’Аркур, — в помещение вновь ворвался юный стражник. Продолжить свою речь он не решился, но выглядел явно обеспокоено, и создавалось ощущение, что каждый глоток воздуха ему давался с большим трудом. Взгляд его пал на Мавра, а затем вновь перешёл на господина. В следующее мгновение Жак сделал несколько громоздких шагов, что отдались безобразным скрипом в голове монаха. Он недолго что-то шептал Леону, а затем столь же послушно отошёл назад. — Я вынужден вас ненадолго покинуть, — аристократ с тем же необъяснимым для монаха беспокойством встал из-за стола и оба они покинули кабинет. Мавр недолго сидел на месте, изучая помещение глазами, но затем наконец решил подойти к широкому окну. Но почти приблизившись к нему, замедлил. Любой свет приносил ему боль. Так почему он идёт к окну? Он, словно сам позабыв себя, стоял в нескольких шагах от лучей уже уходившего за горизонт солнца. И напряжённо смотрел на них, пока наконец его взгляд не проследовал вверх по резной перегородке. И напряженные глаза его встретились с чёрными, подобными самой мгле, глазами. Они с мгновение смотрели друг на друга: одни — изучающе, другие — стараясь удержать взгляд устремлённым, а не потерянным и более того — напуганным. За маской не было видно, но брови монахи нахмурились, когда фигура, обладающая столь темными глазами соизволила подняться. Но и поднялась так, словно сделала одолжение слуге Господа. Мавр, старавшийся удержать напряжение в глазах, деловито махнул белой рясой и направился к выходу.

***

Арлетта достаточно быстрыми шагами измеряли улицы Парижа. Она шла не оглядываясь, точно зная лишь одно: за ней следят. Ей бы не позволили уйти просто так. Она отчаянно петляла по уже ночным улицам и все ещё верила, что от неё отвяжется этот невидимый след. Дева не могла позволить себе обернуться, чтобы убедиться в одиночестве. В голове так же безобразно струились мысли, выйти которым мешала эта чертова маска. И эта благая, язык бы не повернулся назвать ее иначе, ряса все норовила попасть под её ноги. Она точно знала, что при встрече видела Фролло. Собственно того, кого она и искала. Вернее того, кого ей приказали найти. И потому ее трясло. Арлетта достаточно долго была уверена, что Фролло и есть тот человек. Тот живой человек с не менее живыми глазами. Но она ошиблась. От взгляда настоящего судьи ей было до сих пор не по себе, внутри неё словно высосало остатки всего живого. И потому белая ряса беспорядочно скиталась по улицам Парижа до тех пор, пока не оказалась на кладбище Невинных младенцев. Вдруг Арлетта захотела очень громко рассмеяться. Сама судьба привела её к этому месту, ибо она уже сама сомневалась, что жизнь осталась в ней. Мертвец пришёл домой. Вскоре мысли её пришли в правильное русло. Она пришла туда, куда велел ей прийти отец. Осталось лишь вспомнить, для чего ей надо было сюда явиться. Данная задача уже представляла трудность, ибо девичье дыхание сбилось ещё во Дворце правосудия. И восстановиться до сих пор не желало. От скуки девушка стала осматривать могилы неизвестных людей. И, конечно, думая, что однажды и она окажется где-то здесь, под землёй. Если повезёт, конечно. Подобных ей закапывают там, где и убьют. И если, конечно, вообще закопают. Но, приблизившись к одной из, как казалось, целого множества однотипных могил, она остановилась. Он был здесь. И, словно почувствовав чьё-то присутствие, он резко поднялся с колен и направился в противоположную сторону. «Заметил…» — подумала Арлетта. То должно было быть счастьем, как показалось бы разумному человеку, но нет. Он был нужен ей. Она должна была привлечь его внимание. Белая ряса вновь начала преследование своего страха. Она настойчиво ускоряла шаг, понимая, что шаги ужаса её гораздо больше её трусливых шагов. Наконец, она заметила, что он остановился. И на мгновение так же остановилась она. Но лишь на мгновение. Уже вскоре её трусливость сравнялась со страхом ей приносившим. — Вы не найдёте здесь то, что ищете, — на удивление смело заявил монах. Как и ожидалось, судья приподнял свои тёмные глаза на человека в белой рясе. Глаза на этот раз были полны возмущения. Он явно не хотел, чтобы кто-то увидел его здесь. — Я знаю вас, — продолжил монах, — Я знаю, что вы ищете. Арлетте было гораздо легче устоять на месте. В голову резко ударилось воспоминание из Дворца правосудия. Его тёмные глаза. Тогда ей пришлось приложить немало усилий, чтобы не сделать инстинктивно шаг назад. Сейчас же она предпочла избегать его взгляда, но стояла она так неподвижно из-за страха, хоть и продолжала убеждать себя в безукоризненной смелости. — Я видел вас в своих видениях, — все так же спокойно прояснил он, — Я видел вас и видел Париж. И потому я здесь. И я повторюсь: вы не найдёте здесь то, что ищете. Так же, как и все те, кто пытаются здесь что-то найти. Фролло лишь ещё сильнее выпрямил плечи и оттого стал казаться ещё выше прежнего. — Мой разум, что достался от него, не даёт мне покоя. Мне являются видения, что в Париже я должен найти что-то, что принадлежит ему. Что-то, что закончило бы его мучения на том свете. И что-то, что бы отчистило наш род от проклятия, — монах напряжённо выдохнул, — Что-то, что ищете и вы. Девичье сердце успокоилось. И ей почему-то стало необъяснимо приятно стоять здесь, на кладбище. И теперь его очередь говорить. Настала его очередь дать волю словам. Но юные глаза широко раскрылись, когда до её слуха донеслись его шаги. Его уходящие прочь шаги. Её охватила паника. И вновь стало трудно дышать, и клетка грудная сжалась. И вдруг она вновь осознала: она здесь, она в ночи, она на кладбище. И в нос ударил запах гнили и сырости. И почудилось ей, что и земля сама под ногами уже была готова поглотить её. — Следуйте за мной, — глубокий голос ударил по напряженным перепонкам. Арлетта подняла глаза в его сторону. И вправду, он стоял к ней спиной и будто бы ждал, когда услышит, как она пойдёт по холодной мёртвой земле за ним.