Новая жизнь

Хесус шмыгает носом и пытается отогреть холодное лицо в ладонях, не сопротивляется, когда Вова его на ноги ставит, отряхнув рюмки, засовывает ему в карманы, а бутылку берёт себе. — Снова я первый? — интересуется Хес, хватаясь за поручни. — Тебя подстраховать внизу нужно? Я могу первым пойти. — Похеру. Я сам. — Хесус для выпившего полбутылки двигается довольно легко, даже протягивает ему руку через пролёт, видя, как неуклюже тот переступает через ступеньки. — Давай бутылку, я отсюда до подоконника достану. Вова не очень уверен и вообще пугается, чуть не скатившись по лестнице, когда Хес перегибается, едва не перевернувшись головой вниз, и ставит бутылку. — Лёгкая. — заявляет он, выпрямляясь, и удивлённо на него смотрит, обнаружив так близко. — Никогда так больше не делай, придурок. — просит Братишкин, сжимая на мгновение его плечо. — Тут упасть невозможно, я если бы и наебнулся, то на балкончик упал, вряд ли я между прутьев пролезу. — Только вот, проверять это не нужно. Хес ему улыбается, отчего въебать хочется ещё сильнее, сначала депрессивные мысли разводит, а потом через перила перегибается. Вова выдохнуть свободно может, только когда видит, что тот обеими ногами внутри квартиры встаёт, и лезет за ним следом, чуть не свернув бутылку, чертыхается тихо и закрывает окно. Хесус на ходу скидывает куртку на пол, она глухо стукается об пол рюмками, стаскивает кофту, которая приносит жуткий дискомфорт, раздражает так сильно, что он чуть со всей дури её об пол не ебашит и не решается обернуться, потому что шагов не слышал и прекрасно знает, что он там стоит всё ещё у окна и пялится. Братишкин не помнит, когда видел Хеса по пояс голым, потому что никогда, и сейчас до жути интересно, тот ведь такой закрытый, что руки фиг покажет в коротких рукавах. А сейчас он каждый позвонок под молочной кожей видит, ямочки на пояснице может разглядеть. Ебаный стыд. — Блять, ну хули ты уставился? — не выдерживает Хесус, оборачиваясь через плечо, его это не волнует, когда он перед другим парнем раздевается, но не когда его так внаглую разглядывают, может ещё едкий комментарий скажет, а то чего только смотрит? — Нормальный вообще? Это как минимум некрасиво, неприлично и вообще тут не на что смотреть. Вова отгоняет некое наваждение и тут же стыдливо отводит глаза, пялится назад и вовсе идёт в сторону своего дивана. — Прости. Хес думает, что погорячился, слишком резко отреагировал, не стал бы Братишкин над ним издеваться в самом деле в такой момент, не после того, что случилось на крыше. А Вова не может отделаться от мысли, что не помнит, как сильно выделяются у него тазобедренные косточки, хотя точно видел его живот там на крыше, да только не до этого было, а сейчас он так и не обернулся, и похоже он не увидел самого интересного. Братишкин погружённый в мысли, снимает пыльную одежду на автомате, понимает, что они совсем забыли об обуви и похоже наследили. Он ложится и смотрит на забытую на подоконнике бутылку, обещая себе, что если не уснёт через час, то её добьёт. Он засыпает, размышляя, какой вкус получится, если слизывать с чужого живота подтёки алкоголя, и приходит к выводу, что секса у него не было слишком долго, раз его на секунду заворожило тощее тело парня.

***

Хесус просыпается непривычно поздно, в час он обычно запускает стрим, а сейчас уже одиннадцать, а ему ещё в душ надо, поесть и причесаться. Ещё и голова побаливает после ночных посиделок, и живот крутит, просто потрясающее утро. Он собирает разбросанную по полу одежду, пока идёт в зал, и удивлённо смотрит на диван, он вроде и помнит, что Вова здесь, а вроде и забыл пока шёл от кровати сюда. Вовины шмотки тоже валяются, но в основном в куче у дивана, Хес аккуратной стопкой складывает их на стол и задумчиво разглядывает голые ноги и гору из одеяла, которую во сне парень собрал на своей спине, одна рука у него свисает до самого пола, а лицо всё помятое от подушки. Хесус осторожно расправляет одеяло, стараясь не разбудить, и накрывает его полностью. Вова резко выставляет поперёк прохода руку, и Хес бы точно ёбнулся на пол, если бы не заметил вовремя. — Мамочка в деле. — хмыкает Братишкин, открывая заспанные глаза. — Я не хотел будить, извини. Ты как? — интересуется Хесус. — Это я вообще-то у тебя спрашивать должен. — Не у меня же акклиматизация, я всего лишь выпил вчера немного больше, чем нужно. — Хес, ты… — Вова садится и пересекается с его внимательным напряжённым взглядом. — Что? — Ну… Первым в душ пойдёшь? — Уже шёл включать воду. — расслабившись отвечает Хесус. — Оставь тогда мне, я ещё подремлю и тоже пойду. — просит Вова и заворачивается обратно в одеяло, отвернувшись к нему спиной. — Хорошо. Зайдя в ванную, Хес бросает свою одежду в корзину с грязным бельём и щёлкает по выключателю бойлера, потом умывается холодной водой, лицо у него сейчас вообще никаких положительных эмоций не выражает, и ему не нравится видеть это в зеркале. Неудивительно, что Вова так быстро передумал давить на него, пытаясь обсудить вчерашнее. Хес не хочет обсуждать ни вчерашнее, ни какое-либо ещё. Он вообще свою куртку в корзину бросил вместе с рюмками, бормоча себе под нос ругательства, Хес достаёт её, пока она не успела провонять и вешает на крючок, ещё не зная будет ли стирать, но рюмки вытаскивает и ставит их на раковину. Желания что-то делать совершенно нет, он бы сейчас лучше полежал лишний час или два, но вместо этого берёт щётку и думает о том, как хорошо в объятиях, но только если ты этого хочешь, а ведь он не хотел, Вова сделал это, не спрашивая, и всё равно было хорошо, и лучше об этом не думать. Обнимать его некому и уж точно не от Вовы такое получать. Когда в ушах звучит: «Обними меня» — голосом Братишкина, Хес раздражённо бросает щётку в раковину и умывается ещё раз. Впервые за всё время жизни в этой квартире его бесит ожидание ебучей горячей воды, похуй, на это время не будет выключать его вовсе. В конечном счёте, он даже не уверен, что душ ему хоть немного помог, лишь ощущение чистоты и гладко выбритого лица кое-как уравновешивает общее состояние. Хесус открывает дверь, выпуская из ванной горячий воздух, и тут же ёжится, вроде бы в штанах и кофте, окно закрыто, но всё равно холодком каким-то отдаёт. Вова дрыхнет, и его он решает сейчас не будить, он всё равно проснётся, когда Хес включит фен. Он включает чайник и прикидывает, что можно съесть на завтрак, желудок всё ещё капризничает и особо ничего не хочется, выбор падает на йогурт, этого хватит для утра. Заварив чай в заварочном чайнике, Хесус возвращается в ванну и быстро заканчивает с утренними процедурами. Снова выйдя из ванной, Хес наблюдает премилую картину, как завёрнутый в одеяло Братишкин уплетает его йогурт, поставив его на свою коленку, и пялится в телефон. — Доброе утро! — здоровается он и запихивает в рот ложку. — Да виделись уже. — хмыкает Хес, проходя к холодильнику, и достаёт ещё один йогурт. — Вкусно тебе? Специально для тебя достал и чай заварил. — Ой, не мне что ли? Я не подумал. — Вот и давай, обратно всё выплёвывай. — Хесус ставит чайник на стол и две чашки, и возвращается за своим йогуртом. — Нахуя мерзкие шутки шутить, когда я ем? — возмущается Вова, двигаясь в сторону, чтобы Хес мог сесть рядом. — Объедаешь деда. — Ну тебя, подавись, блять. — разобидевшись Братишкин бросает полупустой стаканчик на стол и упаковывается в одеяло с головой. Хесус начинает кашлять, сложившись пополам и в опасной близости от падения на пол. Перепугавшись, Вова хватает его за плечи и совершенно не понимает, что должен делать, а потом замечает, что тот от кашля плавно переходит в смех. — Сука ты, Хес! Пошёл ты нахуй! — Я же шучу, тем более ты сам сказал. — отвечает Хес, ещё хихикая в ладошку. — А я скажу тебе снять штаны и по Манхеттену пробежаться, ты и сделаешь что ли? — Не люблю я бегать. — А штаны, значит, снять не против? — Распугаю всех туристов. Страшилка такая. Зато никого не будет, можно погулять спокойно. — размышляет Хесус и делает пару глотков чая. — А йогурт твой всё равно невкусный. — заявляет Вова, не развивая тему снятых штанов. — И что мне теперь с ним делать? Ну… Выброшу значит. — Ладно, так и быть, я доем. — Нет же, зачем давиться, если не нравится? — театрально вздыхает Хесус, но ложку отобрать не пытается, только сверкает довольной улыбкой. — Вот же ж… Ебать, ты сегодня жжёшь, старый. Алкоголь тебе мозги прочистил или как? — Может и прочистил. Я вообще ночью расслабился нормально так. — А я же говорил, что облегчить душу надо. — самоуверенно заявляет Вова. — Точно… — Хес задумчиво перемешивает йогурт, превращая белую массу в розовую, и думает о том, что в его организме прочистить нужно было так много, что за одну ночь вряд ли он управился. — Какие планы на сегодня? — спрашивает Вова, вскакивая, чтобы отнести пустую упаковку в мусорку и порыться в холодильнике ещё. — В принципе, я могу пропустить стрим сегодня, если хочешь сходить куда-то прямо сейчас. Или у тебя ещё акклиматизация не прошла? — Чего? Ты пропустишь стрим, ради меня? — Братишкин в неподдельном восторге растроганно прикладывает руку к груди. — Нихуя себе, я что, принц или король? — Ты долбаёб, я считаю. — фыркает Хесус и угрожающе наставляет в его сторону ложку. — Ты на вопрос-то отвечай. — Я просто ещё не осознал, что существует в мире человек, ради которого ты стрим отменишь. — Нихуя ж себе ты о себе возомнил, Вова. Если ты хочешь только по ночам в клубах тусить, то, блять, я значит днём стримить буду. — И что ты такой злой? Только что ведь нормально было. — расстраивается Вова и плюхается в своё гнездо из одеяла. — Просто мозги мне не насилуй. — Ну охуеть, сказал, что ты к кому-то добрый и сразу насилую. — А я мудак и ни к кому не добрый. — Хуя ты пиздишь. Так я и поверил. — Братишкин тяжело опускает ему на плечи руку и чуть прижимает к себе. — Попизди, солнышко. — Я тучка, нахуй. — хмыкает Хесус и пихает его локтем. — Неприступный столб. Хес расслабляется под неторопливые движения Вовиных пальцев у него на затылке и ощущения исходящего от него тепла, даже не сразу понимая, насколько разомлел, просто сидя рядом в тишине, и тут же отодвигается, стоит тому положить голову ему на плечо. Он хватает свою чашку и ложку и идёт мыть посуду, уж лучше это нелюбимое занятие, чем опасность появления огромной дыры в груди через две недели. Какой бред. Но лучше не рисковать. Вова ничего не говорит, он и сам в шоке, что такую хуйню сотворил. Надо вернуться к началу разговора, но он потерял суть где-то, должно быть ещё вчера днём потерял. И вообще, почему же он ждал эту поездку с таким нетерпением, почему они обсуждали визы, город, самолёты с таким жаром столько времени, а сейчас постоянно срутся? — Так ты не будешь стримить сегодня? — уточняет Братишкин, перелопатив весь их диалог. — Я думал, что сегодня ты ещё захочешь отдохнуть, а уже с завтрашнего дня можно ебашить. Мы же собирались вместе постримить ирл, да и просто поделать что-то вместе. — отвечает Хесус, стуча тарелками. — То есть, все две недели ты полностью мой? — А куда мне деваться? Уйти куда-то без тебя? — Эй, не мог просто ответить: да? Хес разворачивается и брызгает в него водой. — Хуй тебе. — Пока я только кончой в лицо получил. — ворчит Вова и вытирает капли краем одеяла. — Сейчас вообще ложкой по лбу получишь. Я ебнусь с тобой жить, не прожив и недели. Ненавижу с кем-то делить квартиру. — Придётся привыкать, хочешь ебаться, хоти и хатой делиться. — Чтобы просто ебаться, жить с кем-то необязательно. — Хесус вытирает руки об кухонное полотенце и кидает взгляд на стримерскую зону комнаты. — Если ты не против, я бы постримил сегодня сам, ты можешь пока набираться сил. — Ну… — тянет Вова, ещё имея мысли по поводу первой части его заявления. — Мне без разницы, в ближайшие пару часов я никуда не собираюсь. — А в душ? Я, блять, что угодно ставлю, что вчера ты нихуя не успел помыться, от тебя как воняло мокрой псиной, так и воняет. — Охуел? Ты кого псиной назвал? — обижается Братишкин и обнюхивает свою футболку. — Я виноват, что ли, что мне воды много нужно? — А ты воду-то выключай, когда самозабвенно в стену пялишься и когда мылом трёшься, и тебе сразу на всё воды хватит. — Сам виноват, что не объяснил мне. — А ты думал бойлер всю воду мира греет? — Не думал… Блять, сука, ну мне теперь что сделать? — бесится Вова, ещё мгновение и кинет в него подушку. — В душ иди, я воду согрел. — Своим, нахуй, телом надеюсь. — Конечно, всё утро в тазике просидел. — Хес устаёт ругаться, эта хрень, кидающая из крайности в крайность их общение, хоть и привычная, но он проводит с ним почти двадцать четыре на семь и это столько сил высасывает, ёбнуться можно. — Тебе не надоело разговаривать подъебами? — Разве мы не всегда так делаем? — Только куда мы будем девать накопившееся напряжение от бесконечной ругани? — Ну… Так же друг на друга. — Это плохая идея. — А у тебя есть лучше? — Пока нет. Братишкин кивает, встаёт, не запаривается заправлением своей койки и прячется в ванной.