Из соседней частоты

Сонная Оксана горестно причитала: — В то, что железка рано или поздно заработает, все и так знали. А бедного пушистого BλRS-1Kа те­перь не вернёшь… Ты расщепил кота на атомы! Зайцев поднял голову и осторожно ответил куда-то в сторону: — Нет… Вся система сработала как надо. Я всё проверил и перепроверил. BλRS-1K по-настоящему улетел. Прямо туда… — Там ведь никакой атмосферы. И абсолютный ноль в градусах… — она передёрнула плечами. — Он превратился в ледяшку в один миг. И посмотрела на Зайцева неласково, даже злобно. Он слабо огрызнулся: — Кто его звал наверх… — Никто тебе ничего и не говорит. Только зачем гулять с включённым пультом? Мог и сам случайно вознестись… Или действительно… на атомы. Я ещё проверю. — Ну и… — бормотнул Зайцев. А я от чего-то решила, что «вознестись» он вовсе не боится. — Нивраму только не говорите, ребята. — посоветовала я — Пусть лучше думает, что BλRS-1K случайно потерялся. А то, что с его логами может случится, когда узнает, как питомец погиб… Сергей ещё раз, обвёл всех глазами. Сказал негромко, но уверенно: — Не думаю, что BλRS-1K погиб. Я немного в этом понимаю… Мой дед, настоящий дед, он «момент-связь» строил. Он попал в канал… — В канал… — словно записал, произнёс Шурик. — И что? Если нет воздуха и смертельный холод! — не унималась Оксана. Сергей сунул руки в карманы и задумался — В канале, там не должно быть никаких секунд! — …по принципам «нуль-связи» время останавливается… — Заговорил Шурик, как будто бы что-то вспоминал. — BλRS-1K таким и будет, как в тот миг, когда взлетел! Пока не прилетит куда-нибудь! — чуть не подпрыгнула от догадки напарница — Наши «Иглы» работают примерно так же! Ребята, вы… что получается? Ваша цивилизация прямо сейчас становится на порог космической эры? Шурик на это почему-то нервно и как-то истерически засмеялся. — Мы уже почти тысячу лет на него становимся… Только вот всё время падаем… — Ну и что хорошего? Прилетит котик на звезду. Или будет лететь целую бесконечность… Луч-то был направлен наугад! — Оксана пыталась дожать свою линию, но её уже не слушали. — Может быть, кто-нибудь его выловит? — робко предположила я. Вы одни в этом рукаве галактики или нет? Зайцев, уже отчаявшийся и добитый своими оппонентами отчаянно закричал на всю мастерскую: — Мы не знаем! — А как вы общаетесь с пространством?.. — Да никак!!! Мы друг с другом не очень хорошо общаемся! Какое ещё «пространство»?! Это восклицание Сергея мне показалось очень странным. И я предложила первое, что пришло в голову: — Знаете что? Надо ему памятник сделать… Я видела, у вас есть такая традиция. Это ведь для распространения информации о ранее живущих? Вид уважения архаичным укладам?.. Оксана задумалась: — Только не здесь, чтобы Ниврам ничего не узнал. Место для памятника выбрали на берегу небольшой речки, примерно в километре от злополучного пустыря. Здесь из берегового откоса торчал угол довоенного кирпичного фундамента. Кирпичи расчистили и на них лазерным буром выжгли силуэт усатого и хвостатого кота. И надпись: «BΛRS-1K». Оксана сплела венок из мелких ромашек и повесила на воткнутый между кирпичей стилус. — Итак… транслятор Ниврам, скорее всего, разберёт. — На обратном пути Шурик первым решил начать разговор. — А вас я пока своим распоряжением расквартировываю. Поживёте середину лета в городе. К осени ещё будут «окна» заселитесь, как всё уляжется. Не спорьте. Регуляторы теперь постоянно смотрят сетевой трафик и расходы энергии. Думаете никто вспышку в 1,21 гигаватта не заметил?

***

И вот побежали совсем иные дни. И ночи. Про ночи сказать надо отдельно. Особенно про те, когда Оксана звала меня в город. Или на крышу. Напарница теперь почти не пользовалась объёмной проекцией, хотя отец Зайцевых предоставил нам сносный принтер, на котором я сделала почти точные копии наших костюмов. — Я похожа на ролевика! — восклицала напарница, крутясь перед зеркалом, — Это же пародия на экзовестис, только из обычной ткани! Но в нём удобно и привычнее, чем в этих тематических. Но к пребыванию в объёмной проекции напарница быстро охладела, сказав, что призвание прокольщика, – это разведка, и нужно быть ему верным во что бы то ни стало. Поэтому теперь она сутками летала по городу, собирая образцы технологий и генетический материал. А я перекачивала из терминала семьи Зайцевых данные об истории и климату. Первый раз это случилось после самого первого бурного дня, когда Шурик привёл нас к Зайцевым домой. Отец семейства, что удивительно, ничему удивляться не стал, молча оглядел нас с напарницей, даже посветил инфракрасной камерой. И выделил нам застеклённый чердак. Куда брат с сестрой тут же принесли целую дюжину всяких аппаратов. И вот тогда Оксана первый раз позвала меня: — Я очень люблю закат. Пойдём посмотрим, как заходит солнце. В жидком сумраке летней ночи темнели где-то там далеко внизу неясные силуэты города. Постукивал вдали монорельс. Где-то почти рядом играла музыка. Я смотрела в даль, Оксана тоже. Помолчали. И я вдруг заново удивилась тому, что происходит. Ведь на самом деле я сидела рядом с жителем планеты, которая, в полной недосягаемости от моей. ~ Сюда никогда не прилетит наш корабль. Потому что не умеют даже наши корабли летать в соседние частоты. А отсюда самый примитивный корабль (по нашим меркам) полетит, в лучшем случае, через тысячу лет. Я украдкой посмотрела на Оксану и незаметно улыбнулась. ~ Ребёнок цивилизации, которая сама ещё ребёнок. Даже из яслей не выбрались… Днём-то почти забывалось, что мы здесь в гостях. Но сейчас передо мной со всей ясностью встала необычность событий… Даже страшно сделалось. Оксана придвинулась ещё ближе – так, что горячим своим плечом утонула в тканевом боку платья. И вздрогнула. — Я потрогала инопланетянку... Из бесконечно далёких миров. И тогда я шевельнулась и аккуратно положила руку на острые и тёплые её костяшки пальцев. И только тихо ответила: — Никаких бесконечных расстояний нет. Это обманчивые фокусы природы. На самом деле всё рядом, если знаешь в чём секрет. Оксана, наверное, не очень меня поняла, но согласилась: — Ага… Потом мы долго молчали, и она спросила, чтобы начать разговор: — Ты не рассказала про стратолайнер. Интересно было? — Очень! Я столько всего узнала!.. Теперь кажется, будто всегда на Земле жила… Но потом стало как-то слишком много всего, я устала… А сейчас будто опять домой вернулась… — На Толо-гонозе? — Нет, будто я земная местная и оказалась дома после долгой поездки. Иногда кажется, что Толо-гонозе мне просто приснилась… Но иногда – наоборот: будто всё здесь – сон. И тогда как резанёт… по сердцу. Хотя у спарки нет сердца… Непонятно, да? Органов нет, а боль здесь… — Значит, вы в таком виде тоже чувствуете. — прошептала Оксана и почему-то отодвинулась. — Ну… если точно говорить, то это нельзя назвать словом «боль». Но тоже плохо. Тоскливое чувство… И наши, сейчас там… Моя команда… они тоже это испытывают. Оксана посмотрела в пол и сказала ещё тише: — Знаешь… я всегда надеялась, что транслятор никогда не сработает… — она шевельнула рукой под моей ладонью, но так и замерла, словно чего-то не решив: — Даже сознание в спарках сжимается, когда очень плохо… иногда может сжаться так, что само станет неживым. На очень долгое время. — Навсегда? — Навсегда не бывает. Сознание не умирает. Ничьё. Ни в ком… — Ты думаешь, и в людях? — Конечно! Сознание всегда бессмертно… Живые белковые, Гуманоиды, Аморфные, разумные Фитоморфы потому и похожи друг на друга, что в каждом сознание… Оксана заёрзала, я почувствовала с какой скоростью у неё забилось сердце. Она не сдержала шумного вздоха: — Всё-таки различия очень большие… — Не такая уж большая между нами разница, если я так быстро научилась быть человеком… Знаешь, я ведь всякие-всякие человеческие привычки в себя моментально вобрала. Даже… притворяться сумела. — Как это? В чём? — Например, на стратолайнере. Бывало, что станет грустно, а надо казаться весёлой, чтобы Шурик не тревожился… — Это же такие пустяки! — Не совсем. Некоторые считают, что ни в коем случае нельзя быть не прямолинейной. Я протянула вперёд руку и с тихим щелчком развернула над ладонью объёмную голограмму этой планеты. — Вот у нас… на соседней планете живут почти такие же как вы. Мы их хомиками зовём. Они почти всегда в своём сообществе воюют. Из-за этого сильно отстают от нас. Они до сих пор в природных одеждах ходят: мех, выделанные кожи… — На Земле среди людей тоже есть хомики… Много… Хотя и не в шкурах, а в нормальной одежде. — Да видела… Вы у восточных границ тоже этим занимаетесь… воюете. — Да, я знаю… — одними губами отозвалась Оксана. — Диких хомиков на Земле много. Но и хороших людей много. — И я теперь вашу планету я тоже буду любить. — Сла… А вот у вас на Толо-гонозе, прямо все хорошие? — Всякие есть. Есть которые не любят других, плохо приспосабливаются. А есть… даже такие, которые борются за разрушение планет… — Ой… а зачем… — Оксана опять шевельнулась и прижалась сильнее. — Трудно понять… Скорее даже трудно рассказать. А зачем вам производство, которое травит ваш мир? Почему вы так прячете от себя же следы прошлой войны? Вот, хотя бы, за тем лагерем отдыха? И ещё тысячи таких же «зачем» и «почему»? Вроде бы каждому ясно, что это неправильно, а всё равно… — Значит, нигде нет сплошной радости. — Её нигде нет. Радость зависит от нас. Вот, чем ты будешь заниматься? — Не знаю ещё… Может, буду строить магнитные капсулы для «сверхсветовой транспортировки», наш ген ими уже четыре поколения занимается. — Оксана опустила голову и закусила губу, — Как сделал дед открытие, так и берегут нас. В самые лучшие семьи определяют… Я насторожилась и всё же поинтересовалась: — Что значит «определяют в семьи»? Она только улыбнулась, глядя в бесконечную даль: — Что? Ты не заметила? Наш отец смуглый брюнет?! А я с Серёгой — пшеничные голубоглазые блондины. — Я… я ещё не так хорошо знаю вашу биологию… Но я всё узнаю, я обещаю. — А что тут узнавать? — Оксана подняла на меня взгляд и тут же отвела, ударив кулачком по крыше, не сильно, но злобно. — После последней войны нас осталось меньше миллиона… Их когда-то называли «сливки общества»… тех кого больше всех охраняли. Люди выбрались из убежищ и всё… А планеты почти не было. Ничего не было. Пустыня и радиация… И тогда мы отменили то, что называли семьёй… — Семьи есть далеко не у всех разумных в Космосе… — У нас были. — очень холодно и резко отозвалась Оксана. — А теперь есть просто взрослые, воспитывающие детей до возраста ответственности. Вот смотри… Она прикоснулась к модели планеты на моём брелоке, который я невольно рассматривала всё это время. И провела на ней неровную окружность. — Вот. Это периметр. За ним ещё не обработанные земли. А внутри мы живём. И почти все силы, и ресурсы уходят на восстановление планеты. — Вы убиваете друг друга… С помощью оружия. Я это видела. Оксана ещё больше погрустнела: — Да… И даже сейчас, когда нас стало чуть больше пяти миллионов, всё началось заново. Но ты поверь, мы не такие! Мы стараемся! Она рывком повернулась ко мне. Схватила за подол. И отпустила. Отвернулась. — Скажи… Сла-ви, а о чём ты мечтаешь? Я спрятала голограмму и задумалась. — Я… у нас, у прокольщиков есть главное дело – объединять миры, быть дипломатами там, где это невозможно. Отдавать свои жизни на благо всеобщего единения. Чтобы все смотрели и радовались… Потому что радость – это самое основное в жизни… Но радость долго не бывает – она ведь требует ресурсов. Закончились ресурсы, и радости нет… А я хочу, чтобы радость оставалась надолго. Была не продуктом, а двигателем… — Разве так может быть? Я вздохнула: — Говорят, что не может… Но вот Зайцев же научился делать такое, во что взрослые не верят. Это даже у вас подметили и таких называют вундеркиндами. Может, у меня тоже получится. И тогда… — Что? — Я построила бы систему, раздающую эмоции… Это выглядит кощунственно, но я бы хотела видеть людей-радости. Не потребляющих, а излучающих! Оксана промолчала, и сказала уверенно: — У тебя, это обязательно получится. Ты в это так здорово веришь… А у меня вот в голове полная каша. И никакой логики. Не знаю, что из меня выйдет. — Логика. Цифры… Ваши воспитатели очень любят цифры. Когда ты рассказываешь им, что у тебя появился новый друг, они никогда не спросят о самом главном. Никогда они не скажут: «А какой у него голос? А что он любит?» Они спрашивают: «Сколько ему лет? Сколько у него капитала?» И после этого воображают, что узнали человека. И так везде… Ты не думай, что вы уникальные в пороках! Когда говоришь некоторым: «Я видела красивый сад из синпонлимала и гравиромарина…», — они никак не могут представить себе это. Им надо сказать: «Я видела сад ценой в мой жизненный капитал.», — и тогда они восклицают: «Какая красота!» Я не договорила. Меня занесло определённо не туда, куда хотела бы Оксана. Но она смутилась, потом кашлянула раз-другой, и опять приняла невозмутимое выражение: — Из тебя выйдет писатель. — уверенно заявила я — У тебя замечательные рассказы. Шурик на стратолайнере давал мне читать ваш клубный альманах, твои рассказы лучше всех. — Чушь!!! Это и не рассказы даже, а так… упражнения фантазии. — Ну, что ты! Я читала и хохотала. О профессоре с тринадцатью хвостами… — Вот именно что хохотала… Думаешь, это трудно придумать? Тринадцать хвостов, девочка на электронной метле или Змей Горыныч, который вздумал участвовать в шахматном турнире… Про такое сколько угодно можно насочинять. А зачем?.. Вот если бы написать что-то, чего люди никогда не читали… И что-то разгадать… Ну, про бесконечность и про Вселенную: зачем она на свете? И зачем мы?.. Сла, а может, мы затем, чтобы во всей Вселенной построить огромный мир? — Может быть… Но, Оксан… Когда люди твои рассказы читают, они ведь смеются и радуются. Правда! Значит, ты сделала капельку радости. Значит, ты не зря… — Не знаю, та ли это радость…

***

И вот, однажды, отец Зайцевых пришёл и сказал, что у них в Управлении городского хозяйства было совещание. Скандальное… запретили почти все самостоятельные исследования. Он с досадой передал Сергею небольшую карту-накопитель. — А зачем гражданскому населению запрещать? — поинтересовалась я с затаённым чувством тревоги. — Такая политика. Стремление к полному контролю… Вы не бойтесь, я этого так не оставлю. Мы найдём куда отправить энерговетку. Стоит ли говорить, что короткие визиты к старому роботу на пустырь мы теперь воспринимали уже иначе… Ниврам малость повеселел. Всё чаще участвовал в беседах, находил в памяти новые истории. А по вечерам у огонька Ниврам опять брал гитару и вспоминал романсы… Но когда все расходились и наваливалась проткнутая звёздными лучами ночь, напарница видела, как он каждый раз ковылял на берег реки, где на кирпичах был выбит силуэт котёнка. Напрасно ребята думали, что Ниврам ничего не знает… Он останавливался у нагретого за день кирпича, проводил рукой по барельефу и тихо проговаривал: — Маленький мой…

***

В один из таких визитов, утром над «Зарёй» раздался взрыв…